ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Дунаенко

Чистое дыхание

Сигизмунд долго не мог найти себя в этой жизни. Его тянуло заниматься искусством, но это его желание оказалось несовместимым хоть с какими-то талантами, которые при этом у человека должны быть. Сигизмунд пробовал рисовать, лепил из глины головы своих друзей и знакомых. Добровольные натурщики часами терпели, даже обнаженными, сидя и стоя, прикрывая ладошкой свои срамы, а, бывало, и нет. Потому что уставали. Но это и не имело особого значения. Потому что Сигизмунд все равно рисовал и лепил только головы.

Натурщики видели, как Сигизмунд любит что-то творить и в ущерб жизненному комфорту клали себя на алтарь искусства. Но искусство само Сигизмунда не любило. То, что выходило из-под его рук, с натурами не имело никакого сходства. И это, даже при самом жестоком и сильно извращенном представлении о прекрасном, нельзя было отнести ни к абстракциям, ни к авангарду. Это было просто чудовищно.

С ваянием и живописью пришлось завязать.

Сигизмунда влекло и к музыке. Раньше уделять предмету должного внимания он не мог, потому что ваял. Но тут руки освободились, появилось свободное время. Добрые люди подарили фортепиано: «Только сами его забирайте, сами увозите!» Ноты, гаммы, арпеджио. Но и с этим как-то не срослось. Если таланта нет, а его у Сигизмунда не было и к музыке, то можно до дыр заиграть любой инструмент, толку не будет.

Фортепиано Сигизмунд, как добрый человек, передарил: «Только сами его забирайте, сами увозите!»

И были еще по жизни разные занятия, которые лишь служили источником пропитания и расширяли кругозор, но радости не приносили.

Найти работу вместе с радостью — так редко кому везет.

Когда я познакомился с Сигизмундом, он работал в морге. В прошлых профессиональных реинкарнациях ему удалось позаниматься плотницким ремеслом, и в прохладном помещении морга ему как нельзя кстати пришлись навыки прежней профессии. Он резал, пилил, сверлил, долбил… Только не строгал. В морге эта опция не применялась.

А я работал в газете, у меня всегда было время повстречаться с интересными людьми. И кого можно найти интересней Сигизмунда? Кого можно поставить рядом с ним?

Я зашел к нему на минутку, естественно, в морг. На этот раз было что-то не так. И я не сразу понял. Уж очень несовместным мне показалось происходящее.

В холодном зале, среди ледяного освещения, где вокруг только металлические столы, кое-где с трупами, укрытыми простыней, играла музыка. Джаз. Кажется, Каунт Бейси…

Сигизмунд сидел в сторонке, в закутке. Складной стульчик, на небольшом столике у стены пластмассовый чайник. Бутерброды. У него был второй завтрак.

Правда, в морге мой приятель ночевать не оставался, хотя лежачих мест полно, можно даже в ящике, там, где морозильные камеры. Если хорошо одеться, под голову подушку…

— Проходи, Георгий, садись! — Сигизмунд всегда был человеком радушным. — Как тебе музыка?

Пока я раздумывал, как сформулировать свои ощущения, чиновник Аида на столике перевернул один из чистейших граненых стаканов донышком вниз, бросил в него пакетик с чаем и налил туда кипятку. Придвинул в мою сторону.

В морге привыкаешь к тому, что собеседник чаще всего медлит с ответом.

И Сигизмунд продолжил:

— Привезли тут дня два назад жмурика. Работы было много, до него как-то руки не доходили, чтобы познакомиться: что с ним да как. Ну, выложил я его из бокса на каталку, расположил под наши светильники. Пожилой мужчина. Повреждений на теле нет никаких. Чуть щетинка на лице повылезла. На вид — мог бы еще пожить десяток-другой лет. А что-то — помер. Костюмчик на нем был приличный. Даже носки. Как будто куда собирался на мероприятие. А я тут, Георгий, гаджет небольшой придумал. И даже сделал сам. Вот пошли, покажу.

Сигизмунд дожевал свой бутерброд, чаем запил и пошел к столу, от которого доносились звуки фортепиано.

Мой чай остался нетронутым.

Покойник лежал не имущи сраму. Лежал, будто прогревался где-то в банях на горячем мраморе. Спя.

В гладко выбритой голове у него торчали два металлических штыря. Как антеннки у инопланетянина. Только от этих то ли стальных, то ли железных рожек отходили два провода к маленькому ящичку с ползунками, сенсорами и переключателями. А от ящичка, еще дальше, шли еще провода к небольшому плоскому монитору. Вот так — очень современно — выглядел жмурик моего Сигизмунда.

Изобретатель мне, как явному невежде, объяснил все в двух словах.

Мы, отдав концы, насовсем не умираем. Во всем организме уже начинается другая жизнь: плодятся черви, всевозможные гнилостные бактерии, но мозг еще жив. Он — как жесткий диск в компьютере — еще какое-то время продолжает хранить информацию, записанную в него от рождения и до смерти. Сигизмунд в свое время успел поучиться в мединституте. Его оттуда выгнали как раз после того, как он изучил человеческие мозги.

Вообще, он собирался стать гинекологом.

Копаясь в анатомичке в пропахших формалином человеческих мозгах, Сигизмунд находил в мокрых дольках серого вещества точки, которые в технических приборах называются «линейный выход». То есть места, откуда информация распространяется по организму и обеспечивает его с внешним миром связь. Еще тогда ему в голову пришла идея как-то к этим точкам подключиться и попытаться «считать» содержащуюся в мозгах информацию.

И вот уже в возрасте значительно перезрелом занесла его судьба в морг. Где, если не возникает каких-то катаклизмов, обстановка тихая, спокойная, располагает ко всякого рода размышлениям. И вспомнил Сигизмунд про свои студенческие опыты и фантазии.

Прикинул к носу то, что всегда под руками, начиркал на бумажке схемку. Пошел в Интернет, выписал из Китая платы со всякими микрочипами. Старался компоновать уже готовые блоки, чтобы самому ничего не паять. Нет в морге условий, чтобы под микроскопом соединять провода-волоски.

Главное было — правильно забить в голову покойному штыри-электроды. Чтобы точно попасть в ту самую точку, где «линейный выход». Удалось не сразу. Уже казалось, что ничего и не выйдет. Ошибка в проекте.

Но как-то… то ли на седьмом, то ли на десятом уже покойнике… — бздынь-бздынь киянкой по штырику…

Конечно, контроль шел по монитору: нано в одну сторону, три — в другую… И… вспыхнули, заработали датчики! На втором мониторе, что все время черный стоял, какие-то картинки замелькали, шум пошел…

Так и сел Сигизмунд рядом на табурет, так и сидел часа два, смотрел не отрываясь…

Много чего можно увидеть в записях человеческой памяти…

Сигизмунд никому не стал рассказывать о своих открытиях. У него была своя, генетическая память, которая ему подсказывала, что все-таки лучше остаток дней провести не в тюрьме, а в морге.

«Почему портил трупы без разрешения? Откуда прибор из иностранных деталей?»

Никому не рассказал, не показал.

Приходил на работу, ловко втыкал в голову свежему покойнику электроды и знакомился с его внутренним миром.

Ну, там — как в Интернете. На восемьдесят процентов всякого порно, остальное — уже серьезные аудио и видео.

Впрочем, присутствовали все жанры…

— Кое-что я даже, Георгий, записывал на видео, — продолжал рассказывать Сигизмунд. — Вот этот пожилой парнишка, что сейчас перед тобой, — писатель. Конечно, бывший. И я нашел у него занимательную историю жизни. Или — смерти. У меня запись его последних дней, часов. Всё, что он видел. Что думал.

Давай присядем, посмотрим…

Сигизмунд включил компьютер, нашел нужную папку…

Больничная палата, капельница. Тумбочка, холодильник. Хорошенькая медсестра что-то говорит, пристраивая к вене иглу. Сквер во дворе больницы. Похоже на май. На молодых деревцах распускаются почки. С каждым днем — все больше, больше. Уже и свежая зелень окутала кусты, деревья.

Лежать, наверное, уже недолго. На той неделе обещали выписать. Говорят, будут давать препараты, которые можно применять и дома.

Каждый день меня проведывать приходит молодая женщина. Откуда она взялась — ума не приложу. Особым вниманием у женщин не пользовался, они почему-то чурались моего общества. Наверное, во многом тут виноват мой язык. Шучу многозначно, многослойно. Для меня это занимательная игра со словами. Не все это выдерживают. Где там правда, а где насмешка? Когда встречаешься с человеком, хочется ясности, легкости, простоты. А со мной всё время в напряжении…

Этой женщине, кажется, все равно, что бы я ни говорил. Сама говорит тихо, рассказывает о себе вещи совсем обыкновенные. Что, например, осенью снимает со своей «Ладыкалины» аккумулятор и затаскивает его к себе в квартиру на четвертый этаж. Чтобы весной снова спустить его вниз и поставить на машину. Так ей сказал папа. А папа — он всё знает. Что на даче у нее сливы и груши. А дочка молодец, отличница и недавно вышла замуж. У тихой этой женщины добрые темные глаза. И она ими взглядывает на меня так, будто знает, что я могу сделать ей больно, но она не боится.

Пытаюсь свои шутки дозировать. Живой же она человек, хороший. Приносит мне разные домашние вкусности. Мне еще можно есть, и я использую эту свою временную возможность.

И почему-то ее зовут Хлоя…

Свое появление женщина объяснила просто: случайно в местной библиотеке прочитала мою книгу. Это не означает, что библиотеки переполнены книгами писателя Белогорского, просто я издал свою сам, на свои деньги, в количестве десяти экземпляров. Одну подарил городской библиотеке, другую — районной. Они книги местных авторов принимают по двум важным причинам: во‑первых, потому, что они местные. Гордость за родной край. Есть в нем всякие таланты. Где местный писатель родился, только там и пригодился.

Ну, берут такие книги еще и потому, что дареному коню в зубы не смотрят.

Остальным тиражом так и остались завалены мои книжные полки.

И вот Хлоя мою книгу прочитала. Говорит, полюбила. Книгу. И стала моей фанаткой. Но она была тихой. Не строила планов выкрасть что-нибудь из одежды, откусить кусочек плоти. Обо мне в библиотеке все разузнала, захотелось просто увидеть своего кумира. А кумир на тот момент уже оказался в больнице. И в плане качественного взаимодействия с неожиданной поклонницей совершенно бесперспективен. Конечно, радовался каждому приходу Хлои, хвалил ее голубцы и тушеных кур и осторожно шутил. Но мрачноватый диагноз не располагал распоясаться даже воображению. Листки календаря жизни заканчивались уже в обозримом будущем, поэтому — ну что это могла быть за дружба?

К концу жизни начинаешь все чаще задумываться о составе своего организма. К привычным сведениям о том, что состоим мы на восемьдесят процентов из воды, добавляются еще и такие, на которые в молодости просто не обращаешь внимания. Ну, например, что собой представляет твое тело, когда оно не может двигаться? Говорить? Реагировать на внешние воздействия?..

Говорят — овощ… Нет, хуже… Овощи так не воняют. Ты превращаешься в мешок с костями и мясом, в один конец которого твои родственники или близкие закладывают пищу, а из другого конца почти непрерывно выходит всякая гадость. Размоченная в той самой воде, которой в организме восемьдесят процентов. Без разницы — плотник ты, скрипач или академик.

Очень похожая ситуация — «Превращение» Кафки…

И убить эту зловонную биофабрику вроде бы жалко. И невозможно рядом с ней жить.

И вот смотришь иногда на пожилого козлика, который женщинам глазки строит, и думаешь: а видит ли он себя со стороны? Что вот он, такая без пяти минут биофабрика, предлагает себя в сердечные друзья? И что окружающие воспринимают его именно так: сегодня это морщинистое недоразумение еще оправляет перышки, хорохорится, но не сегодня завтра это уже как раз тот самый мешок с костями и вонючим мясом.

И женщины помоложе, рассматривая варианты, прикидывают: а какое к этому мешку приложение?.. Может, и стоит?..

Хлоя годилась мне в дочки. Это не отпугивало.

Ну ладно, приходит, и хорошо. У нее впереди еще много занимательных знакомств. Как-нибудь меня переживет…

Когда меня выписали…

Я лечащего своего врача спросил напрямую: сколько? Сколько мне еще гулять-ходить? Так, чтобы все самостоятельно. Пока не займется мной приходящая медсестричка.

Он назвал мне оптимистический прогноз и реальный.

Я подумал, что меня еще вполне хватит для того, чтобы Хлою мою за ее участие и терпение как-то вознаградить. Я еще мог передвигаться, не задыхаясь, без палочки. Да что там — ходил нормально.

В общем, выглядел достаточно молодцом.

В театр нужно сводить Хлою! В театр! Куда же еще! На встречу с прекрасным.

Я любил наш театр. После ремонта красив и даже роскошен. Коллектив артистов молодой, подвижный. И Адгур Михайлович Кове — талантливый предводитель этого коллектива.

Хлоя к походу в театр приготовилась. Встретились у входа. Как я и ожидал — никаких излишеств. Платье с намеком на разрез внизу. Увидеть что-то лишнее было невозможно. Клипсы. Короткая стрижка. Духи…

Чего тут говорить — нравилась мне эта женщина. Поэтому и нравилось всё. И было уже без разницы, насколько откровенно она выглядит, хотя это качество в женщинах все-таки на нас, мужчин, действует магически.

Хлоя и так уже действовала на меня магически.

Влюблялся, что ли? Этакий предсмертный роман?..

Третий звонок. У режиссера какая-то болезненная тяга к творчеству Макдонаха. В этот вечер — «Королева красоты». Долго не мог понять, зачем в нашем городке Макдонах? Почему его любят в Европе? В России?

На маленьких островах живут бедные люди. Одеваются кое-как. Не шибко грамотны. Еда без изысков. Слухи по островкам о земле обетованной — Америке. Где есть всё. И если туда уехать, то будет счастье.

Это же всё про нас, про Россию…

Во время спектакля я осторожно взял руку Хлои. Подержал немного. Потом на протяжении спектакля проделал это еще несколько раз.

Она руки не отдергивала, но и в моей ладони ее не оживляла.

Вот ведь! Была замужем, дочь, а как сохранилась!

Ее же и поцеловать нельзя просто так, это же нужно будет сразу жениться!

Мы вышли из театра уже в городской полумрак, окрашенный желтым светом уличных фонарей.

Проводить, конечно, проводить молодую мою подругу!

Накинул на нее пиджак — прохладно.

У подъезда пятиэтажки остановились.

— Вот мы и пришли…

Не покидало ощущение, что провожал девушку. В первый раз…

Можно ли приблизиться? Обнять? Чтобы не спугнуть…

Не отстранилась…

Подняла лицо и посмотрела прямо в глаза…

Поцеловать ли?

Какое чистое у нее дыхание!..

Закружилась голова… Хорошо-то как! И даже звезды перед глазами… А вдали — свет…

— Ну, вот такое вышло кино… — после паузы сказал Сигизмунд.

Сказать «впечатлил» — не то слово.

А я, кажется, знал этого писателя. Где-то видел. Еще раз внимательно вгляделся в лицо покойника. С рожками-электродами в бритой голове. Нет… Показалось…

Каунт Бейси еще продолжал стучать по клавишам, но звук становился все тише, тише…

— Умирают мозги, всё, — проговорил Сигизмунд. Ничего уже от них не услышишь. Вынешь из морозилки — от суток до полутора, больше не живут. А потом вдруг оживился: — Слушай, Георгий, ты, будет минутка, зайди ко мне завтра. Тут у меня девчонка еще одна лежит — пальчики оближешь! Отчего умерла — неизвестно.

И мой друг прошел к морозильнику, быстро определил нужную ячейку и выдвинул на скользящих роликах на свет свежую свою клиентку. Это была богиня. Словно из белого мрамора, покрытая мелким инеем. И в длинных волосах — иней…

— Приходи завтра, я тут все настрою, эротику посмотрим… Ну, не найдешь времени завтра, заходи в другой день, посмотрим запись…

Я сказал, что — может быть…

* * *

Руки писателя Белогорского вдруг ослабели, и сам он весь как-то обмяк. Поцелуй прекратился сам собой, колени у мужчины подогнулись, и он медленно сполз вниз, еще продолжая обнимать свою подругу.

Женщина Хлоя осторожно от него освободилась, накинула на ухажера пиджак, отошла в сторону. Порылась в сумочке, достала мобильный.

— Никита Дмитриевич, всё кончено. Да, со мной все в порядке. Пусть приезжают, да. Да, недалеко от кинотеатра «Мир», как планировали…

Уже через двадцать минут подъехала иномарка, оборудованная под скорую. Из нее вышли два санитара, достали носилки.

Уложили на них писателя Белогорского. Потом дверцы в машине захлопнулись и машина уехала.

Женщина Хлоя, наверное, ушла раньше…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Месяц назад…

Паллиативная медицина. У нас только первые шаги в этом направлении. А перспективы весьма соблазнительные.

Лечение граждан для государства — статья весьма затратная. На создание новых лекарств уходят годы, десятилетия. Миллиарды рублей и долларов. Но есть и другой путь. Предоставить природе самой регулировать численность населения. Заболел чем-то серьезным — умирай. Значит, пришел твой черед. И государству нужно только озаботиться, чтобы период перехода в лучший из миров не проходил мучительно больно. Ну, атомные бомбы и райские кущи — это уже на крайний случай. А пока… Тонны кокаина, героина задерживают на границах. Уничтожают. Если их рационально распределять среди тяжелобольных, то выгода для государства будет колоссальная. Весь этот человеческий мусор в виде больных раком, гепатитом, СПИДом, туберкулезом можно безболезненно
удалять.

Возникнет, правда, небольшая проблемка. Захочет ли сам больной? Согласятся ли родственники? Как сделать процесс человеколюбивого убийства мягче? Добрее?

В Лаборатории небольшого городка № 304 разработали оригинальный препарат. Специальную методику его применения.

Ну, пациенту, без пяти минут покойнику, достаточно было его просто вдохнуть. И он в считанные минуты уходил в иной мир в самом счастливом настроении. Испробовали на сотнях, тысячах мышей. И все сдохли исключительно счастливыми.

В 304‑м находилось особое Училище МВД, в котором готовили сотрудников широкого профиля. Для внедрения в преступные группировки, в сеть иностранных разведок. По преимуществу это были хорошенькие девушки. Им было легче внедряться. Учили их языкам, секретному письму, сценическим и боевым искусствам, танцам, Камасутре и сексуальным извращениям.

По просьбе Лаборатории для проведения первого эксперимента на живом человеке из Училища прислали отличницу, лейтенанта Дусю Иванову.

Для испытания препарата подобрали местного жителя, писателя Белогорского.

Ни родных, ни близких. И никто не узнает, где могилка его. Диагноз — четвертая стадия, неизлечим.

По легенде, Дуся Иванова должна была представиться Хлоей, поклонницей творчества Белогорского.

Эти безвестные писатели такие наивные…

Пока Белогорский в больнице, Хлоя будет его посещать, войдет в полное доверие. Четвертая стадия не располагает к романтическим настроениям, но Дуся профессионал.

Белогорский еще должен успеть влюбиться.

Эти безвестные писатели такие влюбчивые…

Технически отравление должно происходить так: Иванова принимает антидот и надкусывает во рту специальную капсулу. Нужно писателя этого просто коснуться дыханием.

Тут может, естественно, возникнуть вопрос: к чему такие сложности? Девушка, войти в доверие, препарат… Не проще ли — кирпичом по голове, и вся паллиативная медицина?

Конечно, кирпичом проще.

Но методика рассчитывалась на далеко идущие перспективы.

И такой усложненный, затратный способ мог найти широкое применение не только в народном хозяйстве, но и для превентивного удара по какому-нибудь нашему партнеру из враждебного зарубежья.

Может быть, даже вначале — для партнеров, а уже потом — для тяжелобольных внутри своей страны…

В любом случае препарат был готов, тысячи мышек благополучно сдохли. Пора было испробовать на человеке. И он тоже был уже под руками.

Проходил в больнице города 304 капельницы и томографию…

Ивановой объяснили задачу…

* * *

Операция прошла успешно. Правда, не сработал антидот.

Женщина в своем вечернем платье лежала на холодном асфальте совсем недалеко, где-то шагах в двадцати от поцелуя.

Рядом валялся мобильный телефон, который она так и не успела положить в сумочку.

Увезли Хлою Иванову раньше, чем писателя Белогорского. Отдельно…