НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Жан-Филипп Туссен
Из книги «Стремительность и неспешность»
День, когда я начал писать
Точно не помню, в какой именно день и час я решил, что начну писать, но такой час был и такой день был, и это решение, решение писать, я внезапно принял в автобусе, в Париже, между площадью Республики и площадью Бастилии.
У меня нет ни малейшего представления о том, что в тот день я делал до этого, поскольку на воспоминания о реальном дне сентября или октября 1979 года накладывается воспоминание о первом абзаце написанной мною книги, где рассказывалось, как мужчина прогуливается по залитой солнцем улице и вспоминает день, когда открыл для себя шахматы. Эта книга начиналась — я ее очень хорошо помню, это вообще первая написанная мною фраза — так: «Шахматы я открыл для себя почти случайно». С куда большей уверенностью могу заявить, — теперь воспоминание становится явственным, — что, вернувшись домой в тот день, в понедельник, — не знаю, был ли это действительно понедельник, но в любом случае мне нравится так думать (понедельники меня всегда чем-то привлекали), — я написал первую фразу своей первой книги в комнате на улице Турнель, спиной к двери, лицом к стене. Я написал первый вариант этой книги за месяц на старой пишущей машинке, и поскольку еще не умел ею пользоваться, то печатал двумя пальцами, неловко (я писал и в то же время учился печатать).
Принятое в тот день решение оказалось для меня скорее неожиданным. Мне было двадцать лет (или двадцать один год: годом больше или меньше — для меня в жизни было не так уж и важно), и раньше я даже не думал, что когда-нибудь начну писать. Я не питал особенного интереса к чтению, почти ничего не читал (одну книжку Бальзака, одну — Золя, что-то в этом роде). Я читал газеты, какие-то книги по гуманитарным наукам, связанные с моими занятиями историей и политологией. В жизни я ничем особо не интересовался, разве что кино и немного футболом. И если подростком я всегда с удовольствием рисовал, то писал мало, никаких придуманных историй, никаких писем, почти ничего, от силы десяток плохих стихов, которые в жизни доводится сочинять каждому. Конечно, в то время больше всего на свете меня интересовало кино, я был не прочь — если бы затея не была столь трудноосуществима — снять фильм, да, я мог представить себя режиссером (а вот, скажем, политиком совсем себя не видел). Итак, я впрягся в работу и написал небольшой сценарий черно-белого немого короткометражного фильма. В нем речь шла о чемпионате мира по шахматам, где победителем становится выигравший десять тысяч партий, и сам чемпионат длится всю жизнь, занимает всю жизнь, есть сама жизнь и заканчивается со смертью всех игроков (в то время смерть меня очень интересовала и была одной из моих любимых тем).
Тогда же определяющими для меня стали два текста. Первый — книга Франсуа Трюффо «Фильмы моей жизни», где автор советовал всем молодым людям, которые мечтают снять фильм, но не имеют на это средств, написать книгу, переработать свой сценарий в книгу. Кино, пояснял Трюффо, требует крупного бюджета и подразумевает бóльшую ответственность, тогда как писательство — дело легкое и несерьезное, радостное и забавное (я передаю его мысль другими словами), малозатратное (пачка бумаги и печатная машинка), им можно заниматься совершенно свободно, дома или на улице, в костюме-тройке или раздетым до трусов (конец «Ванной комнаты» я написал именно так, вытирая испарину, прилипая к стулу, в душной тени моего дома в Медеа, в Алжире, где было под 40°). Второй значимый на тот момент текст — «Преступление и наказание» Достоевского. В то лето по мудрому совету сестры я впервые прочитал «Преступление и наказание». Я с дрожью вообразил себя этим двойственным персонажем по имени Раскольников и спустя месяц принялся писать. Не знаю, стоит ли в этом усматривать прямую связь, идеальное соотношение причины и следствия и даже, как знать, чуть ли не теорему (если прочтешь «Преступление и наказание», то через месяц начнешь писать), но для меня это было именно так. Прочитав «Преступление и наказание», я через месяц начал писать — и пишу до сих пор.
Я, РОДИОН РОМАНОВИЧ РАСКОЛЬНИКОВ
Впервые я прочел «Преступление и наказание» в 1979-м, в Португалии, по совету сестры. Мне был 21 год, до этого я ничего не читал, по крайней мере из художественной литературы, кроме отдельных шедевров, таких как «Превращение» Кафки или «Посторонний» Камю. Не припомню, чтобы роман «Преступление и наказание» мне особо понравился. Мое отношение к этой книге нельзя назвать любовью или восхищением, нет, это было нечто большее, иное. У меня просто открылись глаза. Это было откровение. Месяц спустя я начал писать. Именно эта книга, «Преступление и наказание», показала мне, какой силой может обладать литература, какой властью, какой способностью завораживать. Представляя себя Раскольниковым, испытывая трепет от этого отождествления с Родионом Раскольниковым, — ибо я сразу принял себя за ужасающе двойственного персонажа Родиона Романовича Раскольникова, — я сам совершал убийство. Убивая старуху-процентщицу, эту «вошь», по выражению Раскольникова, я шел дорогой убийцы: я проникал в его мысли, вместе с ним боялся, выходил с ним на улицу, с бьющимся сердцем поднимался к старухе, пряча под пальто топор, в петле, специально пришитой для этого случая (обожаю эту деталь, устрашающую своей практичностью). Совершая воображаемое убийство ростовщицы, я впервые осознал страшную силу, которой может обладать литература. Этим персонажем — студентом, убийцей — был я. Я предчувствовал, хотя и не мог еще сформулировать, что величайшая сила литературы заключается в ее неоднозначности. В литературе есть — и всегда должно быть — что-то инфернальное, обжигающее, едкое. Эта книга повергла меня в смятение именно потому, что я отождествил себя с убийцей.
С ее прочтением передо мной открывались новые горизонты. Преступление повлияло как на жизнь вымышленного персонажа — Раскольникова, так и на мою собственную, жизнь человека двадцати одного года. Убийство петербургской процентщицы было ключевым событием и в жизни Раскольникова, и в моей собственной жизни: он стал убийцей, а я — писателем.
Но при чтении «Преступления и наказания» мне явилось еще и другое, нечто подспудное, сокрытое, сублиминальное, что на тот момент я не осознавал, долго не мог определить и назвать. Перечитывая книгу тридцать лет спустя, думаю, что открыл для себя — все эти «позднее» и «после» Достоевского — локальное, точечное включение будущего в настоящее, которое в нарратологии называют пролепсисом, а в кино — flashforward (прием, обратный flashback). Это краткое вторжение будущего в настоящее вызывает у персонажа какое-то предчувствие и выражает авторскую идею предопределенности.
«Впоследствии, когда он припоминал это время и все, что случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя в сущности и не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его. Именно: он никак не мог понять и объяснить себе, почему он, усталый, измученный, которому было бы всего выгоднее возвратиться домой самым кратчайшим и прямым путем, воротился домой через Сенную площадь, на которую ему было совсем лишнее идти. <...> Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и в то же время такая в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой минуте в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное
и самое окончательное действие на всю судьбу его? Точно тут нарочно поджидала его!»
Меня буквально завораживает этот отрывок, этот прием: убийство еще не совершено, а Достоевский уже предполагает или даже определенно знает, что позднее Раскольников вспомнит сей момент. Я бы даже сказал: именно за это, за это употребление пролепсиса я и полюбил «Преступление и наказание» (если бы не боялся обескуражить самых благонамеренных читателей). Здесь, на мой взгляд, есть какой-то фокус, чудо, но ничего сверхъестественного и волшебного, а, напротив, что-то совершенно обыденное, банальное, прозаичное. Пролепсис — очаровательная фигура речи, которую я, должно быть, заметил при первом прочтении, но не сумел сразу назвать, встречается на всем протяжении романа «Преступление и наказание» и — можно даже сказать — является его тайным кодом. Приводить цитаты можно бесконечно. Например: «Потом, при воспоминании об этой минуте, Раскольникову представлялось все в таком виде…» или «Припоминая это время потом, уже долго спустя...». И я не могу не сопоставить этот тихий рефрен временны`х наречий с тем, как я использую «впоследствии» в своих собственных книгах. Вот первая фраза «Правды о Мари»: «Впоследствии, мысленно возвращаясь в сумрак той знойной ночи, я понял, что и я, и Мари занимались любовью в одно и то же время, но не друг с другом».
Одна из самых поразительных сцен «Преступления и наказания» — сцена признания. Это образчик умолчания, ретиценции (от латинского reticencia, «упорное молчание»), возможно, даже его высшая степень, в первом значении, которое дает словарь «Робер»: «намеренный пропуск того, что должно быть сказано»; «опущение». Ибо признание Раскольникова — это признание без слов. Свое преступление он назвать не способен. Он приходит к Соне с намерением признаться в убийстве, но сделать это не в силах; и все, что он может, — это подвести ее к догадке. Все совершается молчанием, намеками, взглядами («Прошла еще ужасная минута. Оба все глядели друг на друга»), этим сцена и заканчивается, а Раскольников так ничего определенного и не сказал. «— Угадала? — прошептал он наконец». И Соня отвечает: «— Господи! — вырвался ужасный вопль из груди ее. Бессильно упала она на постель, лицом в подушки». Вот и все: признание состоялось, хотя преступление ни разу не было названо. Впрочем, на протяжении всей книги преступление неизрекаемо не только для Раскольникова, но и для его близких (Сони, Разумихина): лишь порой они замечают что-то в его глазах, и зловещая тень накрывает их, как плывущее в небе облако на миг затмевает солнце. Но еще более странно, то что «это» — преступление, которое персонажам так трудно назвать, — не может назвать и сам автор: он постоянно кружит вокруг да около, уклоняется, увиливает, умалчивает, все время подразумевая его, сознательно помещая в сердцевину любого действия книги. Преступление в «Преступлении и наказании» — это сфера, центр которой повсюду, а пределы не названы. Это подразумеваемое преступление читатель, как и Раскольников, должен назвать, чтобы избавиться от вызванных им терзаний.
В своих черновиках Достоевский — более, чем обоснованно — пишет, что без этого преступления Раскольников не обрел бы в себе «таких вопросов, желаний, чувств, потребностей, стремлений и развития». Но замалчивание порождает в читателе чувство ужасной тревожности. В романе эта буквально невыносимая тревога вызывает жгучее желание признаться и прекратить муки тщетного ожидания и грядущего наказания. Мне думается, что в «Преступлении и наказании» Достоевский называет вещи своими именами лишь один раз: в самой известной сцене романа оказываются сведены вместе убийца, блудница и Библия. Там, в комнате Сони, нам поразительным образом явлена троица этой книги: «Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги». «Убийца», — пишет Достоевский о Раскольникове, и это слово отзывается в нашем сознании. Тем более поразительно, что это один из редких случаев, когда Достоевский говорит определенно, прямо называет Соню блудницей, а Раскольникова — убийцей.
Благодаря «Преступлению и наказанию» я открыл силу литературы, но не ее тонкости. И лишь позднее меня заинтересовала подлинная суть литературы, вопросы формы, приемов, ритма, композиции: изысканность и изящество. Быть может, Достоевский и не великий стилист. Это не столь важно. «Преступление и наказание» было настоящим ударом, как обухом по голове. «Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее море внутри нас», — сказал Кафка. Топором? Сверкающее лезвие этого топора — литературу — я впервые увидел в «Преступлении и наказании».
Перевод с французского Philibert’s
| |
|
|
Лауреаты премии журнала "Звезда" за лучшие публикации 2022 года
Елена Бердникова
Площадь восстания. Роман (№ 8)
Михаил Ефимов
Парамонов-85 (№ 5)
Дягилев. Постскриптум (№ 8)
Юлий Рыбаков
На моем веку. Главы из книги (№ 4—6)
Алексей Комаревцев
Цикл стихотворений (№ 10)
ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"
Данила Крылов
Цикл стихотворений (№ 1)
Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ по каталогам:
«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767
|
В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27
Новые книги издательства "Журнал «Звезда»": |
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.

В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.

А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.

Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br>
В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.

В книге впервые публикуются стихотворения Алексея Пурина 1976-1989 годов.
Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик.
С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi»
(Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска).
Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг
эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких
поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира»
(1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014).
Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме
(2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский,
французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
Цена: 130 руб.

Михаил Петрович Петров, доктор физико-математических наук, профессор, занимается исследованиями в области управляемого термоядерного синтеза, главный научный сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе. Лауреат двух Государственных премий СССР. В 1990 – 2000 работал приглашенным профессором в лабораториях по исследованию управляемого термоядерного синтеза в Мюнхене (ФРГ), Оксфорде (Великобритания) и Принстоне (США), Научный руководитель работ по участию ФТИ в создании Международного термоядерного реактора.
В книге «Огонь небесный» отражен незаурядный опыт не только крупного ученого, но и писателя, начинавшего литературный путь еще в начале шестидесятых. В нее вошли рассказы тех лет, воспоминания о научной работе в Англии и США, о дружбе с Иосифом Бродским, кинорежиссером Ильей Авербахом и другими незаурядными людьми ленинградской культуры.
Цена: 300 руб.

Мириам Гамбурд - известный израильский скульптор и рисовальщик, эссеист, доцент Академии искусств Бецалель в Иерусалиме, автор первого в истории книгопечатания альбома иллюстраций к эротическим отрывкам из Талмуда "Грех прекрасен содержанием. Любовь и "мерзость" в Талмуде Мидрашах и других священных еврейских книгах".
"Гаргулья" - собрание прозы художника, чей глаз точен, образы ярки, композиция крепка, суждения неожиданны и парадоксальны. Книга обладает всеми качествами, привлекающими непраздного читателя.
Цена: 400 руб.
Калле Каспер (род. в 1952 г.) — эстонский поэт,
прозаик, драматург, автор пяти стихотворных книг
и нескольких романов, в том числе эпопеи «Буриданы»
в восьми томах и романа «Чудо», написанного
на русском. В переводе на русский язык вышла
книга стихов «Песни Орфея» (СПб., 2017).
Алексей Пурин (род. в 1955 г.) — русский поэт, эссеист,
переводчик, автор семи стихотворных книг, трех книг
эссеистики и шести книг переводов.
Цена: 130 руб.

Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик.
С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi»
(Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска).
Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг
эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких
поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира»
(1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014).
Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме
(2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский,
французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
В книге впервые публикуются ранние стихотворения автора.
Цена: 130 руб.
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»
Национальный книжный дистрибьютор "Книжный Клуб 36.6"
Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru
|