НАШИ
ПУБЛИКАЦИИ
Письма Л. Добычина к Л. М. Варковицкой
Читатели и почитатели творчества Л. Добычина (именно так
Леонид Иванович Добычин подписывал свои произведения) знают, что эпистолярное наследие
писателя представляет особый интерес. Его письма лаконичны, изящны и, кажется,
тщательно отточены, словно самостоятельные художественные произведения. Письма Л. Добычина
не спутаешь ни с чьими другими — у них есть свой стиль, свой шарм
и после их прочтения остается своеобразное послевкусие — как у хорошего, выдержанного вина. В чем
же их прелесть, в чем их обаяние? Да, мы можем описать механику писем Л. Добычина:
мы знаем, что он любил в своих посланиях обильно расставлять ударения; использовать
заглавную букву там, где ее, казалось бы, не должно быть; подчеркивать фразы и закавычивать
некоторые слова, отстраняясь от чужого слова и т. д. Но перечня этих приемов
оказывается недостаточно, чтобы уловить дух Л. Добычина, ибо он дышит между
строк, сквозь кавычки и поверх ударений. Он остается неуловим. Он чувствуется
в том, как подобраны слова; в недосказанности; в какой-то наивности,
детскости, в ироничности и — порой — в беспощадной прямоте.
И в чем-то еще (что неуловимо).
Писем Л. Добычина, как и художественных текстов, известных
нам не так уж много. В последнем издании Полного собрания сочинений и писем[1] —
163 письма. Бо`льшая часть их адресована писателям (К. И. Чуковскому,
М. Л. и И. И. Слонимским, Л. Н. Рахманову, М. М. Шкапской),
несколько деловых писем и записок плюс надписи на книгах — вот, собственно,
и все эпистолярное наследие писателя.
В публикуемых письмах к Варковицкой,
перед нами предстает немного другой Л. Добычин. Стилистически — он все
тот же, со своими добычинскими приемами: ударения, заглавные буквы, подчеркивания,
кавычки и проч. — все это есть. И пишет он все на таких же осьмушках,
на которых писал и другим своим адресатам. Но в этих письмах появляются новые для нас интонации, неожиданные оценки
других писателей, необычные откровенность и резкость. Трудно представить, например,
чтобы Л. Добычин кому-то из перечисленных
выше писателей отправил раскрашенную фотографию адресата, приписав, что на этом
их переписка закончилась…
Возможно, все дело в собеседнице, которая сумела чем-то зацепить
писателя, смогла разговорить его так, как не удавалось никому другому?
Итак, кто же адресат публикуемых здесь писем? Что за человек?
Лидия Моисеевна Варковицкая (в девичестве Лия Моисеевна Фельдман;
1892, Одесса — 1975, Ленинград) в 1920—1930-е годы была известна
многим литераторам.
Одно из стихотворений Ю. Н. Тынянова, датированное 21 мая
1927 года, то есть относящееся к тому же периоду, что и рассматриваемые
здесь письма Л. Добычина, заканчивается так:
Но, становясь с годами старше,
С душой остывшей и незлобной –
Скажу: нет в мире секретарши
Вам, Варковицкая, подобной.[2]
В 1926—1932 годах Л. М. Варковицкая
работала секретарем и редактором отдела современной художественной литературы
в «Леногизе» (ленинградском отделении «Госиздата»). Она была в самом центре
литературной жизни Ленинграда: работала с рукописями К. И. Чуковского,
Ю. Н. Тынянова, О. Э. Мандельштама, М. Л. Слонимского,
А. Н. Толстого и многих других. В ее архиве, бо`льшая часть
которого, по воспоминаниям ее старшей дочери Любови Сталбо пропала во время ленинградской
блокады, хранятся письма к ней И. Э. Бабеля, Н. Я. Мандельштам,
М. Л. Слонимского, Ю. Н. Тынянова, К. А. Федина,
О. Д. Форш, К. И. Чуковского, В. Б. Шкловского
и других писателей и поэтов. В этот литературный водоворот она попала
неожиданно. В 1920 году внезапно умер от брюшного тифа ее второй муж, Александр
Морицевич Варковицкий, — и Лидия Моисеевна осталась без денег, без жилья (реквизированного),
без специальности, только со знанием немецкого и французского языков (плоды
хорошего образования, полученного в юности в Германии и Швейцарии)
и с тремя маленькими детьми (девяти, семи и пяти лет).[3] Родственники и знакомые помогли ей тогда выбраться из этого
омута — и она оказалась сначала в Екатеринбурге, где в издательстве
«Товарищ Терентий» проработала полтора года корреспондентом, а затем переехала
вслед за родителями в Петроград, устроившись репортером в «Вечернюю красную
газету» и секретарем-редактором в «Леногизе».
Однако нужно заметить, что погружение Лидии Моисеевны в литературные
круги началось еще до петроградско-ленинградского периода. А. М. Варковицкий
был гимназическим другом И. Э. Бабеля, с которым они затем учились
в Киевском коммерческом институте. И. Э. Бабель часто бывал дома
у Варковицких. После ареста и гибели И. Э. Бабеля его вдова,
Антонина Николаевна Пирожкова, «бывала и жила много раз» у Лидии Моисеевны
в ее ленинградской квартире, «читала ей еще не изданные воспоминания об И. Э. Бабеле».[4]
Ленинградская квартира[5] Л. М. Варковицкой
находилась в полутораста метрах от Дома Зингера, в котором тогда располагалась
редакция «Леногиза». По воспоминаниям Любови Сталбо, в их доме «бывали Н. Я.
и О. Э. Мандельштамы, несколько раз приезжал на извозчике Ю. Н. Тынянов,
заходил К. И. Чуковский».[6]
В своем дневнике 27 февраля 1929 г. Лидия Моисеевна записала:
«Есть некоторая серия людей, приносящих мне пользу: Чуковский, Чапыгин, Тынянов,
Ольга Форш. Не могу разобрать, к добру ли это. Думаю, что в смысле оформления —
да».[7]
«Оформление» Л. М. Варковицкой происходило не только в секретарской
и редакторской работе и общении с литераторами. Она и сама писала
и переводила. В ее архиве сохранились рассказы, написанные с 1930-х
по 1960-е годы; эпиграммы 1950—1970-х годов, хотя известны и более
ранние[8]; переводы из Г. Гейне (некоторые из них были
опубликованы в академическом собрании сочинений немецкого поэта). В 1928 году в издательстве «Мысль» вышел
ее перевод с немецкого (совместно с М. Б. Венус) романа Вальтера
Голлендера «Дом в бреду». В том же году в «Библиотеке всемирной литературы»
появился перевод романа «Алина» французского писателя Шарля Фердинанда Рамю. В 1931 году были изданы
сразу две оригинальные книги Варковицкой о Розе Люксембург: в издательстве
«Молодая гвардия» вышла ее повесть для
детей «Цирк и ратуша. Эпизод из жизни Розы Люксембург», а ЦК МОПР СССР
опубликовал отдельной книжкой отрывок из повести «Товарищ Люксембург», который назывался
«400 свидетелей».[9] Позже, в 1953 году, вышла еще одна
детская книга: «Сказано — сделано». Кроме того, Варковицкая написала несколько
пьес для радио, сценарий детского фильма «Чудесный корабль» («Ленфильм», 1936).
Размышляя в своем дневнике о соотношении творческого и аналитического
начал в художнике (на примере Л. Н. Толстого и М. К. Башкирцевой),
Лидия Моисеевна приходит к такому выводу: «У меня все это в миниатюре,
и я настолько дура, что боюсь признаться самой себе, что у меня есть свойства
великих людей».[10]
Продолжая самоанализ, 24 ноября 1928 года она делает следующую
запись в дневнике: «Я не злопамятна — ничуть. И потом, действительно,
во мне есть ум — так как я, в конце концов, могу отмести шелуху, накипь,
мелочь. Тогда или остается — вроде Добычина (не могла долго помнить обиды),
или совсем забывается, вроде имени, отчества и фамилии человека, жившего на
Таврической. Я твердо убеждена, что через пять лет — я забуду имя, отчество
и фамилию этого человека.
Ура! Ура! Ура!».[11]
Позже рядом с этой записью появилась такая приписка: «На Таврической
жил Тынянов <,> и речь, по-видимому, о нем. Лид<ия> Вар<ковицкая>
май 76 г.».[12]
Здесь есть несколько интересных
моментов, на которые стоит обратить внимание.
Во-первых, именно Л. Добычин упомянут как эталон «настоящности» (писательской?
человеческой?), хотя, как мы знаем, Варковицкая к тому времени была знакома
со многими Большими Писателями и Поэтами (используем графику Л. Добычина).
Во-вторых, «обратным эталоном» вдруг оказался Ю. Н. Тынянов…
И это немного странно, потому что самая последняя запись (от 1954 года)
в этом же дневнике такая: «А Тынянова нежнейше и чистейше любила».[13]
Возможно, что в 1928 году в своих оценках Тынянова она
находилась под влиянием отношения к нему Добычина, высказанного в письме
к ней от 18 января 1928 года: «Тыняновский рассказ читать и не
подумаю: Тынянов — невежа и Неуважай-Корыто. Его чтением я боюсь испортить
свои и без того непрочные манеры».[14]
В письмах к другим писателям Л. Добычин высказывался о Тынянове
более доброжелательно. Так, в 1926 году в письме К. И. Чуковскому
от 13 февраля он пишет: «Если Ю. Н. Тынянов еще раз хорошо отзовется
о Моем Таланте, то я берусь очень хорошо отзываться о его таланте (я слышал
несколько строк из его „Кюхли“, когда Вы их читали вслух) перед жителями г. Брянска»
(ПССП-2. С. 261). Чуть позже, 8 марта 1926 года — в письме к тому
же адресату: «Поклонитесь от меня Тынянову. Я его полюбил еще во времена „Современника“
за заметку о Л. СЕЙФУЛЛИНОЙ» (ПССП-2. С. 263). В письме от 23 августа
1927 года Л. Добычин просит его же передать Тынянову «книжку» — только
что вышедший первый сборник рассказов «Встречи с Лиз» (ПССП-2. С. 265).
А 1 июля 1930 года в письме к И. И. Слонимской,
теряясь в поисках названия для второго сборника рассказов, сообщает, что Тынянов
предложил назвать его — «Пожалуйста» (ПССП-2. С. 303).
Можно предположить, что такая — неожиданно резкая — оценка
Л. Добычиным Тынянова связана с каким-либо высказыванием последнего
в его адрес, но нам об этом ничего не известно. Пародия Тынянова на Добычина,
которую в своих воспоминаниях опубликовал В. А. Каверин, была написана
позже разбираемого здесь добычинского письма,
в 1931 году: «…только что появилась его (Л. Добычина. — С. К.) книга „Портрет“. Пародия, без сомнения, была
написана с маху, как наглядный пример отношения к прозе Л. Добычина.
Отношение было серьезное, заинтересованное — иначе оно обошлось бы без примеров».[15] Пародия пролежала в архиве Каверина почти полвека, и вряд
ли Л. Добычин когда-либо читал ее.
Что же касается дневниковой записи
Варковицкой, то такая ее оценка Л. Добычина и Тынянова, может быть, объясняется «природой обид», причиненных
ей тем и другим. Обида, причиненная
Л. Добычиным, была похожа на шалость
одноклассника, раскрасившего ее фотографию и объявившего, что они больше не
дружат.[16]
Об обиде, причиненной Ю. Н. Тыняновым,
мы ничего не знаем. Но из рассматриваемой дневниковой записи выходит, что Лидия
Моисеевна с радостью бы забыла обидчика, проживавшего на улице Таврической
(«Ура! Ура! Ура!»). А так как она его «нежнейше и чистейше любила», то,
похоже, что тут была обида женщины на мужчину…[17]
Вообще-то, «романтическая составляющая» присутствует и в ее
переписке с Л. Добычиным.
Очевидно, инициатором их «романа
в письмах» она сама и была. 26 ноября 1927 года Л. Добычин пишет ей: «В Вашем первом (поэтическом) письме
Вы говорили, что Вам необходимо что-то написать мне — как подышать воздухом.
Ну, так пишите, что ж Вы?» Какое-то время Варковицкая скрывала свое настоящее
отчество, представившись «Лидией Николаевной». Затем, когда Л. Добычин попросил ее назвать настоящую фамилию, она
стала подписывать свои письма просто: «Иванова». На что Л. Добычин парировал, подписываясь: «Петров». Это была
игра с обеих сторон (что необычно для эпистолярных текстов писателя).
Лидия Моисеевна навязывала Л. Добычину игру по своим правилам (например, вопрошая игриво: «Не
увлёкшись ли Вы там в кого-нибудь?»), которые ему, очевидно, не очень нравились.
Поэтому он пытался прекратить их переписку, отправив ей «провокационное» письмо
с раскрашенной фотографией.
Но в то же время Л. Добычин нуждался в такой собеседнице.
Он радуется ее письмам и просит не делать в переписке слишком больших
пауз. Он откровенничает с ней (например, пишет о своем рассказе «Конопатчикова»:
«Если бы это написал кто-нибудь другой, мне бы хотелось увидеть этого человека,
и я бы думал про него»). Набросав в одном из писем фрагмент возможного
рассказа, как будто спохватившись, приписывает: «Не вздумайте кому-нибудь рассказывать»
(письмо № 17).
Однако их переписка, видимо, постепенно угасала.
4 июня 1930 года Л. Добычин пишет И. И. Слонимской:
«Когда-то Варковицкая (Л. Николаевна[18]) писала мне, что если
я пущусь на сочинение романа, то „она уверена, что это будет в плане Мангаттана“.
А я даже и не разобрал, что там за план» (ПССП-2. С. 304).
Упоминаемый в этом письме «Мангаттан» («Манхэттен») — популярный
в то время роман американского писателя Джона Дос Пассоса «Manhattan
transfer» (1925). Он вышел в 1927 году в издательстве «Мысль» в переводе
В. О. Стенича (Сметанича). В публикуемых здесь письмах Л. Добычина
прослеживается небольшой сюжет, связанный с книгой Дос Пассоса. Видимо, Варковицкая
обещала ему прислать так понравившийся[19] ей роман, который,
по ее мнению, должен быть чем-то близок писателю, заинтриговала его, но все не присылала.
Может быть, в конце концов и прислала, так как в письме Слонимской
от 1 июня 1930 года Л. Добычин сообщает: «Я прочел уже 54 страницы
„Мангеттена“, но интереса еще не почувствовал. Удручает КРАСОТА эпитетов: ВИННАЯ
заря, ЗВЕЗДНЫЕ НАРЦИССЫ и тому подобное» (ПССП-2. С. 303). Несколькими днями
позже (4 июня) Добычин пишет тому же адресату: «Я дочитал про Мангаттан и ничего
не могу сказать — ни хорошо, ни плохо, обыкновенно. Не знаю, о чем шум»
(ПССП-2. С. 304).
Есть ли что-то общее между романами
«Манхэттен» и «Город Эн» — это тема для отдельного исследования. Но тут
нельзя не заметить разочарования Л. Добычина: опять его не поняли, снова не увидели сути… Ему не интересны были
игры в литературу и в литератора. Да и игра в «Иванову»
и «Петрова» ему, видимо, не очень-то нравилась…
Угасание переписки было вызвано и внешними обстоятельствами.
В воспоминаниях о своей матери Л. Сталбо пишет: «К концу
20-х годов ужесточилась цензура, состав редакции (ленинградского отделения
«Госиздата». — С. К.) изменился.
В 1932 году Л. М. Варковицкая вынуждена была уволиться из
Госиздата и уехать на работу редактором радиокомитета в Мурманск».[20]
Дальше жизнь Л. М. Варковицкой закручивается как в приключенческом
романе. В Мурманске Лидия Моисеевна выходит замуж за писателя (по специальности —
инженера-электрика) Ивана Тарасовича Дмитроченко
(1904—1972?). В 1934 году они переезжают в Ленинград, где вскоре И. Т. Дмитроченко
арестовывают. Удачно, как бы сейчас сказали, «закосив под психа», он избегает лагеря.
Его высылают в город Сольцы Новгородской области, куда Лидия Моисеевна три года к нему ездит. Из ссылки И. Т. Дмитроченко
помогает вернуться писатель Юрий Герман уже накануне войны. Начинается война —
и И. Т. Дмитроченко уходит ополченцем на Ленинградский фронт, где
пропадает без вести. На мраморной доске Союза писателей его фамилия фигурирует среди
погибших. Но, как выяснилось позже, он не погиб, а попал в плен. После
освобождения из плена И. Т. Дмитроченко вывозят в Англию, где он
работает инженером. В Россию И. Т. Дмитроченко приезжает
только в 1956 году. В Ленинграде его не прописывают — и он уезжает
в свой родной Томск, где и умирает. Супруги так больше и не встретились…
Жизнь самой Варковицкой тоже складывается
непросто. Она пережила ленинградскую блокаду, пережила войну. А после войны
стала слепнуть. Не дожидаясь полной слепоты, она освоила азбуку Брайля. Любовь Моисеевна
продолжает литературную деятельность, пишет прозу[21], занимается
переводами. Варковицкая погибла в 1975 году, когда направлялась к своей
дочери и из-за плохого зрения попала под машину на перекрестке…
Приведем несколько цитат из писем к Л. М. Варковицкой
того же времени, что и добычинские.
Ю. Н. Тынянов пишет 13 июля 1928 года:
«Дорогая Лидия Моисеевна!
Большая к Вам просьба: 18-го еду на Кавказ. 16-го буду у Вас.
Деньги мне нужны до зарезу. Мне в Гизе должны — за сборник
статей (порция — по сдаче его). Будьте добры, как Вы всегда добры — нажмите
на них, чтобы 16—18 мне их уплатили.
Очень, очень нужно.
Всего Вам хорошего и поклон и спасибо».[22]
Из другого, берлинского, письма Тынянова (30 октября
1928 года):
«Милая Лидия Моисеевна,
ввиду Вашего злорадного утверждения, что я
так-таки никогда и ничего из Берлина Вам не напишу, — получайте полное опровержение.
Пишу. Ага».
И далее Тынянов сообщает: «Лечусь у хороших профессоров, плачу
им хорошие гонорары».[23]
А вот письмо Варковицкой от М. Л. Слонимского
(25 июня 1927 года):
«Спасибо, Лидия Моисеевна, за письмо. Меня в России забыли, должно
быть, ибо не пишут мне. А вот Вы такая замечательная, что написали. Неужели
мне, действительно, Госиздат вышлет в июне 200—300 рублей? Я прямо боюсь
верить. Вы не можете себе представить, до чего я тут без денег!»
Далее в том же письме: «Книжки я Вам подберу и вышлю. Но
не раньше начала июля, ибо сейчас живу под Парижем, на Марне, и отдыхаю: гуляю,
катаюсь на лодке, читаю только французскую вечерку и обучаюсь французскому
языку. Впрочем, вчера выезжал в Париж, где у Раковского была смычка с французскими
писателями».
И дальше вновь крик отчаяния: «Лидия Моисеевна, драгоценная, пишите
мне! Мне никто не пишет, никто не отвечает на мои письма!»
И после — опять о гонорарах: «От них зависит моя жизнь.
Словом — моя судьба в Ваших руках».[24]
Тексты писем публикуются по автографам из архива Л. М. Варковицкой
(ОР РГБ. Ф. 729. К. 5. Ед. 12). Пользуясь случаем, благодарим А. Ю. Арьева
(Санкт-Петербург), Э. С. Голубеву (Брянск), Н. Г. Иванову
(Москва), В. Н. Сажина (Санкт-Петербург) за помощь в работе над
этой публикацией.
Особую благодарность и признательность выражаем Александру Федоровичу
Белоусову (Санкт-Петербург), без активной помощи, советов и ценных замечаний
которого публикация могла бы и не состояться.
1. Добычин Л. Полное
собрание сочинений и писем. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб., 2013 (Далее —
ПССП-2).
2. Письма Ю. Н. Тынянова к Л. М. Варковицкой
(1927—1928). Публ. А. В. Громова и Л. С. Сталбо //
Звезда. 1999. № 11. С. 149.
3. См. об этом: Сталбо Л. Судьбы… // Второе дыхание: Сб.
статей [Бостон]. Вып. 27. 2012. С. 143.
4. Там же. С. 144.
5. Любовь Сталбо указывает два адреса: Канал Грибоедова,
д. 18 и Невский проспект, д. 27. Это один угловой дом.
6. Сталбо Л. Судьбы…
С. 144.
7. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки
(далее — ОР РГБ). Ф. 729. К. 4. Ед. 1.
8. Одну из своих эпиграмм она написала
12 февраля 1932 г. в «Чукоккале» К. И. Чуковского:
Панаеву — невинность
вешних лет,
Некрасову — любви
несвязный бред,
Головачеву — всю семью
на шею,
Но больше всех Авдотья
принесла
Чуковскому,
Корнею.
9. В архиве Варковицкой хранится еще одна
ее повесть о Р. Люксембург — «Жизнь начиналась так…» (1964) (ОР РГБ.
Ф. 729. К. 2. Ед. 5). Видимо, образ немецкой революционерки был для нее важен.
10. ОР РГБ. Ф. 729. К. 4. Ед. 1.
11. Там же.
12. Там же.
13. Там же.
14. См. письмо № 14.
15. Каверин В. А. Леонид
Добычин // Вечерний день: Письма. Встречи. Портреты. М., 1982. С. 87.
16. См. письмо № 7.
17. Чуковский в своем дневнике 26 апреля
1927 года после визита к Тынянову написал: «Чарующая бодрость, отзывчивость
на все культурное, прекрасные глаза, думающий лоб, молодая улыбка, я понимаю, почему
бедная Варковицкая по уши влюбилась в него» (Чуковский К. И. Собрание сочинений.
В 15 т. Т. 12: Дневник (1922—1935) / Коммент. Е. Чуковской. 2-е изд.,
электронное, испр. М., 2013. С. 305).
18. Добычин к тому времени уже должен был
знать настоящее отчество Л. М. Варковицкой, но почему-то здесь написал
ее «вымышленное». Забыл? Но 10 сентября того же 1930 года он пишет самой
Варковицкой: «Лидия Моисеевна…» (письмо № 21).
19. Кстати, роман понравился и Ю. Н. Тынянову.
К. И. Чуковский пишет о нем в процитированной выше дневниковой
записи: «С восторгом отзывается о романе „Мангэттен“ Дос Пассоса. „Американская
литература расцветает необычайно. Начинают казаться какими-то старинными Куперами —
все эти О’Генри, Джэки Лондоны“» (Чуковский К. И. Собрание сочинений. В 15 т. Т. 12.
С. 305).
20. Сталбо Л. Ростки
свободы (из литературной жизни Ленинграда 20-х и более поздних годов,
публикация эпиграмм и стихов Л. М. Варковицкой) // Второе дыхание:
Сб. статей [Бостон]. 2007. Вып. 14—15. С. 224.
21. В ее архиве сохранилось несколько
редакций повести «Меня зовут Таня» (ОР РГБ. Ф. 729. К. 2. Ед. 1—3), две
редакции (1960-х годов) рассказа «Судакова и Азбукин» (ОР РГБ. Ф.
729. К. 2. Ед. 4), повесть о Розе Люксембург «Жизнь начиналась так…»
(ОР РГБ. Ф. 729. К. 2. Ед. 5).
22. Письма Ю. Н. Тынянова к Л. М. Варковицкой.
С. 145 (с ошибочной датировкой: 19. VII. 28 вм. 13. VII. 28.
23. Там же. С. 147
24. ОР РГБ. Ф. 729. К. 5. Ед. 25.
1
1 ноября
<1927>
Отвечаю по порядку.
В Брянске оттого, что больше негде.
Удовольствия от Брянска не испытываю.[1]
Летом не ездил.
Доброкачественному Гимназисту могу только позавидовать: Задушевности
и Проникновенности у меня нет как нет.
Л. Добычин
Кланяюсь Стажерам.
1. В Брянске Л. Добычин поселился
весной 1918 г., переехав туда вслед за матерью и сестрами.
2
19 ноября
<1927>
Лидия Николаевна.[1]
Шестнадцатого я послал Вам книжку[2] и письмо.[3] Сегодня мне принесли письмо, написанное Вами пятнадцатого: так
как я надеюсь, что по прочтении книжки Вы напишете, то разрешите отложить ответ
до получения следующего Вашего письма.
Л. Добычин
Брянск, Завальская, 49.[4]
1. Очевидно, в начале переписки Лидия Моисеевна
представилась Добычину как «Лидия Николаевна».
2. Речь идет о первой книге Л. Добычина
«Встречи с Лиз» (Л., 1927). Книги в архиве Варковицкой не обнаружено.
«Большая часть архива пропала в блокаду Ленинграда. В том числе пропали
изданные в 20-е — 30-е годы книги с автографами авторов»
(Сталбо Л. Судьбы… С.
145).
3. Этого письма в архиве Варковицкой обнаружить
не удалось.
4. По этому адресу в Брянске семейство Добычиных
поселяется в конце сентября 1925 г.
3
26 ноября
<1927>
Лидия Николаевна.
Для осведомления Вас о моем
виде посылаю Вам свой Портрет, который мне сегодня выполнили на базаре за 50 копеек.
Считая, что Вы уже получили от меня книжку[1] ценой в 60
копеек, получается общая стоимость сделанных мною Вам подарков в 1 рубль
10 копеек. Ни одна дама еще не пользовалась у меня таким успехом.
Утешаюсь в понесенном на изготовление портрета расходе надеждой,
что Вы меня найдете славненьким.
Так как Вы мне до сих пор не написали ничего путного по поводу книжки,
то не дожидаясь отвечаю на Ваше дельное письмо, написанное карандашом, которое меня
отменно заинтриговало.
1) По поводу обложки: действительно,
обложка чрезвычайно отталкивающая.[2]
2) Что такое «сметаничевская любовь»? Сметанич[3]очень гадко издал книжку.
и не заплатил мне за нее денег. В чем же тут Любовь? У меня к нему,
по крайней мере, — Ненависть и Отвращение.
3) Рецензия — конечно, мне ее страшно хочется, можно сказать —
Горю Желанием, но теперь, когда Вы прочли всю книжку, — считаете ли Вы рецензию
на нее возможной?
4) Вам про меня что-то говорил Каверин.[4] Я его
видел два раза и ни разу с ним не говорил. Никогда не думал, что он может
обо мне что-то сказать.
5) Если я не угадаю, какое отношение Вы имеете к литературе, то
я недальновиден. Конечно, не угадаю. Откуда я знаю? Сам я к литературе не имею
никакого отношения.
6) «В Ленинграде лучше, чем в Брянске». В Ленинграде ко мне
относились[5], как к какому-то просителю на бедность. Я
этого не люблю.
7) Не подумать, что Вы — Сейфуллина.[6] А я
думал, что Вы — Сейфуллина.
8) Пишу ли я сейчас? Да, я страшно стараюсь написать Роман[7], но у меня ничего не выходит.
Вот ответ на Ваше письмо — карандашом. После этого Вы писали чернилами
о рассказе про козу[8]: в Молодости Вас звали Лилей —
отсюда узнаю́, что Вы — старушенция.
В Вашем первом (поэтическом) письме Вы говорили, что Вам необходимо
что-то написать мне — как подышать воздухом. Ну, так пишите, что ж Вы?
Л. Добычин
1. См. примеч. 2 к письму № 2.
2. Обложку к первой книге Л. Добычина
сделал Л. С. Хижинский.
3. Валентин Осипович Стенич (наст. фам. Сметанич;
1898—1939) — переводчик, критик, сотрудник издательства «Мысль».
4. Вениамин Александрович Каверин
(1902—1989) — писатель, драматург и сценарист, входил в литературную
группу «Серапионовы братья».
5. Л. Добычин регулярно ездил из Брянска
в Ленинград в 1925 г., пытаясь «подняться в более высокий этаж
жизни», как писал он Варковицкой (см. письмо № 17).
6. Лидия Николаевна Сейфуллина
(1889—1954) — писательница, о которой Л. Добычин в своих письмах
(например, к М. Л. Слонимскому) не раз отзывался с иронией.
Варковицкая, представившись сначала «Лидией Николаевной», предполагает, что писатель
может принять ее за Сейфуллину.
7. В письме к М. Л. Слонимскому
от 4 октября 1927 г. Л. Добычин пишет: «Я живу теперь (с прошлой
среды) на новой квартире, где есть место для сочинения романа, и собираюсь
оный сочинить» (ПССП-2. С. 292).
8. Рассказ Л. Добычина «Лидия», написанный
в 1925 г., вошел в книгу «Встречи с Лиз». В рассказе фигурирует
коза, именуемая Лидией. В письме к Слонимскому 20 июля 1925 г.
Л. Добычин пишет: «Как Вы нашли козу? Ее заглавие, между прочим, изобретено
в честь мадам Сейфуллиной, которую так хвалят» (ПССП-2. С. 272).
4
28 ноября
<1927>
Лидия Николаевна.
Сегодня я получил Ваше письмо насчет японской вазы, и оно доставило
мне много удовольствия, но вот в чем дело:
1) невероятно, чтобы Вы без конца писали мне любезности — в этом
будет СТАТИКА, КРИСТАЛЛ, как Вы удачно выразились в письме с вазой,
2) отношения же (как говорится,
судя по корреспонденциям «Правды», на дипломатических банкетах), столь счастливо
установленные, заслуживают сохранения.
Поэтому благоволите сообщить, пойдете ли Вы на следующее соглашение:
1) Вы мне открываете свой настоящий адрес и настоящую фамилию[1],
2) я Вас ежегодно поздравляю с 1 мая и 7 ноября,
3) в случае, если мной (навряд ли) будет что-нибудь еще сочинено, я
отсылаю это Вам,
4) а Вы придумываете, где это можно напечатать*,
5) я не препятствую писанию Вами мне разных писем.
Это будет хорошо и систематично, для меня же чрезвычайно благодетельно,
так как хотя у меня для целей, изложенных в пунктах 3 и 4, и имеется
один адрес, но мне Указывают там Мое Место и Дают Понять.
ОТВЕТЬТЕ! ОТВЕТЬТЕ!
ОТВЕТЬТЕ! ОТВЕТЬТЕ!
Л. Добычин
Брянск,
Губстатбюро.[2]
* Вы требуете, чтобы я был Невежей и Невоспитанным
(см. письмо о вазе).
1. Видимо, отвечая на этот призыв, Варковицкая
назвала себя в следующем письме «Ивановой».
2. Место работы в Брянске Л. Добычина
с 1920 г., откуда он неоднократно увольнялся, но через какое-то время
вновь и вновь возвращался. Так что 11 сентября 1926 г. он, заканчивая
письмо к М. Л. Слонимскому, обреченно пишет: «Губстатбюро (этот
адрес — навсегда)» (ПССП-2. С. 290).
5
2 декабря
<1927>
Лидия Николаевна.
Не отвечайте на это письмо, а то конца не будет, потому что я должен
буду снова ответить Вам, а Вы — мне и т. д., пока кто-нибудь из нас
не протянет но́ги.
1) Гаданью Вашему — грош цена. Собак я терпеть не могу, у них
мокрые носы, и они норовят ткнуться ими в руку. С ватрушками специально
за мной никто не ходил, потому что я не один, а нас
целая орава.[1] И прочее не лучше.
2) Я и не думал, что Каверин мог Вам говорить обо мне — персоне.
Удивился только, что он вообще мог мной заняться, потому что видел его — мужчиной
в чинах и На Высоте.
3) Расспрашивать про Вас у кого бы то ни было никогда не намеревался.
В частности — у Сметанича, с которым не знаком и, кроме
торговых, никаких дел не имею.
4) Рецензия в «Звезде» по усам потечет, а в рот не попадет,
потому что «Звезда» сюда не доходит.
5) Так как Вы ужаснулись Сметанича, то я догадываюсь, что Вы от него
получили мой адрес.
6) Домашний адрес Вам был вручен потому, что я был в отпуску.
7) Роман Гуль печатается в «Брянском рабочем» («Ледяной поход»).[2]
8) Почему это когда в письмо вкладывают фотографию, то его всегда
(кроме моего) отправляют «заказным»?
9) Вы — не старушенция[3] (но, может быть,
снимались в 1887 году?).
10) Роман окончательно не вышел и отправлен к свинья́м.
Но к весне, возможно, будет рассказ. Рассказ же ГИЗ[4] издать не может, потому что это — две или три страницы. Обложки для него тоже
не полагается.
11) Вы-то сами — сочинительница или просто тамошняя чиновница?
Если сочинительница, то — чего, дамских ли романов или стишков, и не пришлете
ли чего для сведенья?
12) Луна у меня странная (на самом-то деле — совсем не
странная, это Ваши выдумки) не потому, что я якобы открываю и закрываю глаза
и думаю, что вдруг — ничего не будет. Вообще — я этого не проделываю.
13) Хотя я просил Вас не отвечать, а сам — задаю вопросы.
Для согласования этих двух политик, давайте, сделаем так: Вы некоторое время не
отвечайте, а потом вдруг возьмите да и ответьте.
14) Для меня большой удар и большая неожиданность, что обо мне
читалась лекция и что этот прелестный (поцелуйте его от меня) молодой человек
вздумал написать рецензию.[5] Вообще я никем не осведомляюсь
о том, как сто́ят мои акции и тому подобное, и представлял до
Вашего письма дело так, что меня читает Корней Иванович (Чуковский) с семейством
и Слонимский с женой[6] (Чуковские — скопом,
а Слонимские — порознь).
15) Сметаничу ничего о деньгах не говорите. В особенности —
раз он рассказывает, что вот, невыгодно, а он — и прочее. Я вытребую
с них деньги через суд*, не касаясь сметаничевской персоны.
16) Если бы (см. пункт 3-й) я хотел через посторонних узнавать, кто
Вы такая, я бы мог послать кому-нибудь всеведущему Ваш Портрет** и спросить,
что это за мамзель.
17) [в письме Л. Добычина этот пункт тоже под номером 16. — С. К.] Когда, после некоторого времени
неотвечанья, Вы наконец ответите***, то, пожалуйста, не забудьте сообщить мне, нашли
ли Вы это письмо Лаконичным.
Л. Добычин
На Фишкину[7] Вы лицом — не похожи, оказываемым
Молодому Человеку покровительством — похожи.
Да, Вам не нравится мой домашний адрес: так во́т — его только
что переименовали: улицу — в Октябрьскую, а номер дома — в 47.[8]
В Ленинграде переименовывают улицы, но переименовывают ли номера домов?
Ваша подпись «Лидия Николаевна» напоминает мне подпись «Клара Олсуфьевна»
в «Двойнике» Достоевского.[9]
Вам мало полтинникового портрета[10] и хочется трехрублевого. Я не такой мот.
Упоминаньем об Уайльде Вы доставили мне бездну блаженства.
* Это Вы угада́ли в Вашем гаданьи?
** Ваш Портрет будет показан Жоржику.
Жоржик — это мой конфидент. Он больше моего знает толк в дамах, и я
не сделаю секрета из его суждения.
*** См. пункт 13.
1. Неясно, какие «ватрушки» имеет в виду писатель. Возможно, речь идет о
каком-то житейском эпизоде, упомянутом в неизвестном письме Варковицкой.
См. письмо № 8. В Брянске в это время вместе с Л. Добычиным
жили мать, две его сестры и один из братьев.
2. Роман Борисович Гуль (1896—1986) — писатель,
журналист, публицист, историк, критик, мемуарист, общественный деятель. Первый роман
«Ледяной поход» опубликовал в Берлине в 1921 г. Книга повествует
о Первом Кубанском (Ледяном) походе Добровольческой армии, в котором участвовал
автор. Слонимский в письме Варковицкой от 25 июня 1927 г. пишет:
«Запишите, что самый замечательный человек во всей Европе — это Роман Гуль.
Это — чудо, а не человек. Особенно на жестком европейском фоне он выделяется
прям как Эйфелева башня. Ему надо выслать деньги, его надо печатать, его надо всячески
любить и уважать. Факт, а не реклама. Он — беден, ему надо выслать
гонорар немедленно, его надо выручить!» (ОР РГБ. Ф. 729. К. 5. Ед. 25).
3. См. письмо № 3.
4. Государственное издательство РСФСР, возникло
в мае 1919 г.
5. Вероятно, речь идет о литературоведе
Николае Леонидовиче Степанове (1902—1972), чья рецензия на первый сборник рассказов
Л. Добычина вышла в № 11 журнала «Звезда» за 1927 г. Одна из немногих
положительных рецензий на книги автора, появившихся при жизни писателя.
6. Михаил Леонидович Слонимский
(1897—1972) — писатель, входил в литературную группу «Серапионовы братья»,
и его жена, Ида Исааковна Слонимская (1903—1998).
7. Персонаж рассказа Л. Добычина «Встречи с Лиз»
(1924).
8. 18 декабря 1927 г. Л. Добычин
пишет Слонимскому: «Я живу все там же, на Завальской, но все это уже переименовано:
Завальская — в Октябрьскую, а 49 — в 47» (ПССП-2. С.
294).
9. В «Двойнике» Клара Олсуфьевна Берендеева, красавица,
чье письмо довело Голядкина до желтого дома.
10. См. начало письма № 3.
6
5 декабря
<1927>
Иванова, Иванова, все благоразумные
старания оказались ни к чему, и я боюсь, что буду отправлять Вам письма 
до гробовой доски: 
Что здесь неблагоразумного? А то, что можно прогореть на марках.
Я выполнил свое намерение посовещаться о Вас с Жоржиком, и он
нашел сначала, что Вы симпатичненькая, а потом, что — славненькая.
Жоржик потому знаток, что он —
влюблен. (Он страшно важничает: я влюблен, я влюблен).
А Вы писали, что любви в Европе нет.
Может быть, Вы обозлились на меня за скаредность, что я трясусь над
марками, но — простите.
ПАРДОННЭ С’Э
КОМПРАНДР[1]
Франтиха ли Вы, носите ли кофты* с матросским воротником?
Л. Добычин
* Вот эти кофты:
1. Л. Добычин выворачивает наизнанку слова мадам де Сталь, ставшие во французском устойчивым выражением: «Понять, это значит простить» («Comprendre, c'est pardonner»), превращая их в «Простить, это значит понять» («Pardonner, c'est Comprendre»).
7
<Декабрь 1927>
Почтеннейшая Не-Иванова,
Вы премило угадали: ПЕРЕПИСКА кончилась.
Вам нравится, как я Вас раскрасил?[1]
Л. Добычин
1. Посередине страницы этого письма наклеена фотография
Варковицкой, раскрашенная цветными карандашами.
8
12 декабря
<1927>
Я очень рад, фальсифицированная
Иванова, что Вы — написа́ли: склонен был уже подозревать, что Провокации[1] вывели Вас из терпения и Вы — плюнули.[2]
Разные вопросы задаются Вам не из любопытства, а ради взаимности —
в ответ на Ваши («Не увлёкшись ли Вы там в кого-нибудь», «не читаете ли
Вы ферлаг и эдисьон»[3], «не гоняется ли за Вами бабушка с ватрушкой»
и т. п.). А про фамилию спросил для основательности, чтобы Вы меня не
приняли за ветрогона.
Деловая часть письма наполнила меня
неописуемой отвагой. Позвольте изумиться Вашей доброте и принести Вам грохот
благодарностей (МЕРСИ, МЕРСИ, как написано в «Бесах»[4]).
Никаких ядовитых фраз про Корней-Иваныча я не писал, — что еще за выдумки?
Откланиваюсь Каверину на его Приветы и, если разрешите, шлю ему
тысячу Таковых же. Я про него всё вспомнил: серапионы[5] называют
его Бенькой, серапионовские жены строят ему глазки (не увлёкшись ли Вы в него?).
Вы были больны, бедняга Иванова, а я (несовпаденье) вел рассеянную
и культурно-просветительскую жизнь: видел лунное затменье (все произошло так,
как было предсказано в «Брянском рабочем») и две драмы (перед которыми,
кроме того, показывался «Со́вкино — журнал»).
Прочесть стихи «Что за давка»[6] я был бы очень
счастлив. Удостоверенье от фотографа, пожалуйста, пришлите.
Жоржик: он мужского пола[7] и страшная прелесть.
Если бы Вы его увидели, были бы в него очень увлёкшись. Я показал ему ту строчку,
где Вы про него спрашиваете. Он — не Наденька.
Марку с Вашего письма вытребовала Клавдия Кузьминишна (регистраторша)
для своего малютки-сына, потому что он их собирает, а таких здесь нет.
Сообщил бы Вам еще множество разных новостей, но бумага, как Вы однажды
выразились, — кончается.
ЛЕОНИД ИВАНОВИЧ
Я бы просил Вас называть меня Петровым, — но тогда письма не будут ко
мне попадать.
1. Очевидно, под «Провокациями»
Добычин имел в виду свое письмо (№ 7) Варковицкой с раскрашенной
ее фотографией.
2. По-видимому, именно по поводу этой «Провокации»
Варковицкая написала в своем дневнике 24. XI. 1928 г.: «Я не
злопамятна — ничуть. И потом, действительно, во мне есть ум — так
как я, в конце концов, могу отмести шелуху, накипь, мелочь. Тогда
<…> остается — вроде Добычина (не могла долго помнить обиды)
<...>» (ОР РГБ. Ф. 729. К. 4. Ед. 1).
3. Verlag (издание, нем.), édition (издание, фр.). Смысл вопроса Варковицкой в
том, читает ли писатель немецкие и французские издания.
4. В «Бесах» Достоевского писатель Кармазинов читает на празднике
повесть «Мерси».
5. «Серапионовы братья» — объединение молодых
писателей (прозаиков, поэтов, критиков), возникшее в Петрограде в 1921 г.
6. Быть может, речь идет о начале стихотворения В. В. Маяковского
«По городам Союза» (1927): «Россия — всё: / и коммуна, / и волки,
/ и давка столиц...», какая-то на него пародия. См. письма 9 и 14.
7. Видимо, в письме Варковицкой обыгрывалась
ситуация, описанная в финале рассказа «Лидия», где читатель узнает, что козу
«Лидию прежде звали Жоржиком: Зайцева переименовала. — Не женское имя, — объясняла
она» (ПССП-2. С. 61).
9
21 декабря
<1927>
Добряга Иванова. Ваша переписка хоть и далеко сигает, но малютка
(ему девятнадцатый годочек) Клавдии Кузьминишны от нее не поживился, потому что
посуленных Вами марок при письме не оказалось.
Что касается презрения, то заготавляйте его вволю, так как из Киношек
я, можно сказать, не вылезаю.
Теоретическая часть письма мне показалась темной. По крайней мере, я в ней
ничего не понял. Практическую же — в высшей степени приветствую: Вы знаете
мою любовь к приобретению и накоплению.
Будет жаль, если история с Дос-Насосом[1] закончится
так же плачевно, как и история с марками. Кроме того, насколько помню,
Вы обещали выслать «Что за давка» и удостоверение от фотографа.
Если впрямь «Звезда» ко мне посватается, то это будет, говоря словами
Вашего письма, поистине «Кривое Зеркало, Отражающее Дисгармонию»: Мишечка Слонимский
полтора года старался всучить ей «Лёшку» с «Капитанничихой»[2],
но не тут-то было.
Жаль, что Вы меня не предупредили о намерении Каверина спросить,
не собираюсь ли я в Ленинград. А то Вы влопались и дали ему не ту
справку. Я не не собираюсь, а собираюсь.
В субботу я узнал, что В. Сметанич сочувствует мероприятиям против
«Мысли», на путь которых я вступил. Поэтому спешу дезавуировать свои [зачеркнуто]
инсинуации и провозгласить его Человеком Высоких Качеств.[3]
Бумага и т. д. (кончается)
Л. Добычин
Вскоре напишу обширнее.
1. Так иронично Л. Добычин называет Джона Дос Пассоса
(1896—1970), имея в виду его роман «Манхэттен» (см. об этом в предисловии
к данной публикации).
2. Рассказы из сборника «Встречи с Лиз». В
рассказе «Конопатчикова» (1926) есть героиня, которую зовут Капитанничиха.
3. Ср. письмо Л. Добычина к М. Л. Слонимскому
от 18 декабря 1927 г. (это было воскресенье): «Дорогой Михаил Леонидович.
Благодарю Вас за письмо и за мероприятия. Приятно, что Сметанич им сочувствует —
теперь его опять можно считать Человеком Добродетели» (ПССП-2. С. 294).
10
27 декабря
<1927>
Многоуважаемая Иванова.
Часть ваших предсказаний оправдалась: мне прислали одиннадцатый номер
«Звезды».[1]
Рецензия замечательно мила.
Если позволите из частной жизни, то — сегодня я думал, что у Клавдии
Кузьминишны окажется для меня Ваше письмо.
Вы лю́бите целые платья. Хотите фасончик?
Как видите, оно — на кокетке, которая обшита оторочкой. Кокетка
расшита в косую клеточку желтой тесьмой.
Собираетесь ли Вы встречать Новый год НА КРЫШЕ?
Два года назад, когда я был в Петербурге, все́ (кроме меня)
встречали.[2]
Л. Добычин
Кланяюсь.
1. См. примеч. 6 к письму 5.
2. В декабре 1925 г. Л. Добычин
был в Ленинграде. «Крыша» — очевидно, ресторан в гостинице «Европейская».
11
6 января
<1928>
Многоуважаемая Иванова.
Представляю себе, как шикарны были Вы под новый год. Мне страшно льстит
знакомство со столичной львицей.
Клавдии Кузьминишне я не решился передать Ваш поцелуй — она бы
испугалась, не писал ли я Вам про нее каких-нибудь пакостей. По случаю марок она
очень просияла и поместила на своем лице выражение вполне счастливой женщины.
Шлите лучше поцелуи Жоржику. Я буду их передавать с огромным удовольствием.
Своею подозрительностью (насчет ДУРЫ) Вы мне напомнили Филиппа II*
(см. «Новую Историю» Иванова[1]) Испанского.[2]
Приключение с Семеновым (Сергей Семенов[3])
происходило так. Он читал с глубоким чувством вслух «Наталью Тарпову». Я там
был совершенно случайно. Все́ ужасно расхваливали. Вдруг он (вероятно, вспомнил
про Мольера* и его кухарку[4]) сделал мне любезное лицо: —
Как вы находите?
Я по простоте сказал, что — в высшей степени неинтересно,
[зачеркнуто слово «старо»] всё это уже мы читали — что` у Достоевского,
что́ — у кого.
Он очень обозлился, мосьё Бенька[5] стал очень хвалить,
сказал, что нового не нужно, а надо
разрабатывать наследство. Вот и всё.
Меня потом ругали и учили, что НЕ СТО´ИТ ТАК ПОСТУПАТЬ. С тех
пор я всё хвалю.
Я рад, что фасон Вам понравился. Франти`те. Нарядные женщины приятны
на вид.
Что касается Новой Книги, то она будет не скоро, но — хорошая,
хотя и без Наследства (см. выше).
Любите ли Вы прическу «чу́бик»?
Если не беда, что я рисую, то:
перед зеркалом.
Тех двух мужчин, про которых Вы мне написали (с хорошими голосами)
я нахожу умниками, а третьего дураком.
Не делайте таких длинных промежутков между письмами, а то я уже
подумал, что Вы [зачеркнуто] на меня совсем махнули рукой — за то, что у меня
не поэтическая натура.
Л. Добычин
* Это письмо полно ИСТОРИИ.
1. Константин Алексеевич Иванов
(1858—1919) — историк и поэт, домашний учитель истории и географии
в царской семье (с 1908 г.), директор Царскосельской гимназии (с 1914 г.).
Учебник «Новая история» (С-Пб., 1903) многократно переиздавался (в 1918 г.
вышло 11-е издание).
2. Филипп II (1527—1598) — король Испании
из династии Габсбургов.
3. Сергей Александрович Семенов
(1893—1942) — писатель, автор романа «Наталья Тарпова» (1927—1930).
4. Существует легенда, что Ж.-Б. Мольер читал
свои новые комедии сначала кухарке, чтобы узнать, смешные они или нет.
5. В. А. Каверин (см. письмо № 8).
12
10 января
<1928>
Многоуважаемая Львица Иванова. Разрешите мне украсить это письмо портретами
В. Каверина из приложения к «Брянскому рабочему».
Если Вам не будет жаль, то, может быть, когда-нибудь Вы отдадите его
самому Каверину: из диктовок в первом классе я узнал, что Слава Приятна, а я
рад бы сделать ему что-нибудь приятное.
Хотя Вы презираете Киношку, не могу не похвалиться роскошнейшей программой,
которою мне удалось насладиться позавчера: во-первых, Со́вкино-журнал[1], потом комическая «Одна из многих»[2], после
этого — «Такая женщина (Чужая)»[3] в шести частях
и наконец — мужчина, пою́щий да`мою.
Последнее мы называем Выступлением. Вообще, из театральных жанров у нас
бывают следующие:
1) постановка. Это — просто представление, без идеологии,
без всего;
2) инсценировка. Она полна
идеологии, ставится под 7 ноября и пасху и бывает
а) военная,
и б) антирелигиозная;
и 3) самое интересное — выступление — происходит на
открытых сценах и после картин. Когда оно бывает, то билеты дорожают на пятак.
Позавчера я был один, зато сегодня ИДУ С ЖОРЖИКОМ — ура! ура!
По поводу шикарности: скажи́те — Вы шикарнее, чем Ида Наппельбаум[4] (я ее не видел, но мне о ней внушили самые высокие идеи)? —
Вот бы здо́рово!
Вы написали, что выпьете бокал за мою книгу. И вот, за эти дни
я для нее порядочно чего придумал. Львица, не могу ли я просить Вас пить за нее
при каждой выпивке?
Я прочел это письмо и вижу, что оно до странности игриво. Но —
плюньте, не все ли равно?
Л. Петров
Один житель спрашивал меня, КАКОЙ Я ШКОЛЫ, и сам же предположил,
что я — имажинист.
1. Имеется в виду
киножурнал, снятый Всероссийским фотокинопромышленным акционерным обществом «Советское
кино» («Совкино́») (1924—1930).
2. Мультфильм (короткометражка) Николая Ходатаева
(1927). Описание на сайте «Кинопоиск»: «Советская девушка под впечатлением приезда
в СССР Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса в 1927 году и мечтает
о поездке в Голливуд. Во сне ее мечта сбывается…»
3. Фильм Константина Эггерта (1927). Описание на
сайте «Кинопоиск»: «1918 год. Госпожа фон Вальц и ее дочь Алиса живут в старом
московском особняке. В их квартиру вселяется матрос-большевик Иванов. Узнав,
что жилец занимает видное служебное положение <...>, Алиса решается на авантюру —
и выходит за квартиранта замуж. Появившийся на свет первенец не делает супружескую
чету счастливой. <...> жена открывает свой маленький бизнес <...>. Иванов
уходит из дома, поселяется в лесной деревушке и вскоре женится на крестьянской
девушке…»
4. Ида Моисеевна Наппельбаум
(1900—1992) — поэтесса, мемуаристка.
13
16 января
<1928>
Иванова, Вы не удержались на маскарадной линии и переходите —
на откровенную: «Откройтесь! Вы подлизываетесь из-за денег? Я пойму и протяну
Вам денежную руку».
А я — не откроюсь.
Л. Петров
Скоро напишу, но — не на эту тему.
14
18 января
<1928>
Многоуважаемая Иванова. Вы на редкость прозорливы, когда, заглядывая
в будущее, видите себя там в образе вареного рака. Так оно и будет,
в чем я Вам — сочувствую.
Никаких рассказов для «Звезды» (пур «ль’Этуаль»[1])
у меня нет, так что Неизвестные [зачеркнуты полторы строчки] Друзья зря там
распахивали, как Вы картинно выразились, почву: всуе трудишася — говоря словами
Св. Писания.
«Мишечка[2] к Вам удивительно хорошо относится»:
Ваше удивление —
УЧТИВО!
Тыняновский рассказ читать и не подумаю: Тынянов — невежа
и Неуважай-Корыто.[3] Его чтением я боюсь испортить свои
и без того непрочные манеры.
Шлю Вам «Дом Советов».[4] На заборчике против него —
почтовый ящик, куда я опускаю письма.
Как видите, моя рука не оскудевает. И это — несмотря на то,
что Вы три раза провели меня: на «Дос Насосе»[5], «Что за давке»
и удостоверении от фотографа («раппель-туа тэ промесс»[6],
— сказано в учебнике Россмана и Шмита[7]).
Напрасно Вы чини́тесь с поцелуями для Жоржика: сами себя наказываете,
потому что он очень хорошенький.
Рекомендованное Вами «Варьетэ»[8] скоро пойдет в «Кино-Демьяне».[9] С своей стороны, рекомендую «Человека и Ливрею»[10]: это — вкус мой и Жоржикин.
В чьем переводе Вы читали «Рики-Тики- и т. д.» — не К. Чуковского
ли и С. Маршака[11]?
Я коплю деньги на покупку лодки (интересно, есть ли лодка у Иды
Наппельбаум).
К сожалению, бумага — и т. д.
Л. Петров
1.
Для «Звезды»
(фр.).
2. М. Л. Слонимский.
3. В «Мертвых душах» Гоголя (т. 1, гл.
7) в списке «мертвых душ», купленных Чичиковым у помещицы Коробочки, встречается
фамилия крестьянина Неуважай-Корыто.
4. По-видимому, открытка с изображением Дома
Советов в Брянске (архитектор А. З. Гринберг, 1926). Э. С. Голубева
указывает, что брянские журналисты назвали Дом Советов первым «домом-гигантом»
(Голубева Э. С. Писатель
Леонид Добычин и Брянск. Брянск, 2005. С. 106).
5. См. примеч. 1 к письму № 9.
6. Помните свои обещания (фр.).
7. Речь идет об одном из учебников французского
языка, авторами которых были Филипп Росман и Фридрих Шмидт. См., напр.: Иллюстрированный
курс французского языка для трех младших классов средних учебных заведений (Систематич.
сборник, грамматика, словари).
Под ред. С. А. Манштейна. Обработ. А. Анников и Камилл Бенуа.
Изд. 2-е, испр. и доп. Вып. 1—3. СПб., 1904—1905. Учебники этих авторов
многократно переиздавались.
8. Фильм немецкого режиссера Эвальда Андре Дюпона
(1925). Описание на сайте «Кинопоиск»: «Заключенный № 28, Штефан Хуллер, просидевший
в тюрьме уже 10 лет, рассказывает свою историю начальнику тюрьмы, который должен
рассмотреть его прошение о помиловании».
9. «Кино-Демьян» — 12 августа 1924 г.
на расширенном заседании завкома Брянского мехартзавода было решено переоборудовать
закрытую к тому времени Ильинскую церковь Петропавловского монастыря под клуб
для рабочих, перестроенный позже в кинотеатр имени Демьяна Бедного, просуществовавший
до 1976 г. Сейчас на его месте располагается гостиница «Брянск».
10. Так назывался в советском прокате фильм немецкого
режиссера Фридриха Вильгельма Мурнау «Последний человек». В фильме рассказана
история пожилого портье, гордившегося своей работой и восторгавшегося своей
ливреей с латунными пуговицами и золотыми галунами. Но его увольняют,
а ливрею отбирают. Он вынужден работать служителем туалета, пытается скрыть
свой позор от друзей и семьи и крадет ливрею. Кража открывается —
старик осмеян и унижен. Кроме идеи «маленького человека», близкой Л. Добычину,
картина интересна новацией: в полуторачасовом немом фильме нет интертитров
с диалогами. Мурнау хотел очистить кино от всего, что пришло извне — книжного
и театрального. Оператор Карл Фройнд экспериментировал с камерой, прикрепляя
ее на грудь и следуя за актерами на велосипеде. Таким образом создавался эффект
«субъективной камеры». Похожего эффекта добивался Л. Добычин в своей прозе.
11. Рикки-Тикки-Тави. Пер. с англ. К. Чуковского.
С прил. «Песни Дарзи» в пер. С. Маршака. Рис. В. Ватагина.
М.—Пг., 1923 (2-е изд. — М.—Л., 1928).
15
25 октября
<1928>
Романа этого не будет. Он посылался Сведущему Лицу, и о́ное
его забраковало.[1]
Конверты я покупаю на почте — какие дадут.
Л. Добычин
1. Ср. письмо к Слонимскому от 1 ноября
1928 г.: «Дорогой Михаил Леонидович. К сожалению, я Вам ничего не могу
послать, так как, не получая от Вас ответа, подверг это сочинение другой экспертизе,
которая его забраковала, и я его выкинул» (ПССП-2. С. 297). И позже
(21 ноября 1928 г.) тому же адресату: «Экспертиза была вполне права.
„Было, было, — писала она, — а видно, что ничего не было“. Поэтому с моей
стороны было очень мило, что я поскорее отправил все это к свиньям» (Там же).
16
6 ноября
<1928>
Благодарю Вас, Иванова, за письмо. Вы очень любезны. Что я пессимист —
Вам наврали.
Л. Добычин
17
18 ноября
<1928>
1
Вот, я собрался наконец подъехать к Вам, добряга Варковицкая[1], с обстоятельным письмом.
Ответы на вопросы.
Почему я в Брянске: потому что здесь мне платят в канцелярии
полтораста рублей, а в Петербурге, когда я туда сунулся в двадцать
шестом году, мне отвалили шестьдесят девять. Как видите, это очень просто.
Почему я лентяй: потому что не из-за чего разоряться. Я не без усердия,
было, взялся за эти дела: Савкину, Козу и Сорокину[2] я написал за одно
лето. Мне казалось, что этим можно подняться в более высокий этаж жизни, говоря
высокопарно. Оказалось, что не тут-то было. Я еще рассчитывал на книжку.[3] Но единственное, что мне прибавилось после книжки, это
письма незнакомой дамы по фамилии «Иванова». Так как Вы уже знаете, что я невежа,
то можно не стесняться сказать, что не<-из> чего было городить огород.
К тому же — еще не берут печатать. Лешку с Конопатчиковой[4] ни один журнал не взял, попали они только в эту пресловутую
книжку.
А если хотите знать, то они очень хорошо написаны. Хоть Вы меня
и ругаете злой и грубой тварью, но я знаю толк в этих вещах, и вот,
недавно я случайно открыл стол, где валяется «книжка» (я читал ее только раз,
чтобы исправить опечатки), и прочел Конопатчикову и опять нашел, что очень
хорошо. Если бы это написал кто-нибудь другой, мне бы хотелось увидеть этого
человека, и я бы думал про него. Так мне хотелось увидеть Леонова[5], когда я прочел «Записки Ковякина»[6] (и никакого
желания не имею после дальнейшего).
Вот. А почему я не ездил никуда на лето, так тут и отвечать
нечего: у меня не «лето», а «двухнедельный отпуск» — какие же поездки?
Я часто вижу Петербург, когда на грязи блестит свет от окна аптеки или
лавки. Вот что я вижу: как в слякоть вечером выходишь из Николаевской
(от Слонимского, если хотите точней) на Невский. На обоих углах —
пивные. С Рождественской по Невскому идет из бани баба с тазом. Продают
курский антон[7]и ароматную душистую французскую
бумагу для освежения комнатного воздуха.
Не вздумайте кому-нибудь рассказывать.
Л. Д.
Скажите, существует ли Олейников?[8] («Отдел детской
литературы»)
2
Я придумываю вот какой рассказ[9]: в нем слышно
вечером, как за окном падают с деревьев груши. Две девицы ходят по асфальтовой
дорожке по площади для демонстраций. Громкоговоритель хрипит тихонько. Звезды появляются,
когда отходишь от фонаря.
Чистильщик сапог поет в саду, впотьмах, негромко красивым голосом:
Рахиля, вы мне даны
Небесным привиденьем [так!] .
Лев рычит в зверинце. В цирке борются пузатые седые чемпионы —
с младенческими личиками. Стеклографистка бросает им цветы.
Родственница Достоевского на закате сидит в сквере. — Он был веселый
человек, — рассказывает она: — любил компанию!
Она болтает и полна острот: — Не так страшен чорт, как его малютки.
Угощает «героиню» яблоком. Встречается с ней через две недели: —
Не хотите ли опять яблочка?
— Фаев роскошно питается, — говорят в начале рассказа. —
Жена ему делает блинчики с творогом.
— Фаев хорошо живет, — говорят в конце: — Ходит в театр,
сидят в четвертом ряду: он в очках, жена в пенсне, так интеллигентно.
«Ипполит Ж.», поэт, печатает стихи о «наводнении в Ленинграде»[10]:
Они кончаются:
— И вихрь со стороны Песков.
И к «Пескам» сделано примечание: «улица в Ленинграде».[11]
Райуполтопова корова входит в коридор, стуча копытами. Влезает
баба: — Молока не надо? — Здесь учреждение, — строго отвечает Поперечнюк.[12]
Он — нерадивый профуполномоченный, и героиня не удовлетворена.
— Я хотела бы служить в большом учреждении, — говорит она,
— где хороший местком: Поперечнюк не ведет никакой культработы.
[Зачеркнута одна строчка.]
3
Солнце низко. Листья понемножку слетают. Борцы, огромные, клюют носом
на скамейках.
Люди приятно задумываются: они столько видели, ездят и ездят,
— становится грустно. Музыка начинает играть.
Сейфуллину называют «великой писательницей».
И еще всякие штуки.
А еще — роман: тот самый, только
совсем иначе, от первого лица и многословный, вроде «Жизни в цвету»[13], но не похоже. Он кончается двадцатым апреля: все обиделись на
Павла Николаевича за ноту о «верности союзам».[14] Работницы
идут по улицам и распевают вирши из книжечек «Песни свободы»[15], которые они несут в руках. Герой пристраивается к ним.
Колонэли[16] с черными бородками смотрят в монокли
с тротуаров. Гипсовые Керенские продаются на углах.
Сворачивают в переулки, где он никогда не был. Каменные лошади
с конюхами. Кажется, они гораздо лучше клодтовских.
С Васильевского виден город. Круглая луна встает над «Спасом-на-Водах».[17] У кадетского корпуса расходятся.
Какая это была улица? Он ищет ее. Через много лет он снова попадет на
нее случайно. Это — Конногвардейский переулок.
Вот. Теперь, можно сказать, мои карты Вам показаны. Все это должно быть
очень хорошо написано. Когда я думаю об этом, оно представляется мне чем-то вроде
музыки Шопена. Но написано что-нибудь навряд ли будет.
1. Впервые в письмах
Л. Добычина употребляется настоящая фамилия адресата.
2. Рассказы «Савкина», «Лидия», «Сорокина» написаны
в 1925 г.
3. Сборник «Встречи с Лиз».
4. Рассказы «Лешка» и «Конопатчикова».
5. Леонид Максимович Леонов (1899—1994) —
писатель и драматург.
6. Повесть Л. Леонова «Записи некоторых
эпизодов, сделанные в городе Гогулеве Андреем Петровичем Ковякиным»
(1924).
7. Антоновские яблоки.
8. Николай Макарович Олейников
(1898—1937) — писатель, поэт, сценарист. Был редактором журналов «ЕЖ», «ЧИЖ»
и др.
9. Некоторые детали из этого наброска затем войдут
в рассказ «Портрет», который впервые был опубликован в журнале «Стройка»
(1930, 31 марта. № 3. С. 7—8).
10. Имеется в виду самое сильное в ХХ веке
наводнение в Ленинграде 23 сентября 1924 г. В местных и центральных
газетах после наводнения еще недели две писали о мужественной борьбе питерского
пролетариата со стихией. Печатались стихи: «…иль страшна мне Нева озверелая, / испугается
ли страна моя краснотелая?» (Померанец К. С.
«Новый мир» о наводнениях в Петербурге-Ленинграде // Новый
мир. 1996. № 10).
11. Пески — исторический район Петербурга,
расположенный в пределах Рождественских (ныне — Советских) улиц.
12. В письме к М. Л. Слонимскому
от 18 марта 1926 г. Л. Добычин рассказывает такую историю о своем
сослуживце по Райуполтопу: «Вчера после трех часов Поперечнюк заявил райуполтопу
о решении оставить место. — Я служу три года, — сказал он (я подслушивал
за печкой), — и никакой прибавки. — Вы никогда не интересовались делами, —
возразил райуполтоп: — За три года вы не задали ни одного вопроса. — Не считаю
нужным, — с достоинством ответил ему Поперечнюк, — задавать какие-то вопросы.
— Тут я перестал подслушивать и отправился» (ПССП-2. С. 283).
13. Роман (1922) Анатоля Франса.
14. Адресованная правительствам стран Антанты
нота министра иностранных дел Павла Николаевича Милюкова от 18 апреля 1917 г.
подтверждала полное соблюдение Россией обязательств, принятых в отношении союзников,
и заявляла о стремлении довести войну до победного конца.
15. В 1917 г. в Петрограде было издано
несколько сборничков песен под этим названием.
16. Фр.
«colonel» — «полковник».
17. Спас-на-Водах — обиходное название церкви
Христа Спасителя в память Гефсиманского борения и святителя Николая Чудотворца,
построенной в 1911 г. на Ново-Адмиралтейском острове в память моряков,
погибших в Цусимском сражении. Взорвана в 1932 г.
18
19 ноября
<1928>
До получения Вашего требования Вам вчера отправлена достаточно длинная
корреспонденция.
Что же касается выбора преимущественных предметов ненависти, то я ничего
не ненавижу, люблю же преимущественно съестное.
Л. Добычин
19
26 ноября
<1928>
Иванова, 1) Вы перепутали: не
96, а 69.[1] 2) Дох хабе их эйнэ мама́ унд цвэй швестерхен.[2] 3) Не такая уж я тёща, чтобы писать про Вас Каверину и т.
п. 4) Соображения Ваши относительно особенностей дэ нотр эпок[3] совершенно правильны. Особенности эти мне очень не нравятся.
5) Очень мило, что Вы не любительница Эмилия Золы (как я читал в одном печатном
произведении). Если Вы не любительница еще Максима Горького, Джека Лондона, Эптона
Синклера, Бориса Лавренева[4], Федора Гладкова[5], Лидии Сейфуллиной[6], Николая Никитина[7] и Владимира Маяковского, то Вы — вполне на высоте [далее
зачеркнуто шесть строчек].
6) В Брянске я живу десять (10) лет. 7) От роду мне 34 года.[8] 8) Больше вопросов Вы, кажется, не задавали.
Л. Добычин
Про Колю Олейникова Вы и не ответили!
1. См. начало письма № 17.
2. Но у меня есть мать и две сестры
(испорч. нем.).
3. Наша эпоха (фр.).
4. Борис Андреевич Лавренев (1891—1959) —
прозаик, драматург.
5. Федор Васильевич Гладков (1883—1958) —
писатель, прозаик.
6. См. примеч. 6 к письму № 3.
7. Николай Николаевич Никитин
(1895—1963) — писатель, драматург и сценарист.
8. Добычин родился 5 (17) июня 1894 г. Значит,
письмо написано в 1928 г.
20
3 декабря
<1928>
Напрасно Вы открещиваетесь от Ивановой: это наименование прелестно.
По пунктам — следующее:
1) Я родился в Лю́цине (Витебской губернии).[1]
2) Конверт действительно неважный. Для скорости я Вам ответил не выходя
из статбюро, где оный и был мною похищен.
3) Бумага была послана Вам не в подарок, а для заслонения
письма от глаз стажеров, так как конверт сквозил.
4) Башмаки эти еще не куплены. Надеюсь через две недели купить.
5) В Ленинград, увы (мы бы выпили), не выгорит. Причина —
приобретение зимнего пальто за [рисунок пробитого стрелой сердца, в центр которого
вписана цифра 92] рубля.
6) Изложенным в пункте 5 объясняется и изложенное в п. 4.
7) Не важничайте, если эти пункты Вам напомнят про Акакия Акакиевича.
8) Коля Олейников, которым я так страшно интересуюсь, — автор петербургского
романа. Действующие лица взяты из действительности, но для неузнаваемости переставлены
первые буквы имен и фамилий: Чарина Муковская с муженьком Чолей Куковским,
Суся Длонимская с муженьком Сишей Млонимским.
9) Относительно инженера[2] на Кавказе, которому
Вам лень писать, — действительно, игра природы.
10) Если Вы читали Горбунова[3], — у него,
кажется, описывается вывеска «Кавъ — Казъ».
11) Скоро Вы получите письмо, Полное Поэзии.
12) Любезно с Вашей стороны думать, что мне только двадцать восемь.
Вы почему думали (ответьте!)?
13) Устраивать предстоящее сочинение придется, должно быть, Вам.
14) «Варковицкая» — это Вы или инженер?[4]
Л. Добычин
Если Вы когда-нибудь увидите Сметанича, пожалуйста, спросите, продали
ли они хоть одну (мою) книжку, и подразните хорошенько, если — нет.
1. До 1920 г. — Люцин, теперь — Лудза,
город на востоке Латвии, в Латгалии.
2. Речь идет, скорее всего, о третьем муже
Варковицкой, инженере-нефтянике Борисе Яковлевиче Стародубе, главном инженере «Азнефти».
«Мама снова вышла замуж в 1927 году за Бориса Яковлевича Стародуба, инженера,
учёного-нефтяника, одного из создателей Губкинского института в Москве.
<…> …он и мама были давно знакомы, еще в детстве в Одессе и Швейцарии.
Нормальной семьи не получилось, мама не хотела ехать с детьми в Баку.
Встречались в Петербурге и Москве. Так продолжалось меньше 4-х лет.
В 1930 году Б. Я. Стародуб погиб в Азербайджане при посадке
самолета» (Сталбо Л. Судьбы…
С. 144).
3. Иван Федорович Горбунов (1831—1895) — рассказчик,
писатель, драматический артист.
4. Видимо, смысл вопроса таков: «Варковицкая» —
это девичья фамилия или фамилия мужа? Здесь Л. Добычин «смешивает» двух мужей
Варковицкой: предыдущего (А. М. Варковицкого) и настоящего (Б. Я. Стародуба).
21
10 сент. <1930>
Лидия Моисеевна.[1] Я сочинил рассказик. К Книжке[2] я с ним, к сожалению, опоздал.[3]Журналы меня не печатают, и я ищу для него Частной славы. Прочитайте его, покажите
его Ольге Кузнецовой и Заводчикову[4], перешлите его Горькому в страну
«Италия».
Ваш Л. Д.
Октябрьская, 47.
Шлю Вам цветок [дописано карандашом].
1. К этому времени, видимо, игра в вымышленные
имена-отчества и фамилии в переписке Добычина и Варковицкой закончилась.
2. Второй сборник рассказов Добычина «Портрет»
(Л., 1931).
3. Речь, скорее всего, идет о рассказе «Матерьял»,
рукопись которого есть в архиве Варковицкой. В письме к Слонимскому
от 31 августа 1930 г. Л. Добычин пишет: «Дорогой Михаил Леонидович. Случилось
вот что: я сочинил рассказец „Матерьял“, и половина уже написана. Не позже
двух недель будет готово. Страшно и ужасно хочется, чтобы он вошел в Книжку»
(ПССП-2. С. 313).
4. Неустановленные лица.
22
28 февраля
<1931 или позже>
Лидия Моисеевна, отвечаю на вопросы, которые Вы были любезны мне задать.
1) Когда приеду. — Никогда.
2) Работаю ли. — Если в смысле Сочиняю ли, то — да, роман.
3) Где служу. — На механическом заводе.[1]
Я добивался сведений о Вас у мосье Коли (Чук<овского>)[2], но он упорно обходил этот вопрос молчанием.
Если позволите, спрошу и я у Вас несколько вещей.
1) В каких Вы отношениях с мосье Володей (переписываетесь ли?)? —
Я, конечно, о Володе Варк.[3] Кланяюсь ему и Ольге
Кузнецовой.
2) Что значит Гихл?[4]
Л. Добычин
1. На Механическом артиллерийском заводе № 13
в Брянске Добычин служит с 1 октября 1930 г. по
6 июня 1934 г.
2. Николай Корнеевич Чуковский
(1904—1965) — писатель, переводчик прозы и поэзии, сын К. И. Чуковского.
Письма Л. Добычина к нему сгорели во время блокады Ленинграда.
3. Возможно, речь идет о сыне Варковицкой —
Владимире Александровиче Варковицком (1916—1974). Если это так, то письмо нужно
датировать 1932 г., когда Варковицкая уволилась из «Госиздата» и вынуждена
была уехать в Мурманск, а ее сын остался в Ленинграде. Вспоминая
о своем младшем брате, Л. Сталбо пишет: «В 16 лет он снова остался без
матери, вынужденной уехать работать в Мурманск» (Сталбо Л. Судьбы… С. 146). Если речь действительно идет
о В. А. Варковицком, то в этом случае вопрос Л. Добычина
(«переписываетесь ли?») вполне уместен и оправдан. Но в письме Добычина
нет никакого намека, что он знает о кардинальных переменах в судьбе Варковицкой.
4. ГИХЛ — Государственное издательство художественной
литературы, «Гослитиздат», позже — «Художественная литература» (ИХЛ). Основано
по инициативе М. Горького и при поддержке И. В. Сталина
1 октября 1930 г. в Москве. Имело Ленинградское отделение.
23
31 августа
<1931 или позже>
Мадам, пишу Вам в гихл, о котором Вы не потрудились сообщить,
что это означает. Продолжаете ли Вы форсить и не отвечать на письма? Если нет,
то докажите.
Д.
24
1. Листок с подписью. Рисунок на обороте.
25
[обрывок письма]
<…> книжки <…> что Вы уже <…> читали?
Я знаю Ваш шестой этаж в зингеровском доме.[1] Один раз даже был допущен подняться туда на лифте.
1. В Доме Зингера (Невский проспект, д. 28),
на шестом этаже располагалось Ленинградское отделение «Гослитиздата», где работала
Варковицкая.
Публикация, вступительная заметка
и примечания Сергея Королёва
