ПОЭЗИЯ

Владимир Болохов

ПОД ЗЕНИТОМ ГОРИЗОНТА

 

 

Соната сонетов

 

Памяти Дмитрия Хворостовского

 

И музыка. Только она

Одна не обманет...

                                   Георгий Иванов                                                                             

 

 

ПРЕЛЮДИЯ

Всего-то надо — ну и ну! —

попрать гражданскую войну

корыстно-суетной тщеты,

и вдруг — почти свободен ты.

Задеть всего-то — ну и ну! —

нерукотворную струну

неизрекаемой мечты,

и вдруг — почти бессмертен ты.

Простить всего-то — ну и ну! —

чужую, как свою, вину

и в миг, вместить способный век,

пронзиться вдруг: ты — человек...

Всего-то? Но — и не почти.

К чему — не поле перейти...

 

 

 

1

Из муторного сна в отвратной яви хаос

я выпростался — толку что живой.

В прозренческой башке, что дураку досталась,

мозги бекренил мыследыбный вой.

И, пасынок планиды отщепенской,

с душой — вразнос и волей — под откос,

я сверзился с отчаяньем вселенским

в самопостыло-сущностный хаос.

Сквозь пыточно-панические корчи

похмельно-изнеможного пике

один мне выход был из всероссийской порчи

в ее послезапойном тупике.

И, сбив живым глотком смертельную усталость,

вцепился я в перо. А что еще осталось?..

 

 

 

2

Череда праздно-каторжных дней,

злая занудь инертностей плотских...

Из-за стенки — случайно ли? — рвется:

«Эй, ямщик, не гони лошадей...»

Да и впрямь сколько можно спешить

за хвостом иллюзорной удачи?

Сколько можно с упорством кошачьим

за миражной надеждой кружить?

Что ж, на мясо — былых рысаков?

Ну а душу куда? В телестойло?

А дар Божий в бездарное пойло —

на потеху живых мертвяков?..

Как не так. Иль не век скоростей?

Жми, ямщик! — не губи лошадей...

 

 

 

3

Не в тягость жизнь? И это ли не диво? —

в краю, где подлость пуще воровства

и царствует при своре похотливой

вчерашний псарь, не помнящий родства...

В охотку жизнь? И это ли не чудо? —

в оплоте рабско-вольного труда

под жупелом идейного абсурда

над верною дорогой в никуда...

Потешна жизнь? И это ль не утеха? —

в питомнике чудовищных утех,

в чьих джунглях честно выжить — пол-успеха,

прожить по совести — кошмарнейший успех...

Желанна жизнь? И это ль не награда,

выслуживать которую не надо?..

 

 

 

4

Мну трын-травы пух-праховые перья,

врожденной лопоухостью не тщась

постичь причинно-следственную связь

безверия, к примеру, с суеверьем.

И все ж благоразумнее дурею,

на правду милосердную молясь,

иль, что верней, стремительно старею,

безбашенной отваги сторонясь.

А впрочем, блудословьем не мудря,

надеюсь, ничегошеньки не зря,

и потому имею — что умею,

беды не клича, фарта не боясь.

Чем сердцем в мразь — милее мордой в грязь,

как и вчера, я нынче разумею...

 

 

 

5

По совести, и ересь не крамольна

в исповедальне кровного стыда,

тем паче на стезе пущеневольной

завещанно-насущного труда.

И пусть тропа не торна и окольна

через страну, где горе не беда,

где прозябать и сладостно и больно,

не ведая — зачем ты? и куда?

И вроде жив — меж дьяволом и Богом,

с авосьно-забубенной безнадегой

у зла не промышляющий добра.

И, выжимая доброе из худа,

еще взыскую завтрашнего чуда —

зэк чудища российского «вчера».

 

 

 

6

Прихворнул? — не паникуй,

не пускай унынье в душу.

Смуту опытом толкуй,

а нутром натуру слушай.

Худо дело — не ропщи,

помереть — не похмелиться.

Виноватых не ищи,

от судьбы — не откреститься.

Оклемался? — возликуй,

освежив трудами душу.

Сердцем мужества взыскуй,

а натурой совесть слушай.

И меж водкою и щами

помни: вечность ждет — с вещами...

 

 

 

7

И что с того, что я один

и сам себе с опаской нужен.

Случались страсти и похуже,

к тому ж без видимых причин.

А мне мой следственный удел

с пеленок выродочных ясен:

разделанный под дуб и ясень,

я к липе лжи не тяготел.

И потому не без причин

неизрекаемым недужу,

среди отеческих осин

чужой, а может быть, и хуже,

стихиям ворожа стихами —

о том, что не сказать словами...

 

 

 

ИНТЕРЛЮДИЯ

Поэта могут запретить,

иль — тихой сапой — не печатать,

иль просто-напросто споить —

примеров короб непочатый.

Поэта может затравить

сервильных борзописцев стая

иль в клетчатой глуши сгноить,

закон под злобу дня верстая.

Заставить могут, наконец,

висок подставить под свинец

иль, что страшней, в психушку сплавить.

Заставить могут замолчать,

а от молчанья — закричать.

Но лгать поэта не заставить.

 

 

 

8

Как случилось — так свершилось,

как свершилось — так пришлось.

Было то, что и не снилось,

а что снилось, не сбылось.

Ну а то, что получилось,

а тем паче удалось,

сразу — жизненная милость

и ее распятья гвоздь.

В кроткой правде ни намека

заднеумного упрека —

ни земле, ни небесам.

Мало ль что кому там снилось,

мало ль что там покатилось

по живым еще глазам...

 

 

 

9

Уж не ищу шалавого рожна —

где ничего нельзя переиначить.

Чушь сивоухая — на кукиш грез рыбачить,

тем паче в омуте без берегов и дна.

Она прискорбна, если не смешна,

блажь залучить с несбыточного сдачу

там, где бедой оплачена вина,

чей горький счет самой судьбой оплачен.

И потому резонной нет причины

для, в общем-то, юродивой кручины

о красной смерти на родном миру

в отечестве извечной перестройки,

где всякому есть повод для попойки

на собственном поминочном пиру...

 

 

 

10

Не судьба — ни ряд калашный,

ни... как, впрочем, всякий ряд.

Наводнение не страшно

погорельцу, говорят.

В орбитальное обочье

воз планиды врос — хоть брось.

И надежд давно не очень

на родименький авось.

А коль так, то мне, пожалуй,

кроме нечего хотеть:

меж потопом и пожаром

человеком помереть —

в том изрядном череду,

что для всех в одном ряду...

 

 

 

11

Опять набатит в скорбный барабан

необратимо-бренная разлука,

объединяя род, семью иль клан,

как водится, «безвременной» порукой.

Зенитной горизонтности язык

нарек ее «минутою молчанья»,

соизмеримой, как наземный миг —

с космическим мгновеньем мирозданья...

Сочувствием потерю не объять

и состраданьем не постичь утрату.

И неизбежна должная расплата

для не посмевших немо прокричать,

что речеблудно-траурный бедлам

аукнет — соответственно — и нам...

 

 

 

12

Я живу, потому что живу.

Есть загадка — разгадки не нужно.

Не истец я докуки натужной

у себя самого наяву.

Я люблю, потому что люблю.

И, сподобленный искрою Божьей,

о любви, что меня превозможет,

как о хлебе насущном, молю.

Я умру, потому что умру.

Если верить чутью, не сегодня.

В предназначенном рыться исподнем

не по мне на закатном юру,

где постиг я насущность простую:

я люблю, значит, я существую...

 

 

 

13

Безоблачная солнечная мощь

играла мышцами... И сразу будто вечер —

доопытного таинства предтеча,

что чувствуешь, а выразить невмочь...

И разгромадилась — возмездная? — гроза.

И заискрил — от сердца к мысли — провод.

И озарило всполохом суровым —

все то, что не воротится назад...

И грянул град, кромсая стебли трав,

срезая птиц с деревьев и карнизов.

И снова ясь — под роковым девизом,

противным разуму: кто выжил — тот и прав...

И, априорной правотой пронизан,

я — жил, непостижимым смерть поправ...

 

 

 

14

Впал в забытье, от скуки схоронясь,

и в тот же миг как будто бы проснулся,

и во всесущий оклик окунулся:

«Не разрывай божественную связь...»

И к эху всеобъемному лепясь,

я частью стал всецелости органной,

как тайна интуиции, туманной:

«Не разрывай божественную связь...»

Что это? Или свыше предсказанье?

Или «ау» стихийного призванья

шальной судьбы, избыточной — как грязь

обочно-столбовой моей дороги?..

Что б ни было — глас истины в итоге:

«Не разрывай божественную связь...»

 

 

 

ФИНАЛ

Глобальная седая синева.

В тартарары — эпоха за эпохой.

Извечность. Для которой трын-трава,

что хорошо для разума, что — плохо.

И громкие иль тихие слова

из уст витии или скомороха —

всего лишь виртуальные дрова

в бездонной топке мирового вздоха.

И под конечно-вечной синевой

грядущей речи, истинно живой,

я прозревал безмолвное звучанье:

мысль, выдержав давленье на излом,

не зная ни о добром, ни о злом,

общалась с мыслью музыкой молчанья...

 

XX—XXI вв.