ПОЭЗИЯ
И ПРОЗА
СЕРГЕЙ СЛЕПУХИН
ЛЕТНЯЯ ЭЛЕГИЯ
Стеснительно свисает занавеска,
акации потрепанная тень
вся расплылась, надтреснутая фреска:
крошится краска, августовский день…
Недвижен воздух — верная примета
ненастья, ветра, бури ледяной.
Смотрю на небо, но не жду ответа —
все божества стоят ко мне спиной.
Беспомощный, ленивый и дремотный,
отнюдь не кремень — ненадежный туф,
беды сигналам верю неохотно,
не двинув бровью, глазом не моргнув.
Покой, инерция, бездействие, беспечность,
душа безвольно в воздухе парит,
и кажется, бессмертие и вечность,
как этот воздух, глыба-монолит…
* * *
Смотрю на развалины лета:
Свинцовая тяжесть и муть.
Какая плохая примета —
Подбитую птицу вспугнуть.
Взлетела, опять опустилась
Пугливым порханьем птенца,
В глазах ее небо сгустилось —
До пятнышка, крошки, конца…
Влекут ее дальние дали,
Сквозняк прорежает кусты.
Смертельно прекрасна в печали,
Движенья легки и чисты.
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Ночью глухо лаяли собаки
и скрипело старое окно.
Будет в небе что-то вроде драки —
и предчувствие меня не подвело!
Всплыло утро добродушно бело,
сосны рассыпали янтари.
Грянет, разразится! — то и дело
екало и тукало в груди.
Натекла мазутом, фиолетом
враз месопотамская чума.
знаю, это знаменье, примета —
этим летом я сойду с ума!
Росчерки, разрубы, разрисовки
сливою синеющей дали.
С криком пролетают мухоловки
мимо окон в золотой пыли.
Что такое время? Тайна тверди?
Думаю, как раз наоборот.
Человек, готовящийся к смерти,
дачная халупа, огород...
* * *
Придя к незримому пределу,
где ночь прозрачна, словно лед,
душа уже не жмется к телу
и свой планирует отлет.
Спешит забыть про говор меди,
гнет превосходных степеней,
так пропадает все на свете
в обманном трепете теней.
Растерянная в первом шаге
дрожит в небесной наготе,
и кто же ей придаст отваги
взлететь в непрочной пустоте?
Я — остаюсь, переселяться
мне не дано: тяжел и груб.
Но, верю, помогу подняться
безмолвным
шевеленьем губ.
СТАНЦИЯ ЧЕРДЫНЬ
Помчались лошади и колокольчик дзинь,
Окрестности прекрасные, а город...
На мой вопрос, куда мы так спешим,
ответил мне пермяк-солены-уши:
«Уединенная прогулка на тот свет,
где души остывают, это — Че´рдынь».
Высокий берег Колвы рассечен
глубокими оврагами на мысы,
поемные луга, а дальше — лес,
плывущий в воздухе во тьму Полюдов камень.
Нас встретил Некто с песьей головой,
он путников крестил неторопливо...
Ах, Чердынь, да!.. Бедняга Мандельштам...
он выпрыгнуть хотел, самоубиться,
в окошко низенькой больнички за углом.
Ну что с него! Поэт, к едрене фене!
Стоит на сломанных коленях до сих пор,
и воздух пахнет кровью и морозом...
.....................................
Изгнанником я в Чердыни провел
не знаю сколько... это Пушкин знает.
Мы вместе с ним мотали долгий срок,
перевозили тени через Колву,
в карьер глубокий, яму у реки...
Смерть — просто скука, только скука, скука...
...Еще не Судный день, а рядовой,
царит силлабика, и все равны по сло`гам.
Пробелы памяти... Уму непостижимо:
я верю в убывание души!
...Мне машут предки с первых трех рядов,
а сам я затерялся в центре зала...
