ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Валерий Трофимов

 

 

* * *

По осени поздней я ехал вдоль бурых лесов,

Вдоль вяло-зеленых и желто-неряшливых склонов,

Тягучие будни вращали свое колесо,

Торговцы бродили внутри полусонных вагонов.

 

В окно запотевшее лился безжизненный свет,

Торговцы кричали, хотели отчаянно денег.

А раньше я думал, что смысла тревожиться нет,

А раньше я верил, меня это все не заденет.

 

Мне было бы плохо, ну невыносимо совсем,

И я ни любви бы не чувствовал и ни печали,

Но серое небо простерлось над миром затем,

Чтоб мы его в самые горькие дни замечали.

 

И вот я увидел, насколько прекрасен октябрь

И сколь глубока, неизбежна пора увяданья,

Как будто от пристани жизни отходит корабль

И страсти уносит и страхи, людей и желанья.

 

Незримую ось обвивая, змеится спираль

Смертельного времени, тянется без возвращенья.

А сколько тепла было, помнишь, листвы было?! Жаль,

Что вся эта роскошь теряет, теряет значенье.

 

 

 

* * *

Зачем я горький воздух пью,

В затылок темноту целую

И тусклую печаль ночную

На блюдце треснувшее лью?

 

Подрагивая телом, дом

Плывет куда-то в неизвестность,

И наших жалоб бесполезность

Слоями оседает в нем.

 

Твоя ладошка так нежна,

Так беззащитно-невесома!

Ты сквозь декабрьский дождь несома —

Судьбе неведомой нужна.

 

Тебя тоскою одарил

Последний, хриплый выдох года —

И мгла, и мрак, и непогода,

И холод лестничных перил.

 

Короткие, скупые дни

Мир мокрым снегом украшают,

И нас, как могут, утешают

Подслеповатые огни.

 

 

 

* * *

Я долго лежу, не вставая,

Как будто бы утренний свет,

Объятья свои раскрывая,

Сведет меня вскоре на нет.

 

Уже не отсрочить начало

Настойчиво ждущего дня,

Как будто осталось так мало —

Почти ничего — от меня.

 

Но веки прикрыты покуда,

И сумрак под ними дрожит,

Мне кажется, будто бы чудо

За гранью сознанья лежит —

 

Тот самый покой и свобода,

И даже причастность к мечте,

И мира иная природа

Скрываются там, в темноте.

 

 

 

ТОЛЬКО СТИХИ

Некогда думалось, как на маяк,

Надо держать в суете направленье,

Самое важное — стихотворенье,

Не адаптация. Вышло не так!

 

Некогда верилось, главное честь,

Неподчиненье известным пределам,

Сытости, страхам, замкам заржавелым...

Да тяжело в это верится днесь!

 

Мнилось тогда, плодородным дождем

В мир проливается женщина, музой.

Опыт скорей оказался обузой

И отрезвлением в сердце моем.

 

Разоблаченные смыслы тихи,

В шуме людском растворились стыдливо...

Но остаются шуршать сиротливо

Серой стернею на поле стихи.

 

Что ж, оглянусь, в пустоту уходя, —

Там, за спиной, потерпев пораженье,

Стойко щетинятся стихотворенья,

В хлопьях бурана, в нахлестах дождя.

 

 

 

СУМАСШЕДШИЙ ДОМ У ЛАВРЫ

Сколько скопилось людей в этой старой больнице!

Сколько сердец раздавили в ней страха тиски!

В сколько окон смотрит череп луны бледнолицей!

Под потолками высокими сколько тоски!

 

Рядом же сад! С виду кажется, сад безмятежный!

В нем нарисованы жизнью жасмин и сирень.

Бог справедливый, всеведущий, тихий и нежный,

Счастлив Твой сад, но черна Твоя жуткая тень.

 

Рядом же храм! Там горят нескончаемо свечи,

Неисчислимо! Как только потухнет одна,

Тут же другую зажгут, но утешиться нечем

Тем, кто безумье свое испивает до дна.

 

Умалишенному чем от Тебя защититься,

Оборониться от воли неясной Твоей?

Вот он и кружит и квохчет, как страшная птица,

Вот он и топчется все у закрытых дверей.

 

Он ощущает себя как кого-то чужого...

Разум его может воду лишь в ступе толочь!

Но он не может сказать в оправданье ни слова

И покаяньем Тебе в правосудье помочь.

 

 

 

* * *

Приедается все…

Б. Пастернак

 

Над промзоною снег, над коленьями трубопровода,

Над хребтами заборов, гнилою травой пустырей…

И такая над всем этим серого неба свобода,

Ах, какая свобода! Я в жизни не видел серей!

 

И по рельсам бежит, как собака бесцельно, дрезина,

Заготовки штампует в цеху неуемный станок.

И Господь отдает на съеденье любимого сына,

Говорит, потерпи, так задумано было, сынок!

 

Повторяется все! Только нам не дано повториться.

Дни проходят. Следы остаются на грязном полу.

Кто-то сводит на нет все усилья светилен, и бриться

По утрам нету сил, не убрать стеклотару в углу.

 

Для чего это все?.. Я причину вопроса не помню.

Помню эхо в складских помещениях и духоту.

И нелепый ответ камнем катится в каменоломню,

Лишь белесую пыль поднимая одну на лету.

 

И над ржавой водой виадук так мучительно выгнут,

И строительный кран так молитвенно к небу воздет…

Все расходится врозь и по-своему воет и гибнет,

Без борьбы не сдается, а все-таки сходит на нет.

 

 

 

АПРЕЛЬ В ДЕРЕВНЕ

На всю деревню ни коровы,

Ни лошади, ни петуха…

В мои убогие хоромы

С дороги веется труха.

 

Борщевиком покрыто поле,

И сад крапивою зарос,

Но что-то зреет поневоле

Здесь, замышляется всерьез.

 

И, словно бы перед войною,

Над пустошами тишина

Предчувствием беды, виною,

Невероятностью полна.

 

И в этой серой, деревянной,

Еще безлиственной глуши

Какой-то звук непостоянный

Едва касается души.

 

Быть может, бабочка сухая,

Уснувшая перед зимой

На бревнах ветхого сарая,

Сквозь смерть общается со мной.

 

Как в дни прощанья и распада,

Все кажется вдвойне родным —

И шорох сумрачного сада,

И горький, беспокойный дым.

 

 

 

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ

Над красным болтом водокачки

Бесслезно моргает звезда.

Мои бесполезные строчки

Не тронут тебя никогда.

 

Мои большелобые мысли

Пройдут от тебя в стороне.

Мои стихотворные мышцы

Растратятся в тщетной войне.

 

Уйдут легендарные гунны,

Забыв, где Арал, где Байкал.

— Молчите, проклятые струны!

Заткнитесь уже! — я сказал.

 

Из гроба встает барабанщик,

Но палочек в рук не берет.

И зря в красном галстуке мальчик

Его стережет у ворот.

 

Одна лишь метель завывает

В двенадцать часов по ночам.

И сердце не помнит, не знает,

К каким обращаться врачам.

 

И бедная литература,

Иззябнув на зимнем ветру,

Канючит и воет, как дура,

И бродит с сумой по двору.

 

Бездомная тень Окуджавы

Над родиной спящей плывет,

И вьюга, ломая суставы,

О вечности песню поет.