ЛЮДИ И СУДЬБЫ
Михаил Ордовский-Танаевский
Наш человек в Бразилии
Это у нас — разведчики, а у них — шпионы.
Народная мудрость советских времен
В свое время мне довелось познакомиться и провести долгие часы в разговорах с потомками первой волны Белой русской эмиграции, со многими из тех, кто принадлежал к Русскому зарубежью в самых разных странах. И должен сказать, что это были достойнейшие люди. Замечу, что «русскими» за рубежом называли всех граждан Российской империи, выехавших из страны после 1917 года, вне зависимости от их этнической принадлежности. Не совсем точен и термин «беженцы», поскольку Русская армия под командованием генерал-лейтенанта, барона Петра Николаевича Врангеля была эвакуирована из Крыма в ноябре 1920-го с оружием в руках. Всего из Крыма вместе с гражданскими лицами страну покинуло порядка полутора сотен тысяч человек! И все же на территории Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС, с 1929 года — Королевство Югославия), куда попала большая часть русских эмигрантов, местные жители неизменно именовали прибывших «избеглице».
Никого из семейства Турчаниновых-Корнеевых-Марченко, о котором пойдет мой рассказ, я никогда не видел. В 2015 году я случайно нашел имейл-адрес героя моего рассказа, Александра Владимировича Марченко, во время работы над книгой о Первой русско-сербской гимназии в Белграде.[1] Он живет в Бразилии, а его родители в свое время окончили эту самую гимназию.
Испытания, выпавшие на долю этого семейства, конечно же, не самые страшные из того, что довелось пережить миллионам граждан бывшей Российской империи, не пожелавшим остаться в стране под властью большевиков после поражения Белого движения. История этого семейства, которую можно проследить на примере пяти поколений, с одной стороны, похожа на многие подобные, а с другой — интересна и поучительна.
Дед Александра, Иван Афанасьевич Марченко, кубанский казак, родился 17 февраля 1901 года в станице Переяславская Кубанской области. Как и другие станичные ребята, он был воспитан в казачьих традициях и успел получить в России какое-то образование — сведений об этом в семье не сохранилось. Во время одного из кубанских походов Добровольческой армии он, будучи семнадцати-восемнадцати лет от роду, вступил в ее ряды и прошел с ней весь трагический путь вплоть до эвакуации из Крыма. Вот что пишет внук Александр:
«Дед Иван, потеряв в Крыму еще одну убитую под собой кобылу, вознес молитву к Богу, чтобы Тот послал ему смерть (в последних атаках белых на Крымском полуострове он шел в первых рядах, потому что, будучи истинно православным, не допускал и мысли о самоубийстве). Но Бог „не послал“, и тогда дед отправился морем в Турцию».[2]
1920-й — год великого русского исхода. Никто из тех, кто в бестолковщине, криках и рыданиях поднимался по шатким трапам на сотни судов в Новороссийске, Одессе и в Крыму, не представлял себе, что покидает отечество навсегда. Царьград/Константинополь, многовековая историческая мечта многих поколений русских, по злой иронии судьбы стал отправной точкой в иную жизнь для сотен тысяч граждан павшей Российской империи. Их временная жизнь в Константинополе оказалась адовой.
Что касается Ивана Марченко, то, вместо того чтобы, как большинство чинов армии генерала П. Н. Врангеля, оказаться в Болгарии или в КСХС, он каким-то ветром был занесен в Австрию. Он не сломался, сумел здесь устроиться, что говорит о его крепком характере, и освоить немецкий язык. Через пару лет Иван женился. Его избранница (Стефания Стефановна, урожденная Ковачич или Ковач, явно славянского происхождения) родилась в Вене, столице Австро-Венгрии, еще одной канувшей в Лету империи. Молодая пара поселилась в крохотной деревушке Лутверци (Лютварош — по-венгерски) на правом берегу реки Мур вблизи границы с Австрией. После передела карты Европы по окончании Первой мировой войны селение оказалось в Словении, то есть в КСХС. Возможно, там жил кто-то из родственников Стефании или подвернулась какая-то работа, но наверняка, кроме Ивана, там не было ни одного русского. Перед Рождеством, 20 декабря 1924 года, в простой деревенской хате у молодой пары родился мальчик, названный Владимиром, отец нашего героя. Когда и каким образом младенец был крещен в православную веру, неизвестно. Жители Словении в основном католики.
Согласно анализу и скрупулезному подсчету выдающегося сербского историка Мирослава Йовановича, в КСХС прибыло около 44 000 выходцев из России. В архивных фондах Министерства просвещения КСХС есть отчет о численности детей русских беженцев на начало 1922 года: 5658 детей в возрасте от одного года до восемнадцати лет. Примерно 28 % эвакуированных детей оказалось в КСХС без родителей или родственников.[3] Это более 1500 человек! Лишь очень и очень немногим удалось впоследствии воссоединить разделенные войной и границами семьи.
В тяжкие первые годы обустройства в чужой стране усилиями наиболее активной части русской диаспоры и с помощью королевского правительства удалось избежать самого страшного — детского бродяжничества. Конечно, были отдельные случаи, но не как массовое явление. Детские приюты, созданные в Панчеве, в Белой Церкви и в монастыре Хопово на Фрушка-Горе, принимали детей до одиннадцати лет. Поначалу они работали в нищенских условиях, однако именно забота и внимание воспитателей и нянечек помогали детям пережить самое тяжелое время. В приютах вновь зазвучал детский смех. Многие сироты были приняты как в русские, так и в сербские семьи.
Володю Марченко эта судьба миновала. Мне кажется наиболее вероятной следующая история семьи Марченко в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Сын рос в иноязычной среде, и отец, конечно же, хотел, чтобы мальчик получил национальное образование (и такая возможность была: неподалеку от Марибора (бывший Марбург-на-Драве) на северо-востоке Словении, в старинном замке Храстовец была создана известная русская начальная (основная) школа-интернат. Об этой школе с большой любовью мне рассказывали те, кто там обучался. Туда, вероятно, и отдали Володю Марченко.
В 1920-е годы все русские начальные школы в КСХС работали по программам и учебным планам трехлетних государственных начальных школ Российской империи, действовавшим до начала войны. Русский язык преподавали с предоставлением основных знаний из истории и географии России. В некоторых школах принципиально отказывались изучать сербскохорватский язык, уповая на скорое падение власти большевиков и на возвращение домой. Но годы неумолимо развеивали эти мечты.
По окончании основной школы (примерно в 1934 году) для продолжения обучения сына семье потребовалось перебраться ближе к основным центрам эмиграции, где образование русских детей было поставлено очень хорошо. И они уехали из села Лутверци, чтобы временно осесть в Баваниште, в южном Банате, части Воеводины. В этой равнинной, сельской части Сербии нашло пристанище множество русских семей. Здесь глава семьи стал молочником. Скорее всего, он разносил молоко по домам или торговал в собственной лавке. В общем, как и подавляющее большинство русских эмигрантов, осевших в провинции, Марченко жили на собственные нелегкие заработки.
Нужно сказать, что отнюдь не «охота к перемене мест» заставляла очень многих русских эмигрантов постоянно кочевать с места на место. Поиск работы, заработков — вот что гнало их. На первых порах королевское правительство бедной, истощенной войной страны все-таки изыскивало возможности поддерживать десятки тысяч русских «избеглице» небольшими субсидиями, но к концу 1920-х эта помощь прекратилась.
Баваниште расположено всего в двадцати километрах от города Панчево, центра большой русской колонии. Иван Афанасьевич Марченко оказался трудолюбив и упорен, что было вообще свойственно подавляющему большинству вынужденных покинуть отечество русских и их потомкам.
В 1935 году семейство Марченко перебралось в Белград. Согласно карточке полицейской регистрации, сохранившейся в историческом архи-
ве Белграда, они снимали жилье по адресу: ул. Браче Недича, 10.[4] Этот район Белграда расположен вблизи центра города. В 1920-е и ранние 1930-е годы это была улица одноэтажных сербских частных домов с огородами и садиками во внутреннем дворе. Русские эмигранты нанимали там жилье во флигелях. Позднее улица начала застраиваться доходными домами. Наверняка, впервые попав в столицу Королевства Югославия, огромный город, подросток Володя был поражен: трамваи и автомобили, асфальтированные дороги и электричество, Королевский дворец, около которого в роскошной форме стояли гусары с шашками наголо. К этому времени в Белграде уже давно существовала большая активная станица терско-кубанских казаков, к которой наверняка присоединился и Иван Афанасьевич. В Белграде он занялся садоводством.
А в следующем, 1936-м, году Володя сдал вступительные экзамены и поступил в лучшее русское учебное заведение Королевства Югославия — Первую русско-сербскую гимназию в Белграде. Для ребенка, выросшего на селе в смешанной семье, это был, несомненно, настоящий подвиг. Правда, поступил он в одиннадцать лет, притом что в гимназию принимали с десяти.
Мать Александра Владимировича зовут Татьяна Александровна Марченко (в девичестве Корнеева), и сейчас она живет в небольшом бразильском городе Гуараджу, на берегу океана, неподалеку от Сан-Паулу. Она родилась 4 сентября 1923 года в Белграде.
О Корнеевых известно немного. Отец Тани, Александр Павлович Корнеев, происходил из донских казаков. Он родился в Воронеже 7 марта 1894 года в дворянской семье. Родители его владели каким-то значительным имением. Внук Александр, названный в честь деда, сообщает, что семья Корнеевых до революции имела автомобиль — роскошь по тем временам. Как и его будущий сват Иван Марченко, Александр Корнеев прошел Гражданскую войну сначала в вооруженных силах Юга России (ВСЮР), затем в рядах Русской армии. Эвакуирован из Крыма; на 18 декабря 1920 года числился во 2-м кавалерийском полку в лагере Галлиполи.[5] Позднее ротмистр Корнеев в составе частей врангелевской армии прибывает в КСХС и обосновывается в Белграде. Умение водить авто пригодилось: он находит работу в авторемонтной мастерской и, кроме того, подрабатывает водителем такси.
Мать Тани, Мария Александровна, происходила из киевской ветви старинного дворянского рода Турчаниновых. Она родилась в 1900 году в родительском имении Коврай[6] неподалеку от Киева. Когда ей было три года, скончалась ее мама, так что все заботы о ней и о старших братьях, Александре и Георгии, легли на плечи отца и его родственниц.
Вот что пишет наш герой о своей бабушке Марии:
«Она воспитывалась в Киеве, и однажды ее застали говорящей по-украински с прислугой. За это (какое время — такие и нравы!) ее заставили весь день напролет зубрить французские глаголы. Но нет худа без добра. В итоге она овладела семью языками и так в этом поднаторела, что после Второй мировой войны работала переводчицей в оккупационных войсках в Европе, а потом преподавала иностранные языки для поступающих в университет в Сан-Паулу. Крайне дисциплинированная и пунктуальная, бабушка очень помогла моему становлению как человека и профессионала, включая освоение многих иностранных языков».[7]
Брат ее, Георгий Александрович Турчанинов, корнет 17-го гусарского Ахтырского полка, осенью 1918 года в Киеве вступил в ряды Добровольческой армии, командовал эскадроном, был ранен и контужен. На 18 декабря 1920 года штаб-ротмистр Георгий Турчанинов числился в Галлиполи в составе того же 2-го кавалерийского полка, что и Александр Корнеев.[8]
Мария с бабушкой и тетей была эвакуирована из Крыма и оказалась в КСХС, где поначалу все они обосновались в городке Стари Футог, в девяти километрах от Нови Сада. Граф Котек, имевший обширные владения в этой части Воеводины, принял в своем имении около двадцати русских дворянских семей. Женщины в сезон уборки урожая работали в поле.
Летом 1921 года объявился ненадолго старший брат Георгий, но довольно быстро уехал учиться в Бельгию, где, видимо, уже находился и брат Александр. За спиной у обоих была киевская гимназия, что давало хорошие шансы на поступление в университет. А пока братья Турчаниновы обучались в Бельгии, однополчанин Георгия Саша Корнеев сделал предложение их сестре Марии. И они обвенчались.
В одной из многочисленных исторических тетрадей моего друга Алексея Арсеньева, живущего в сербском городе Нови Сад, что на берегу Дуная, сохранилась сделанная им выписка из метрической книги местного русского прихода:
«Приехавшие из городка Стари Футог, в часовне Св. Василия Великого при сербском епархиальном доме Нови Сада[9] 9/22 ноября 1922 г. венчались:
Жених: ротмистр Александр Павлович КОРНЕЕВ, первым браком, 28 лет, старообрядческого вероисповедания;
Невеста: девица Мария Александровна ТУРЧАНИНОВА, православная, 22 года;
Поручители: Полковник Александр Иванович Субботин;
Ротмистр Александр Николаевич Воробьев;
Граф Алексей Алексеевич Коновницын;
Князь Николай Петрович Трубецкой».
Поручители по невесте носят старинные аристократические фамилии.
А жених из казаков, да еще и старообрядец, что удивительно, ибо казаки-староверы — явление достаточно редкое в российской истории. Поручители по нему — боевые офицеры Белой армии.
С помощью приехавшего на каникулы Георгия молодая семья и родственники жены перебрались в Белград, где 4 сентября 1923 года на свет божий появился первый ребенок — дочь, названная при крещении Татьяной. Энергичная Мария Александровна быстро найдет учеников по французскому языку, чем существенно пополнит семейный бюджет. Позднее, в больнице в Панчево, где русские врачи приняли тысячи младенцев, родятся два брата Татьяны — Дмитрий (25. 10. 1925) и Всеволод (23. 07. 1927).
Поразительна судьба Георгия Турчанинова. Получив в Бельгии высшее образование[10], он уехал в Эфиопию. В этой (отчасти православной) стране инженер-агроном Турчанинов стал советником регента, а с 1930 года — императора (негуса) Хайле Селассие I. В Аддис-Абебе была небольшая русская община; Георгий в 1960-х годах председательствовал в некоем полковом Объединении. Он скончался в 1977 году в Аддис-Абебе, оставив сыновей и внуков.[11] Могила сохранилась, но почему-то на кресте написано: «Граф Георгий Турчанинов».[12]
Глава семьи Корнеевых, придерживавшийся старой веры, был, естественно, человеком строгих религиозных правил: семья соблюдала все посты и церковные праздники. Александр Павлович считал, что детей в семье должно быть столько, сколько даст Бог, ибо дети, несомненно, дар Божий. Мария Александровна, воспитанная более светски, имела иное мнение, и вскоре после рождения третьего ребенка (примерно в 1928 году) супруги расстались. Дети остались с мамой, но часто виделись и с отцом, сохранив с ним добрые отношения до конца жизни. Мария Александровна довольно скоро снова вышла замуж, а Александр Павлович до конца жизни остался одинок.
Избранником Марии Александровны стал штабс-ротмистр Константин Николаевич Шургаевич, вероятно, давний друг ее брата Георгия Турчанинова, поскольку еще до революции они вместе служили и воевали в 12-м гусарском Ахтырском полку. Пройдя Гражданскую войну, он тоже оказался в Галлиполийском лагере в составе 2-го кавалерийского полка. Он родился в 1895 году в Подолье (ныне Хмельницкая область) в селе Меджибож, известном своим замком XVII века. Высокий худощавый Костя Шургаевич носил роскошные гусарские усы. Работал он шофером. Он был хорошим знакомым бывшего мужа Марии. Вот так все сложилось.
Отчим оказался добрым, общительным и внимательным к детям. Перед нами обычная жизнь эмигрантской семьи, обитающей в столице. Вот уже десять лет, как они живут в чужой стране. Небольшая съемная квартира. Муж с утра уходит на работу, позднее и Мария Александровна отправляется на занятия к ученикам. Таня остается дома с младшими братьями — хлопот ей хватает. По сохранившимся в семье обычаям, они отмечали все именины и радостно встречали Рождество и Пасху. Традиционен и первый новогодний тост: «В следующем году — в России!»
Все потомки эмигрантов первой волны говорят, что русская диаспора практически не поддавалась ассимиляции: русские продолжали жить и общаться в своем кругу, при этом всячески препятствуя смешанным бракам своих детей. Вместе с тем русская эмиграция прославилась своим умением перессориться друг с другом — конечно же, из-за политики. Известная поговорка «Где двое русских — там три партии» родилась еще в 1920-е годы. Лет через пять-шесть после прибытия в КСХС перед ними остро стал вопрос о принятии подданства страны. Это давало определенные преимущества при найме на службу в государственные учреждения, а для желавших продолжить (или начать) военную карьеру было обязательным условием. Однако переход в югославское гражданство отнюдь не стал массовым.
Семья жила в относительном достатке, но горек эмигрантский хлеб. Таня не посещала начальную школу, мама занималась с ней сама. Она даже освоила французский, и этого оказалось достаточно, чтобы в 1934 году успешно сдать приемные экзамены в Первую русско-сербскую гимназию и поступить сразу во второй класс. Загодя ей купили форменное гимназическое платье, черный передник и белую пелеринку. Возможно, на зависть братьям, Тане достались и новые туфельки.
Что же это была за уникальная гимназия, о которой с таким восторгом и любовью рассказывали и до сих пор рассказывают все бывшие ее ученики?
В систему национального образования, довольно быстро созданную эмигрантами в Югославии при поддержке местного правительства и лично короля Александра I Карагеоргиевича, входили детские сады и приюты, начальные школы, гимназии, девичьи институты и кадетские корпуса.[13] И венчала всю эту стройную пирамиду Первая русско-сербская гимназия.
Ее задумал и создал с небольшим кругом соратников профессор-юрист из Петербурга, полковник в отставке Владимир Дмитриевич Плетнев. Торжество открытия гимназии состоялось 14 октября 1920 года. Директор Плетнев поставил перед коллегами поистине великую задачу: обучение и подготовка тех поколений, которые со временем вернутся в Россию. Несомненно, что к осени 1920 года, когда эвакуация людей из России еще была в полном разгаре, когда среди приехавших царило отчаяние, никто отчетливо не понимал, что задумал и осуществил Плетнев «со своими профессорами». Создание гимназии в то время стало акцией отчаянной смелости. Пройдут годы, и станет ясно, что это был провидческий акт.
В соответствии с этой задачей были разработаны и учебные планы, которые имели ярко выраженное гуманитарное национальное направление. Содержание учебных курсов и методика преподавания решительно отличались от старых преподавательских психологии и практики, полностью сохранявшихся в девичьих институтах и кадетских корпусах. Беда институтов и кадетских корпусов была в том, что, несмотря на произошедшую национальную катастрофу, никто не собирался менять их программы, упорно надеясь на скорое возвращение на родину.
Плетневу удалось собрать в гимназии блестящий преподавательский состав, поскольку в Белграде оказалось более восьмидесяти профессоров российских университетов, многие из которых были известными учеными европейского уровня. Профессоры воспринимали преподавание в гимназии как свой личный долг перед будущими поколениями и зачастую, имея службу в Белградском университете, вели занятия без вознаграждения.
Помимо национальных предметов в гимназии преподавались сербский язык, география и история страны пребывания. Плюс один иностранный язык и латынь, что дало выпускникам возможность поступать на медицинские факультеты европейских университетов. Это была единственная гимназия совместного обучения в КСХС (до 1930 года). На второй-третий год при гимназии создали интернат для проживания тех учащихся, у кого не было в Белграде родственников. Обучение в гимназии было платным, сумма платежа
определялась в зависимости от подоходного налога, уплаченного родителями или опекунами. Малоимущие от платы освобождались. Долгие тринадцать лет гимназия не имела собственного помещения. Лишь в 1933 году был торжественно открыт Русский дом имени императора Николая II, где весь второй этаж отвели под гимназию. В цокольном этаже разместился гимнастический зал, который легко трансформировался в церковь: часть стены раздвигалась, и устанавливался раскладной иконостас. На утренние службы ходили так: одно воскресенье — основная школа, второе — женская гимназия и, наконец, мужская.
Владимир Дмитриевич Плетнев всей этой красоты не увидел: в 1925 году монархически настроенное руководство Белградской колонии добилось его увольнения, и он навсегда покинул страну. Через несколько лет гимназию разделили на мужскую и женскую.
Ясным сентябрьским утром 1934 года в новые гимназические классы в Русском доме пришла Таня Корнеева.
Прошло чуть больше месяца, и народы Югославии были повергнуты в шок: 9 октября в Марселе террорист убил Александра I Карагеоргиевича. Страна погрузилась в траур. Русские эмигранты восприняли гибель короля как апокалипсическое повторение убийства последнего российского императора и его семьи.
Проводить своего короля в последний путь вышла вся страна, в том числе и русские эмигранты, которые поистине боготворили Александра. Люди стояли на коленях буквально на всем пути траурного кортежа с телом убиенного к месту его упокоения. Таня, как и все ученики гимназии, была среди провожавших.
Учиться Тане нравилось, любимым ее предметом стала литература. Она писала сочинения, которые нередко зачитывались перед классом. Одно из сочинений она посвятила книге известного писателя русского зарубежья Петра Николаевича Краснова «От двуглавого орла к красному знамени». Русские вообще великие книгочеи, и в доме Корнеевых следили за новинками русской литературы. Ее увлечением — строгая мама разрешила! — стали походы скаутов-разведчиков.
Через два года в те же классы пришел Володя Марченко, который за свое смуглое лицо и вьющиеся волосы получил у девочек прозвище Цыганенок. Они будут поочередно приходить в классы в Русский дом на улице Кралице Наталье: девочки в первую смену, мальчики — во вторую.
Среди учащихся двух гимназий, мужской и женской, давно уже установилась традиция тайной переписки. В партах, за которыми каждый день поочередно сидели девочки и мальчики, оставлялись записки, написанные высоким галантным стилем: «Как Ваше имя?»; «Почему Вы не отвечаете?»; «Какие стихи Вам нравятся?»; «Вы любите Тургенева?» Нередко старшеклассники так назначали свидания на Калемегдане, в парке у старинной крепости. А с залом «Соколана» связано самое животрепещущее для девичьих сердец — танцевальные вечера (матине): томные танго и вальсы, польки и венгерки под присмотром классных дам. Кроме того, знакомились и на гимназических балах для старших, которые, особенно ежегодный рождественский, славились на весь Белград. Между прочим, замкнутый круг общения среди соотечественников привел и к тому, что между гимназистами «плетневских» гимназий было заключено не менее шестидесяти (!) браков. Не все они, правда, оказались счастливыми.
Но Володя и Таня не были знакомы по гимназии. Вероятно, Володе учиться в гимназии было непросто: в третьем классе у него была переэкзаменовка. Но все закончилось удачно.[14] Он серьезно увлекся спортивной гимнастикой. Не раз побеждал или занимал призовые места на соревнованиях, принося славу гимназии.
Так прошли первые четыре учебных года. Сначала Таня, а в 1940 году и Володя успешно сдали экзамены «малой матуры». Довольно многие после этого покидали гимназию, поскольку промежуточный аттестат уже давал некоторые преимущества при приеме на государственную службу. Дети эмигрантов рано начинали зарабатывать самостоятельно. Таня и Володя остались.
Что все они знали о далеком отечестве своих предков, которое сами никогда не видели?
Сведения о политических процессах, о расстрелах и концлагерях доходили до русской диаспоры и делали бóльшую часть ее все более непримиримой по отношению к советскому режиму. Такие настроения, судя по всему, преобладали как в семействе Марченко, так и у Корнеевых. К этому времени окончательно прервались контакты с близкими, оставшимися на родине: «Больше нам не пишите», — сообщали оттуда. «Связь с родственниками за границей» стала в СССР смертельно опасна. Все надежды на воссоединение разделенных границами семей рухнули.
С другой стороны, по мере того как временное прозябание на чужбине превращалось в постоянное, росло и число тех, кто искренне верил, что люди в СССР живут так, как показывалось в советских фильмах, которые начиная с 1935 года с большим успехом шли в Королевстве Югославия. В июне 1940 года в Белград прибыл постоянный представитель СССР В. А. Плотников. Таким образом, Югославия оказалась последним европейским государством, признавшим Советский Союз. Русская эмиграция восприняла этот факт настороженно, особенно в столице.
Таня уже была близка к выпуску и мечтала о поступлении на медицинский факультет, когда все обрушилось: в ночь с 27 на 28 марта 1941 года в стране произошел государственный переворот. Незадолго перед этим принц Павел, регент при малолетнем короле Петре II, подписал в Германии договор о присоединении Югославии к Тройственному пакту.[15] После бурных демонстраций в Белграде генерал Д. Симович при поддержке молодых офицеров проанглийской ориентации взял власть в свои руки и денонсировал договор с Германией. И тогда фюрер принял решение покончить с Югославией.
Ранним утром 6 апреля 1941 года немецкая авиация подвергла беспощадной бомбардировке беззащитный Белград и ряд сербских городов. Корнеевым повезло: бомба упала и на их улицу, но попала в соседний угловой дом, погубив всех, кто там находился. Белград пылал, когда в страну вторглись войска Германии и ее союзников. После безуспешной попытки военного сопротивления (Апрельская война) 17 апреля Югославия признала свое поражение.
Русские курсанты военных училищ и военнослужащие резерва Югославской армии участвовали в боях; были среди них погибшие, раненые; многие оказались в плену. Немцы освободили всех, кроме сербов и русских солдат и офицеров. 173 русских эмигранта вместе с сербами попали в немецкие лагеря для военнопленных.[16] Ни Иван Марченко, ни Александр Корнеев, ни Константин Шургаевич не успели принять участия — хотя и были готовы! — в этой короткой войне. Королевство развалилось, и русские неожиданно для себя оказались в стране, оккупированной бывшими противниками.
Новая сербская администрация создала Бюро по делам русских беженцев, правда, распространявшее свою деятельность лишь на столицу бывшего Королевства и оккупированную немцами Сербию ниже Белграда. Бюро, разместившееся в Русском доме, объявило обязательную регистрацию всех русских; не прошедшие ее оставались без продуктовых карточек.
Немцы запретили все эмигрантские организации довоенного времени. Русские были уволены из государственных учреждений. Безработица охватила не только Белград, но и провинцию, откуда, покидая насиженные места, устремились в столицу русские, опасавшиеся за жизнь своих семей. Голод встал на порогах эмигрантских квартир. Бюро организовало в Русском доме столовую, в которой «новые беженцы» могли получить обед наравне с жителями Белграда. Танина мама, Мария Александровна, выросшая в собственном доме с прислугой, осталась без учеников. Не сразу ей удалось найти работу машинисткой в канцелярии; Таня подменяла мать во время ее отпуска.
Однако занятия в мужской и женской гимназиях, как и в русской начальной школе и в кадетском корпусе в Белой Церкви, где уже обучались оба брата Тани, продолжились. В гимназии были назначены новые директоры, но преподавательский состав в основном сохранился. Единственным иностранным языком в учебной программе остался немецкий. Таня перешла в последний класс — восьмой. Этот первый в оккупацию учебный год был самым тяжелым. Гимназия перестала получать государственную субсидию, и учение стало платным. Было холодно и голодно. Окна в гимназии забрали картоном, гимназистки сидели в пальто, шапках и перчатках. С трудом писали коченеющими пальцами, с нетерпением ждали большой перемены, когда можно было съесть тарелку горячего супа. От этого становилось приятно и тепло, но, увы, ненадолго. Дома их ожидала та же картина.
А Володю Марченко, как и гимназистов старших классов, ждала иная судьба.
Утром 22 июня 1941 года жителей бывшей Югославии потрясло сообщение о нападении Германии на СССР. Для русской эмиграции ситуация изменилась самым кардинальным образом. Находившиеся в подполье югославские коммунисты, возглавляемые Иосипом Тито, бездействовавшие до этого времени[17], получили приказ Коминтерна и наконец призвали к сопротивлению. Однако первыми под их пули попали именно «белоэмигранты» — как враги «батюшки Сталина». До 1 сентября были убиты более 150 русских и членов их семей, живших в провинции. В бывшем Королевстве разгорелась гражданская война, в результате чего страна быстро погрузилась в кровавую сумятицу.
Но и сама русская диаспора в странах Европы распалась на две непримиримые части. Это так называемые «оборонцы», сторонники Советского Союза, и «пораженцы», решившие, что в борьбе с коммунизмом хороши любые союзники. В перспективе — после крушения с помощью нацистов режима Сталина — последние имели в виду становление независимой России.
Начальник Бюро генерал М. Ф. Скородумов летом 1941 года вел переговоры с оккупационными властями о создании национальной воинской части для защиты русских от партизанских расправ. 12 сентября в газетах появился «Приказ № 1», подписанный им и генералом Б. А. Штейфоном о начале формирования Отдельного русского корпуса. Создание национальной воинской части было встречено с большим энтузиазмом, особенно молодежью, и началось формирование первых батальонов. Более девяноста гимназистов разных выпусков, а также еще не окончивших гимназию, явились в Топчидерские казармы. Многих юношей привело сюда сознание того, что Сербии, которую они искренне любили и считали своей второй родиной, реально грозит установление коммунистического режима. Память о проигранной их отцами Гражданской войне была жива. Присутствовала, конечно, и мысль о материальной помощи семьям, оказавшимся в весьма тяжелом положении. В сентябре в Корпус вступают отец и сын Марченко, позднее — отчим Тани Константин Шургаевич. Два месяца обучения новобранцев завершились общим молебном и парадом в присутствии многочисленных зрителей. Были на этом параде и Таня Корнеева с мамой.
В конце ноября 1941-го 1-й полк уже вступил в бои с партизанами. Впереди была жестокая зима 1941—1942 годов.
Этой зимой в Белграде произошло еще одно знаменательное событие: несколько выпускников Первой русско-сербской гимназии и еще с десяток их друзей создали подпольный Союз советских патриотов (ССП), поддержавший действия партизан-коммунистов.
(Татьяна Александровна узнала об ССП только от сына во время нашей работы над этим текстом. Она категорически отрицала саму возможность участия гимназистов в этом Союзе: «Этого просто не могло быть». Однако — было. Жестокая реальность войны...)
Тем временем Таня вместе с однокашницами продолжала упорно ходить в мерзлые гимназические классы. Зиму 1941—1942 годов русские в Белграде пережили в холоде и лишениях. Эта зима особенно тяжело досталась Таниной маме Марии Александровне, серьезно сказавшись на ее здоровье.
В мае 1942 года новый начальник Бюро генерал-лейтенант В. В. Крейтер ввел своим приказом трудовую сельскохозяйственную повинность для всех зарегистрированных русских эмигрантов обоего пола. Необходимо было отработать минимум шесть дней, после чего приобреталось право на получение по карточкам продуктов из продовольственного распределителя.
Так в работах и заботах дождались лета, а с ним подоспели и выпускные экзамены (велика матура). Первые три дня — письменные работы по русскому и сербскому языкам и по математике. Успешно прошедшие их допускались к устным экзаменам, ну а те, кто сдали письменные на отлично, от устных вообще освобождались. Выпускницам давалась пара недель на зубрежку и изготовление шпаргалок (забавная деталь: тонувшим на экзаменах ученицам иногда подбрасывали шпаргалки их классные дамы).
Наступил Видовдан[18] — 28 июня 1942 года, когда в театральном зале Русского дома все окончившие гимназию получили аттестаты зрелости. В аттестате у Тани при отличном поведении было всякой твари по паре: одлично (5), врлодобар (4), добар (3). По русскому и немецкому языкам именно добар (русская литература и история как отдельные предметы отсутствуют).
Нужно сказать, что в течение 1941-го и 1942 годов из бывшей Югославии на работы в Германию (чаще всего принудительно) отправились около двух с половиной тысяч русских эмигрантов. Таня получила вызов на экзамен по немецкому языку. Какую работу ей могли предложить и где — неизвестно. Мария Александровна, понимая, какую опасность для девятнадцатилетней девушки означает эта перспектива, горько плакала, отправляя дочь на экзамен. Но Таня экзамен благополучно провалила и осталась в Белграде. Ее взяли санитаркой в местный госпиталь, в котором нашла работу и мама.
Естественно, что все русские эмигранты (как «пораженцы», так и «оборонцы») напряженно следили за военными действиями. В феврале 1943 года, после поражения нацистов под Сталинградом, стало понятно, что войну они проиграют. Для тех, кто воевал в составе Русского корпуса, настал час истины. Служившие в корпусе, с которыми мне приходилось беседовать, вспоминали одно и то же: «Мы радовались, что немцев поколошматили под Сталинградом!» Они радовались! Хотя и ясно понимали, что для них это конец. Мы не знаем, что` творилось в душах отца и сына Марченко, что` думали Константин Шургаевич и его жена Мария Александровна, но можно предположить, что настроения были примерно схожие.
Летом 1943 года объявили о приеме студентов в закрытый немцами два года назад Белградский университет. Таня очень хотела записаться на медицинский, но обучение там оказалось слишком дорогим для семьи Корнеевых, поэтому она пошла на технологическое отделение технического факультета со специализацией по химии, вынужденно совмещая учебу с работой в госпитале. Однако студенткой побыть ей удалось всего один год.
Части Красной армии стремительно приближались к границам бывшей Югославии со стороны Румынии и Болгарии. В сентябре 1944 года командир Русского корпуса генерал Б. А. Штейфон добился от оккупационных властей согласия на эвакуацию русских колоний из Сербии. Сотрудники Бюро по делам русских беженцев составили списки желающих уехать. И снова, как почти 25 лет тому назад, эмигранты собирали чемоданы, бросали домá и вещи и в назначенное утро являлись в столь памятный им Русский дом, чтобы покинуть Белград навсегда. Семьи служащих корпуса, да и многие, в силу обстоятельств работавшие в различных государственных учреждениях, понимали, что приход коммунистов не сулит им ничего хорошего. Второй исход произошел почти мгновенно. Грузовиками беженцев доставляли на вокзалы в Земун и Панчево, откуда эшелоны уходили в Австрию и Германию. В них уехали около 60 % русских белградцев. Оставшиеся в столице поспешно жгли «опасные» документы из семейных архивов, фотографии в военной форме, прятали ордена и реликвии царского времени. Многие русские семьи, остававшиеся в провинции, спасались самостоятельно. Те, кто не сумел или не захотел эвакуироваться, подвергнутся жесточайшим преследованиям со стороны титовцев и советского Смерша.[19]
Мать и дочь Корнеевы эвакуировались вместе со всем госпиталем. Колонну автомашин сопровождал конвой. Им очень повезло: проехав через страну, где все воевали со всеми, колонна через несколько недель добралась до австрийского города Грац, где их разместили в средневековом замке Тальберг. Сам город с его крупными заводами союзники бомбили нещадно, но в Тальберг «не залетало». Там Корнеевы дождались капитуляции Германии в мае 1945 года. И это было счастье, которое нам, сегодняшним, уже невозможно представить!
Война закончилась. Вольнонаемных служащих госпиталя отпустили на все четыре стороны. Грац оказался в зоне американской ответственности.
Бесконечная река разноязычных беженцев выплеснулась на дороги Германии и Австрии. Пожалуй, такого безумного одновременного движения голодных человеческих толп Европа не знала со времен Черного мора. Пешком, на подводах, иногда на редких машинах уходили все, кто мог, из областей, захватываемых Советами; на тележках, на тачках, в детских колясках люди везли свой нехитрый скарб, стариков и детей. Навстречу им двигались на родину освобожденные из концлагерей или угнанные жители восточной Европы. В поисках родственников люди оставляли письма до востребования на городских почтамтах, рассказывали о себе попутчикам — и это очень помогало! Союзники под эгидой Лиги наций начали срочно создавать лагеря, так называемые DP (displaced persons), для тех, кто остался без крова и средств к существованию. На территории только Австрии весной-летом 1945-го бродило по дорогам более миллиона человек.
Влившись в этот людской поток, несчастный и счастливый одновременно, мама и дочь Корнеевы пошли в Линц[20], старинный город на берегу Дуная, где, следуя записке от Константина Шургаевича, должны были собраться члены семьи. Путь неблизкий — больше двухсот километров, через всю Австрию с юга на север. Добрались лишь в июне.
В мае 1945 года отец и сын Марченко находились в разных местах.[21] Старший в составе Русского корпуса, сдавшего оружие англичанам, оказался в лагере в Клагенфурте в положении военнопленного. Там же был и Шургаевич.
Младший, Владимир Марченко, в мае оставался в Германии, будучи прикомандирован из Корпуса на офицерские курсы РОА. Начальство распорядилось расходиться, что курсанты и сделали.
Согласно «Сертификату личности», выданному позднее, он прибыл в лагерь Линца в октябре 1945 года. Ему удалось скрыть службу в Корпусе и получить документ как лицу, вывезенному в 1944 году в Германию на работы. Окрестности Линца в то время стали одним из крупнейших в Австрии мест сбора беженцев и перемещенных лиц. Там одновременно находилось от трех до пяти тысяч человек; туда устремилось множество евреев, которым удалось пережить холокост. Линц находился в американской зоне ответственности, лагерь назывался «DP camp 52».
Владимиру шел уже двадцать первый год. И перед ним, как и перед тысячами русских беженцев-апатридов, встал вопрос: «Война окончена. Что дальше?» Владимир решил записаться в местный университет.
Каждый DP-лагерь неоднократно посещали советские комиссии, добивавшиеся, согласно Ялтинскому протоколу, подписанному союзниками (февраль 1945-го), выдачи своих граждан. Это не касалось эмигрантов первой волны и их детей, но многие «подсоветские» были в ужасе от перспективы возвращения в СССР. В каждом лагере шло глухое, а иногда и открытое, сопротивление; эмигранты всячески помогали (вплоть до изготовления фальшивых документов). Иногда администрация союзников успевала разобраться, кто какой русский («White-Russian», как писали в документах в графе «национальность», не подозревая, видимо, о существовании белорусов). В некоторой степени этому содействовала и деятельная Танина мама, Мария Александровна Корнеева, не раз объяснявшая американцам «who is who».
В июне 1945 года англичане выдали Советам Казачий стан[22] — около 35 000 человек. При этом, несмотря на неоднократные требования советского правительства, они же отказались выдать весь состав Русского корпуса. О выдачах в Линце сведений нет — видимо, их не было.
Жизнь в лагере была достаточно свободной: можно было выходить в город. Постепенно люди нашли выживших родственников и оплакали погибших. И, несмотря на неимоверно тяжелый послевоенный быт в разоренной войной Европе, тем летом и осенью 1945-го воздух был буквально пропитан ожиданием счастья. В «DP camp 52» наконец познакомились и приглянулись друг другу бывшие гимназисты — повзрослевшие и пережившие войну Таня Корнеева и Володя Марченко.
Марию Александровну, знавшую языки, комендант лагеря взял на работу в свою канцелярию. Там же нашлось дело и для Татьяны. Вероятно, к осени (сарафанное радио работало безотказно) нашлись и постепенно собрались в Линце Иван Афанасьевич Марченко с женой Стефанией, Александр Павлович Корнеев, Константин Николаевич Шургаевич и Танин брат Всеволод Корнеев. Никто не погиб!
Пришла зима. Редко где за новогодним столом звучал знаменитый тост «В следующем году — в России!». Практически все эмигранты понимали, что теперь Россию они больше не увидят. Как, впрочем, и свою вторую родину, Югославию, где к власти пришли бывшие их противники, титовские коммунисты.
5 марта 1946 года в американском городе Фултон сэр Уинстон Черчилль произнес свою знаменитую речь. «Тень упала на сцену, еще недавно освещенную победой Альянса. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии», — заявил бывший премьер-министр. Так началась холодная война.
Русские беженцы, как никто другой, отреагировали на происходящее острейшим образом: снова запахло войной, и, следовательно, из Европы нужно уезжать — чем скорее, тем лучше. Теперь вопрос стоял лишь так: куда? США, Канада, Австралия принимали беженцев лишь на трудовые договоры; пожилые, инвалиды, семьи с детьми в списки не попадали. И в лагерях появились представители южноамериканских государств, которые принимали всех, но ничего при этом не обещали. Это и был выход. (Как мне рассказывали, иногда вопрос «куда?» решали простым жребием.)
25 июля в лагерной церкви Линца состоялось венчание бывших гимназистов — Володи Марченко и Тани Корнеевой. Жгучий красавец с усами был в костюме и при галстуке, а темноволосая, круглолицая, улыбчивая невеста — в белом подвенечном платье. Где был добыт костюм — неизвестно, а платье взято напрокат. Деньги дал свекор Иван Афанасьевич, продавший свой велосипед. Недостающее компенсировали американскими сигаретами. Все было очень торжественно. На семейном совете договорились об отъезде.
В июле 1947-го все они прибыли в Бремен. Прежде всего нужно было пройти медицинское освидетельствование. Врач, осматривавший Марию Александровну, не рекомендовал ей ехать в Венесуэлу, где для нее было слишком жарко; тогда решили уезжать в Бразилию (видимо, местный эскулап не очень хорошо представлял себе бразильский климат).
Покидающие Европу проходили проверку в службе безопасности и тщательный досмотр личных вещей, коих, собственно говоря, и не было. Наконец в их выездных документах появился штамп: «Предъявитель сего проверен оккупационными властями и получил разрешение на выезд. 25. 7. 1947». Ниже — штамп бразильской эмиграционной миссии: «Виза № 357. Разрешен въезд в Бразилию. 29 июля 1947 г.».
16 августа около ста человек поднялись на борт военно-транспортного судна «General Heinfzelman». В основном это были русские эмигранты. О чем думали старшие, глядя на остающуюся за бортом Европу? Вспомнились ли им в этот момент Новороссийск или Севастополь и безумная эвакуация 1920 года? Прошло больше двадцати пяти лет. И это уже третий для них исход. Россия, Белград, Бремен…
К концу 1940-хгодов из Европы выехало подавляющее большинство русских.
Женщин и мужчин разместили на судне раздельно. Татьяна Александровна сохранила об этом путешествии самые светлые воспоминания. Она помнит, что было много вкусной еды и каждый день можно было «купаться», то есть принимать душ! Эхо войны и трех лет лагерной жизни звучит в ее душе до сих пор.
Через две недели, 1 сентября 1947 года, судно ошвартовалось в гавани города Нитерой близ Рио-де-Жанейро. Неподалеку, в местности с многообещающим названием Ilha das Flores (Остров цветов), находился пункт приема беженцев из Европы. Каждому выдали по 300 крузейро. И вот они свободны!
Они сошли на берег в первый весенний день. Никаких документов, кроме «Сертификатов личности», у них не было. Никто не знал ни слова по-португальски, даже «великий полиглот» Мария Александровна. Им предстояло начать всё сначала.
В Сан-Паулу, ставшем центром сравнительно небольшой русской диаспоры в Бразилии, их встретили прихожане Свято-Никольского епархиального собора, которые взяли новоприбывших под свое крыло, помогая им освоиться в совершенно незнакомой стране. В конце каждой недели люди собирались возле церкви, получая там сведения о возможной работе. Через церковь налаживалась переписка с оставшимися в Старом Свете родственниками и друзьями, там же делились европейскими новостями. И так было во всех странах русского рассеяния.
Адаптация к новой жизни давалась достаточно тяжело, но это была наконец мирная жизнь. Надо сказать, что практически во всех развивающихся странах, куда попадали эмигранты второй волны, образованные, любящие работу русские достаточно быстро находили себе применение. Да и местные жители оказались исключительно доброжелательными людьми, всегда готовыми помочь беглецам из Европы. В русских семьях существовало неписаное правило: вне дома говорим на местном языке, у себя — только по-русски. Конечно, этот подход вызывал определенное сопротивление детей, посещавших местные школы, но, как бы то ни было, и в следующем поколении русской диаспоре удалось сохранить тот язык и ту манеру общения, которые вызывают удивление и даже восхищение в современной России.
Александр Павлович Корнеев по прибытии заявил, что ему «надоела цивилизация» — и это неудивительно после опыта двух войн. Он уехал в глубинку штата Минас-Жерайс, в городок, где позднее расположилась крупнейшая в Бразилии и во всем мире корпорация по добыче железной руды «Компания Вали-ду-Риу-Доси».
«Алешандро» отрастил «казацкие» усы, облачился в штаны с лампасами, заправленные в сапоги, и со временем стал весьма колоритной и широко известной фигурой. (Характерная деталь: в семействе Марченко усы носили все мужчины!) Бывший офицер и белградский шофер носился на коне или на мотоцикле по тропическим зарослям. Местные звали его «гаушу», что примерно означало «ковбой». «Я — не гаушу, я — казак!» — неизменно отвечал он непонятливым крестьянам. Он занимался посадкой эвкалиптов и разводил фруктовые плантации, которые сохранились по сию пору. Увлекся пчеловодством и, следуя «русской традиции», составил особый рецепт водки на меду, назвав ее «Медовка».
Так он прожил все годы, отведенные ему судьбой в Бразилии. Однажды, в 1968 году, он принял участие в ночной охоте на рысей, нападавших на скот и домашнюю птицу. Охота на крупных кошек с кисточками на ушах была довольно рискованным предприятием, но не это его сгубило: Александр Павлович простудился, после чего умер семидесяти четырех лет от роду. Разросшийся эвкалиптовый лес остался в память об этом славном человеке.
Иван Афанасьевич Марченко с женой брались за любую работу, Стефания служила какое-то время кухаркой. В 1949 году ему с помощью друзей удалось собрать денег на покупку собственного дома. Поблизости образовалась довольно большая колония русских и литовцев; в частном доме оборудовали церковь. Нашелся и православный священник, взявшийся окормлять новый приход.
Владимир и Татьяна поселились вначале в Сан-Каэтану-ду-Сул — городке, входившем в большой Сан-Паулу. Им сдала комнатку сеньора, говорившая по-русски (дама оказалась в Бразилии еще с первой волной эмиграции).
Владимир трудился маляром на городских стройках, окрашивая стены новых зданий. Татьяна Александровна вспоминает, что ей в поисках работы весьма пригодилось гимназическое образование, которое здесь высоко ценилось. Конечно, поначалу они жили очень скудно, экономя буквально на всем. Когда у Ивана Афанасьевича появился свой дом, сын с женой переехали к нему, и здесь 9 апреля 1950 года у них родился мальчик. Младенца крестили в церкви района Вила-Зелина традиционным семейным именем Александр.
Пока мальчик подрастал, его отцу неожиданно представилась возможность начать головокружительную карьеру. Постепенно он добился высокого положения в американской транснациональной корпорации «Юнион карбайд», бразильская штаб-квартира которой находилась на главной улице Сан-Паулу Авенида Паулиста.
Вот как описывает жизнь семьи Александр Владимирович Марченко: «Родители вкладывались в меня, что называется, по максимуму, в том числе и по части привития основ русского языка, русской истории и культуры. Мама даже бросила работу, чтобы уделять больше внимания моему воспитанию. Моя австрийская бабушка Стефания внесла свою лепту, обучая меня немецкому и азам баварской и немецкой культуры. Мы дважды меняли квартиры, оказавшись в результате в районе Мука (Mooca), штат Сан-Паулу, традиционном районе проживания итальянских иммигрантов. Дед Иван выплачивал за свой дом еще года три, отказывая себе и семье буквально во всем. Сам дом сначала был совсем небольшим, но он постоянно что-то к нему пристраивал, и я помню, что мы все ездили туда и я тоже участвовал в этих работах.
Вся наша семья обычно собиралась по церковным праздникам, на Рождество и Пасху, которые мы, конечно, отмечали по православному календарю, и маленьким я долго не понимал, почему мне дарят подарки 6 января, когда все вокруг уже получили их две недели тому назад. Все мы всегда ходили на вынос плащаницы.
От руководства завода, где тогда служил отец, некоторые семьи получали детские автомобили с педалями, чтобы ездить, и велосипеды (редкая вещь в то время на периферии), что позволило мне стать своим среди местных ребят. И уже тогда во мне проявилась, наверное, на уровне генов, военная жилка: я уже командир был и выстраивал очередь желающих покататься.
За год до поступления в школу меня отдали в детский сад, чтобы я лучше заговорил по-португальски, потому что дома говорили только по-русски. В семь лет я пошел в начальную школу, а после нее, в одиннадцать, — в гимназию. После двенадцати лет в гимназии нужно было определить направление дальнейшего обучения: техническое или гуманитарное. Я выбрал первое.
Я учился в хороших школах, включая знаменитую Коледжиу Сау-Жудас Тадеу (Colégio São Judas Tadeu), которая являлась эталоном в нашем районе. Мне нравилась математика, но больше всего я увлекался спортом, потому что папа привил мне большой интерес к спорту.
Мы посещали службы в православных храмах Сан-Паулу, по субботам я ходил днем в школы при этих храмах, где кроме вопросов православной веры мы обсуждали многие мирские проблемы, в том числе и проблемы мировой политики. Мне часто доводилось присутствовать на встречах русских эмигрантов. Я не участвовал в этих разговорах, но прислушивался, конечно, и многое запомнил.
Понятно, что хорошая ситуация с работой отца обеспечила мне, весьма разбитному юноше, определенный жизненный простор и комфорт, без излишней необходимости задумываться о своем будущем. Я увлекался музыкой („Битлз“), футболом, легкой атлетикой, теннисом и машинами, конкретно „Формулой-1“. Однажды я разбил папину машину, еще не застрахованную!
Но в середине шестидесятых у папы начались проблемы в бизнесе, и он почти на два года остался без работы. Занимая на прежней работе довольно высокое положение, он не хотел хвататься за любые предложения. Еще до этого дед Иван отправился на строительство новой столицы страны — Бразилиа. Там, в футуристическом „городе мечты“, он занимался монтажом лифтов.[23] Ему предлагали переехать туда жить, но бабушка отказалась, сказав: „Хватит, я наездилась!“ Он умер в 1977-м на своей „даче“ в городке Котии, оставаясь до конца своих дней православным христианином и монархистом».[24]
Можно сказать, что жизнь семьи Корнеевых-Марченко в Бразилии сложилась удачно, как и судьбы многих русских в странах рассеяния. Но, несомненно, не будь присущих русским иммигрантам упорству, привычке довольствоваться малым в первые трудные годы и, что важно, их культуры — тяжкая жизнь в изгнании могла бы обернуться и трагедией. Подобных случаев, когда человек не смог найти своего места в новой жизни, тоже было достаточно много. При этом все без исключения русские семьи, иногда ценой огромных усилий, стремились дать детям достойное образование и с малых лет привить им то странное (на взгляд многих советских, да и нынешних российских граждан тоже) чувство, которое они называют русскость.
Александр: «В Бразилии нужно было отслужить в армии. В то время, в конце шестидесятых годов, особенно после введения советских войск в Чехословакию, настроения против коммунизма были очень сильные. А вся наша семья была яростно антикоммунистическая, и я тоже. Поэтому я решил стать офицером. Конечно, мне — как казаку — хотелось в кавалерию, но там все обмундирование стоило очень дорого, и я, любивший математику, записался в центре подготовки на артиллерийский офицерский курс (CPOR). Отец, желая ввести меня в какие-то жизненные рамки, очень поддержал мое решение. Так определилась моя дальнейшая жизнь».
Стремление к знаниям, привитое с детства в семье и помноженное на традиционное русское трудолюбие, дало прекрасные результаты.
Александр: «Моя бабушка Мария, выросшая в Киеве, говорила: „Ты работаешь, как печенеги!“ Было трудно, конечно, но мне было интересно».
Он попадает в 105-й гаубичный полк и проводит в казармах три года. В его подчинении оказывается до 150 человек, при этом многие сержанты по возрасту были старше его отца. К этому времени он уже владел несколькими языками — ситуация абсолютно уникальная для армейской среды.
Командование обратило внимание на способного молодого лейтенанта, и в конце 1973 года он был вызван для сдачи тестов и экзаменов в Национальную школу информации в Бразилиа. Так началась карьера Александра Марченко, русского бразильца и антикоммуниста, в национальной разведке Бразилии, сиречь в Intelligence Service.
Александр: «Совершенно неожиданно меня пригласили остаться в школе в качестве преподавателя — инструктора по аналитике, первоначально на два года. А потом… все это кончилось тем, что я застрял в столице больше чем на сорок лет».
Ему предоставили меблированную квартиру плюс некоторые льготы и повышенный заработок. Таким образом правительство поддерживало тех, кто оставался в только еще строящейся столице на постоянное жительство. Начался его стремительный взлет как офицера разведки, чему способствовало, конечно, и бурное развитие в те годы аналитики — как в военной, так и в гражданской сферах.
В 1979 году двадцатидевятилетний Александр Марченко презентовал идею реорганизации структуры аналитических исследовательских подразделений, а также замысел создания особого языкового отдела (школы) перед двумя президентами Бразилии — уходящим и вновь избранным. Его идеи были совершенно новаторскими по тем временам. Презентация прошла прекрасно: сам Марченко эту школу и возглавил. В задачу группы входила языковая подготовка военных атташе (и не только их, конечно), причем давались основательные знания по культуре и обычаям страны пребывания. Все начиналось с подготовки по пяти языкам, но постепенно круг задач рос, и за пятнадцать лет количество языков и стран выросло почти до пятидесяти.
В службе разведки не было армейских чинов. За три-четыре года Марченко вырос от шефа дивизии (начальника отдела) до шефа департамента военной доктрины и аналитических исследований, что соответствовало званию армейского полковника. При этом он продолжал возглавлять языковую школу. Так с его непосредственным участием создавалась новая политика в области разведки. Он возглавил аналитический отдел отношений со странами Восточной Европы. Естественно, что одним из основных направлений работы отдела была обработка информации и аналитические выводы по Советскому Союзу, докладываемые руководству страны секретарем (руководителем) Агентства. Помимо газет и иных источников сотрудники отдела ежедневно смотрели советскую итоговую программу «Время». Когда стало понятно (как бы это тщательно ни скрывалось), что здоровье Л. И. Брежнева постоянно ухудшается, именно Марченко информировал начальство, что с высокой степенью вероятности следующим руководителем СССР станет Юрий Андропов, возглавлявший Комитет государственной безопасности, то есть кадровый разведчик. Бразильцы были первыми, кто угадал будущего лидера СССР, что было в тогдашней обстановке противостояния исключительно важно. 12 ноября 1982 года Ю. В. Андропов был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Летом следующего, 1983-го, года Александр Владимирович Марченко приехал на три месяца на стажировку в посольство Бразилии в СССР под чужим именем. В его задачу входило знакомство с советской системой непосредственно на месте и усовершенствование в русском языке, знание которого он не скрывал.
Ему было тогда тридцать три. Он был первым из большой семьи Турчаниновых-Корнеевых-Марченко, кто вернулся на родину предков после изгнания. Первым — и единственным!
3 июля его самолет приземлился в Москве. Александра привезли в гостиницу «Пекин», что на площади Маяковского. Это была «специальная» гостиница, там «невидимые» сотрудники КГБ всегда были рядом — от швейцара, горничных, дежурных по этажам и вплоть до дирекции. Это гость понял сразу.
Александр: «Это, конечно, было очень эмоционально. Я ведь много читал о России, слушал рассказы моих дедушек и бабушки, других эмигрантов и, как мне казалось, хорошо себе ее представлял. Конечно, я волновался. Я вышел из гостиницы на площадь и, видимо, стал переходить улицу не в том месте. Милиционер-гаишник, сразу же угадав по одежде иностранца, набросился на меня с выговором, употребив „нехорошие слова“. Я ответил ему по-русски — и он побледнел и замолчал. Этот эпизод стал моим первым столкновением с режимом. Дальше их было много. Дежурная по этажу с каменным выражением лица приходила каждый вечер в номер ровно в двадцать три часа (а мне приходилось много работать по вечерам), чтобы проверить, один ли я в комнате. За мной постоянно ходил человек. То один, то другой. Однажды я от него убежал, то есть сумел скрыться. Но потом мне его стало жалко. Я носил джинсы, и в каждом втором переулке ко мне подходили с предложением продать штаны. Мне было очень жалко всех этих людей, которых я видел на улицах, угнетаемых советской системой. Я понял, как ужасно живут тут люди, какой здесь тяжелый воздух. Громадная красивая страна, подобная моей Бразилии, — и такой жуткий режим. И я сказал себе, что буду делать все возможное, все, что от меня зависит, чтобы это скорее кончилось, чтобы никогда в моей стране такого не было, чтобы коммунизм не распространялся. Это было очень горячее чувство! Ради моих предков, которые родились в этой стране и которые так ее любили, я буду дальше работать».
Каждый второй уикенд Александр Владимирович имел возможность уезжать из столицы. Он побывал в Ленинграде, Киеве, Сочи, Вильнюсе и в городах Подмосковья. В Киеве во время посещения Лавры он наткнулся на могилу с фамилией Турчанинов. Это произошло настолько неожиданно, что Александр даже оглянулся: не заметил ли кто-нибудь его внимание именно к этому захоронению? Сентиментальные чувства могут сыграть дурную шутку с разведчиком.
Три месяца в СССР пролетели как одно мгновение.
В 1985 году Советский Союз возглавил Михаил Горбачев. Постепенно Марченко и его коллеги убеждались в том, что дальнейшее развитие ситуации может привести к серьезным изменениям в существующем коммунистическом строе, о чем составлялись аналитические записки. В них анализировались не только тенденции развития ситуации в СССР, но и в восточноевропейских странах Варшавского договора. Однако в те годы это не вызывало у начальства особого интереса. Правительство не доверяло военным, столько лет руководившим страной, в том числе докладам разведки. Карьера Марченко застопорилась; временами он служил простым аналитиком.
Кстати говоря, большинство старых русских эмигрантов в Бразилии считали все происходящее лишь очередными маневрами коммунистов. Никто не верил, что советский режим может рухнуть.
Как известно, эти якобы маневры окончились в Беловежской пуще: 25 декабря 1991 года вулкан взорвался, и до времени одряхлевший семидесятичетырехлетний Советский Союз распался!
Александр: «Крушение СССР воспринималось в правительстве как приятный сюрприз. Я много бился, чтобы доказать, как это важно для всего мира, что эпоха холодной войны осталась позади, но меня не слышали. И я решил уволиться».
В конце 1994 года на президентских выборах победил Фернанду Энрике Кордозу — основатель социал-демократической партии Бразилии. Одним из первых его указов Alexandre Martchenko был назначен руководителем Секретариата по стратегическим вопросам, то есть возглавил Intelligence Service. Этот пост соответствовал министерскому и высшему армейскому званию. Александр вернулся в разведку, так сказать, на белом коне.
Получив в свои руки власть, он сразу же взялся за реализацию своего замысла по расширению контактов между аналитиками на международном уровне, дабы в новой мировой обстановке по возможности исключить военные конфликты и способствовать поддержанию мира на планете. Прежде всего нужно было реорганизовать под новые задачи саму структуру разведки. Русский бразилец Александр Владимирович Марченко ставил перед собой и своими сотрудниками странную, казалось бы, для разведчика задачу: способствовать созданию атмосферы доверия и сотрудничества между государствами и их лидерами — «соединению народов», по словам самого Марченко. Тем самым он подготавливал и вступление своего отечества, Бразилии, в клуб ведущих мировых держав. Через три-четыре месяца соответствующий проект был тщательно проработан и представлен президенту. Действия своей службы он предлагал соединить с усилиями дипломатов.
На этом пути идея сотрудничества с родиной своих предков стала для Александра приоритетной. Он предполагал создать специальный «Сектор по будущему в Российской Федерации».
Александр: «Я считал это важным не только для укрепления связей наших — бразильского и российского — народов, да и для всех других народов планеты, но и для пользы всеобщего мира. „Кто бы мог подумать? — удивлялся я сам себе. Я, жесткий критик всего советского и последовательный оппонент СССР в годы холодной войны, заключил «пакт с врагом» и стал ни с того ни с сего «двойным агентом»“! (это, конечно, шутка, и каждый разведчик, я думаю, правильно меня поймет)».[25]
9 апреля 1995 года Марченко исполнилось сорок пять.
«Наивный русский человек!» — скажет, вероятно, читатель, глядя из 2020 года.«Счастливый человек, — возражу я, — мечтающий о временах, „Когда народы, распри позабыв, / В великую семью соединятся“».
Через какое-то время из Москвы прибыл генерал — и с ним еще двое. Первая встреча состоялась в помещении «языковой школы».
Александр: «Это была значительная и замечательная веха, мне приятно, что наши профессиональные отношения продолжаются до сих пор. Мы создали рабочую группу, по пять человек с обеих сторон. Я мечтал о поездке в Москву, чтобы продолжить успешно начатую работу. Однако представленный президенту проект реорганизации нашей спецслужбы так и лежал без движения. В итоге в 1996 году я подал в отставку. Наш проект был утвержден лишь три года спустя, в 1999 году, в конце правления президента Кордозу, и я до сих пор считаю преступлением то, что в это долгое время бездействия служба разведки оставалась в руках людей неподготовленных, неосторожных и некомпетентных».
Это был очень болезненный удар. Марченко ушел из разведки навсегда. Цель его жизни оставалась той же, но теперь для ее воплощения требовалось найти иные средства. И он их нашел в научной, преподавательской и общественной деятельности.
В 2009 году Александр Владимирович приехал в Москву вместе с бразильской делегацией на первый полноформатный саммит глав государств договора БРИК[26], который прошел в июне в Екатеринбурге.
Александр: «Идея создания этого объединения родилась у меня еще во время службы в разведке. Тогда эти страны — Бразилию, Россию, Индию и Китай — объединяли трудные проблемы огромных, многонаселенных, развивающихся стран. Мне казалось, что совместными усилиями можно было бы достичь очень многого. И дальнейшие события полностью подтвердили жизненность этого проекта».
Замечательные плоды принес привитый на доброй бразильской земле русско-украинский саженец, наш человек в Бразилии.
В апреле 2020 года Александру Владимировичу Марченко исполнилось семьдесят. Жизнь продолжается.
Александр: «Теперь мой командир — внучка Ана Каролина. Я с удовольствием ей подчиняюсь».
1. Арсеньев А., Ордовский-Танаевский М. Гимназия в лицах. Первая русско-сербская гимназия в Белграде (1920—1944). В 2 кн. Белград, 2018.
2. Марченко А. Жизнь в разведке // Родина. 2013, № 10. С. 10.
3. Јовановић М. Досељавање русских избеглица у Краљевину СХС 1919—1924. Београд, 1996. С. 186.
4. Улица братьев Дмитрия и Григория Недич, героев Первого сербского восстания 1804.
5. Волков С. База данных «Участники Белого движения в России» (интернет-сайт).
6. Ныне Черкасская область.
7. Марченко А. Указ. соч. С. 10.
8. Там же.
9. Часовня была отдана русским эмигрантам в 1922.
10. Многие русские эмигранты, получив дипломы в Бельгии, отправлялись на работу в Конго.
11. Волков С. База данных…
12. school-ethiopia.ru/pages/work/sudba.doc.
13. Арсеньев А., Ордовский-Танаевский М. Гимназия в лицах. Кн. 1. Русские учебные заведения в Югославии. С. 27—32.
14. Сведения из ежегодных отчетов директора гимназии в Министерство просвещения.
15. Тройственный, или Берлинский пакт. Антикоминтерновский договор заключен 27 сентября 1940 государствами Оси: Германией, Италией и Японией.
16. Тимофеев А. Сопротивление немецкой оккупации в Сербии и русская эмиграция в годы Второй мировой войны // Сборник материалов международной конференции «Русская эмиграция в борьбе с фашизмом». М., 2016. С. 238—271.
17. Вплоть до 22 июня действовали договор о ненападении между Германией и СССР (Пакт Молотова–Риббентропа) и договор о дружбе и границах.
18. Национальный сербский праздник. День святого великомученика Царя Лазаря и всех мучеников сербских.
19. Смерш — военная контрразведка в 1941—1945; сокр.: «смерть шпионам».
20. В Линце (в возрасте от пяти до семнадцати лет) жил Адольф Гитлер.
21. Волков С., Стрелянов (Калабухов) П. Чины Русского корпуса: Биографический справочник в фотографиях. М., 2009. С. 271.
22. «Казачий стан» — передвижной вооруженный лагерь казаков и членов их семей, отступивший вместе с немецкими оккупантами с территории СССР. В июне 1945 оказался в Австрии, где был выдан англичанами советской стороне.
23. Новая столица была основана в годы правления президента Жузелину Кубичека (1956—1961).
24. Здесь и далее — электронная переписка автора с Александром Владимировичем Марченко и записи телефонных переговоров. Личный архив автора.
25. Марченко А. Указ. соч. С. 10.
26. Организация БРИК основана в 2006 в Санкт-Петербурге в рамках Международного Экономического форума, на котором присутствовали министры экономики четырех стран. После присоединения в 2011 к Договору ЮАР объединение носит название БРИКС. В 2019 очередной саммит состоялся в Бразилии с участием президента РФ.
