ПОЭЗИЯ
Владимир Болохов
ПОД ЗЕНИТОМ ГОРИЗОНТА
Соната сонетов
Памяти Дмитрия Хворостовского
И музыка. Только она
Одна не обманет...
Георгий Иванов
ПРЕЛЮДИЯ
Всего-то надо — ну и ну! —
попрать гражданскую войну
корыстно-суетной тщеты,
и вдруг — почти свободен ты.
Задеть всего-то — ну и ну! —
нерукотворную струну
неизрекаемой мечты,
и вдруг — почти бессмертен ты.
Простить всего-то — ну и ну! —
чужую, как свою, вину
и в миг, вместить способный век,
пронзиться вдруг: ты — человек...
Всего-то? Но — и не почти.
К чему — не поле перейти...
1
Из муторного сна в отвратной яви хаос
я выпростался — толку что живой.
В прозренческой башке, что дураку досталась,
мозги бекренил мыследыбный вой.
И, пасынок планиды отщепенской,
с душой — вразнос и волей — под откос,
я сверзился с отчаяньем вселенским
в самопостыло-сущностный хаос.
Сквозь пыточно-панические корчи
похмельно-изнеможного пике
один мне выход был из всероссийской порчи
в ее послезапойном тупике.
И, сбив живым глотком смертельную усталость,
вцепился я в перо. А что еще осталось?..
2
Череда праздно-каторжных дней,
злая занудь инертностей плотских...
Из-за стенки — случайно ли? — рвется:
«Эй, ямщик, не гони лошадей...»
Да и впрямь сколько можно спешить
за хвостом иллюзорной удачи?
Сколько можно с упорством кошачьим
за миражной надеждой кружить?
Что ж, на мясо — былых рысаков?
Ну а душу куда? В телестойло?
А дар Божий в бездарное пойло —
на потеху живых мертвяков?..
Как не так. Иль не век скоростей?
Жми, ямщик! — не губи лошадей...
3
Не в тягость жизнь? И это ли не диво? —
в краю, где подлость пуще воровства
и царствует при своре похотливой
вчерашний псарь, не помнящий родства...
В охотку жизнь? И это ли не чудо? —
в оплоте рабско-вольного труда
под жупелом идейного абсурда
над верною дорогой в никуда...
Потешна жизнь? И это ль не утеха? —
в питомнике чудовищных утех,
в чьих джунглях честно выжить — пол-успеха,
прожить по совести — кошмарнейший успех...
Желанна жизнь? И это ль не награда,
выслуживать которую не надо?..
4
Мну трын-травы пух-праховые перья,
врожденной лопоухостью не тщась
постичь причинно-следственную связь
безверия, к примеру, с суеверьем.
И все ж благоразумнее дурею,
на правду милосердную молясь,
иль, что верней, стремительно старею,
безбашенной отваги сторонясь.
А впрочем, блудословьем не мудря,
надеюсь, ничегошеньки не зря,
и потому имею — что умею,
беды не клича, фарта не боясь.
Чем сердцем в мразь — милее мордой в грязь,
как и вчера, я нынче разумею...
5
По совести, и ересь не крамольна
в исповедальне кровного стыда,
тем паче на стезе пущеневольной
завещанно-насущного труда.
И пусть тропа не торна и окольна
через страну, где горе не беда,
где прозябать и сладостно и больно,
не ведая — зачем ты? и куда?
И вроде жив — меж дьяволом и Богом,
с авосьно-забубенной безнадегой
у зла не промышляющий добра.
И, выжимая доброе из худа,
еще взыскую завтрашнего чуда —
зэк чудища российского «вчера».
6
Прихворнул? — не паникуй,
не пускай унынье в душу.
Смуту опытом толкуй,
а нутром натуру слушай.
Худо дело — не ропщи,
помереть — не похмелиться.
Виноватых не ищи,
от судьбы — не откреститься.
Оклемался? — возликуй,
освежив трудами душу.
Сердцем мужества взыскуй,
а натурой совесть слушай.
И меж водкою и щами
помни: вечность ждет — с вещами...
7
И что с того, что я один
и сам себе с опаской нужен.
Случались страсти и похуже,
к тому ж без видимых причин.
А мне мой следственный удел
с пеленок выродочных ясен:
разделанный под дуб и ясень,
я к липе лжи не тяготел.
И потому не без причин
неизрекаемым недужу,
среди отеческих осин
чужой, а может быть, и хуже,
стихиям ворожа стихами —
о том, что не сказать словами...
ИНТЕРЛЮДИЯ
Поэта могут запретить,
иль — тихой сапой — не печатать,
иль просто-напросто споить —
примеров короб непочатый.
Поэта может затравить
сервильных борзописцев стая
иль в клетчатой глуши сгноить,
закон под злобу дня верстая.
Заставить могут, наконец,
висок подставить под свинец
иль, что страшней, в психушку сплавить.
Заставить могут замолчать,
а от молчанья — закричать.
Но лгать поэта не заставить.
8
Как случилось — так свершилось,
как свершилось — так пришлось.
Было то, что и не снилось,
а что снилось, не сбылось.
Ну а то, что получилось,
а тем паче удалось,
сразу — жизненная милость
и ее распятья гвоздь.
В кроткой правде ни намека
заднеумного упрека —
ни земле, ни небесам.
Мало ль что кому там снилось,
мало ль что там покатилось
по живым еще глазам...
9
Уж не ищу шалавого рожна —
где ничего нельзя переиначить.
Чушь сивоухая — на кукиш грез рыбачить,
тем паче в омуте без берегов и дна.
Она прискорбна, если не смешна,
блажь залучить с несбыточного сдачу
там, где бедой оплачена вина,
чей горький счет самой судьбой оплачен.
И потому резонной нет причины
для, в общем-то, юродивой кручины
о красной смерти на родном миру
в отечестве извечной перестройки,
где всякому есть повод для попойки
на собственном поминочном пиру...
10
Не судьба — ни ряд калашный,
ни... как, впрочем, всякий ряд.
Наводнение не страшно
погорельцу, говорят.
В орбитальное обочье
воз планиды врос — хоть брось.
И надежд давно не очень
на родименький авось.
А коль так, то мне, пожалуй,
кроме нечего хотеть:
меж потопом и пожаром
человеком помереть —
в том изрядном череду,
что для всех в одном ряду...
11
Опять набатит в скорбный барабан
необратимо-бренная разлука,
объединяя род, семью иль клан,
как водится, «безвременной» порукой.
Зенитной горизонтности язык
нарек ее «минутою молчанья»,
соизмеримой, как наземный миг —
с космическим мгновеньем мирозданья...
Сочувствием потерю не объять
и состраданьем не постичь утрату.
И неизбежна должная расплата
для не посмевших немо прокричать,
что речеблудно-траурный бедлам
аукнет — соответственно — и нам...
12
Я живу, потому что живу.
Есть загадка — разгадки не нужно.
Не истец я докуки натужной
у себя самого наяву.
Я люблю, потому что люблю.
И, сподобленный искрою Божьей,
о любви, что меня превозможет,
как о хлебе насущном, молю.
Я умру, потому что умру.
Если верить чутью, не сегодня.
В предназначенном рыться исподнем
не по мне на закатном юру,
где постиг я насущность простую:
я люблю, значит, я существую...
13
Безоблачная солнечная мощь
играла мышцами... И сразу будто вечер —
доопытного таинства предтеча,
что чувствуешь, а выразить невмочь...
И разгромадилась — возмездная? — гроза.
И заискрил — от сердца к мысли — провод.
И озарило всполохом суровым —
все то, что не воротится назад...
И грянул град, кромсая стебли трав,
срезая птиц с деревьев и карнизов.
И снова ясь — под роковым девизом,
противным разуму: кто выжил — тот и прав...
И, априорной правотой пронизан,
я — жил, непостижимым смерть поправ...
14
Впал в забытье, от скуки схоронясь,
и в тот же миг как будто бы проснулся,
и во всесущий оклик окунулся:
«Не разрывай божественную связь...»
И к эху всеобъемному лепясь,
я частью стал всецелости органной,
как тайна интуиции, туманной:
«Не разрывай божественную связь...»
Что это? Или свыше предсказанье?
Или «ау» стихийного призванья
шальной судьбы, избыточной — как грязь
обочно-столбовой моей дороги?..
Что б ни было — глас истины в итоге:
«Не разрывай божественную связь...»
ФИНАЛ
Глобальная седая синева.
В тартарары — эпоха за эпохой.
Извечность. Для которой трын-трава,
что хорошо для разума, что — плохо.
И громкие иль тихие слова
из уст витии или скомороха —
всего лишь виртуальные дрова
в бездонной топке мирового вздоха.
И под конечно-вечной синевой
грядущей речи, истинно живой,
я прозревал безмолвное звучанье:
мысль, выдержав давленье на излом,
не зная ни о добром, ни о злом,
общалась с мыслью музыкой молчанья...
XX—XXI вв.
