АРЕНЫ КАТАСТРОФ
Петер Надаш
Топкий глоссарий
Катастрофа —
такое универсально
удобное,
слегка туманное
понятие,
о котором в самой
глубине души
мы знаем
точно,
что оно значит.
Суть его знакома
даже тем,
кто
никогда не нюхал
катастроф,
не очень знают,
где у них душа,
а глубины ее
вообще не прозревают.
Им кажется, что
катастрофа — затейливая рамка,
в которую
картину вставить
позабыли.
Одни заранее
ее предвидят,
другие ею угрожают
и
возвещают роковую
гибель.
Сама же катастрофа
в такие дни
глядит перед
собой и говорит:
вот только без
паники.
И даже в предпоследнюю
минуту,
в двадцать четвертую
минуту двенадцатого
часа
не замечает ни
пророчеств, ни признаков зловещих.
На математика
училась катастрофа.
И морфологией
малейших расхождений увлечена.
Когда два разных
варианта вещи
одной и той же,
в том же измереньи,
числом одним,
точнее в общей массе
ведут себя по-разному,
тогда различье
те оба варианта изгоняет с привычных мест,
их связь и непрерывность
прерывает
и помещает
в то измеренье,
где царит дискретность,
где они
свою продолжат
жизнь —
уже не независимыми
переменными,
но прерывными
функциями.
В десятой кассете
на двадцать пятой минуте
грунт расползается
под красным шламом.
И в результате
разуплотнения грунта
(дожди)
валится плотина,
а ведь всего лишь сдвинулся откос,
в теле плотины
возникает
так называемое
хрупкое раскалывание.
Что, говоря языком
физики, означает:
на двадцать пятой
минуте после
полуденного колокола
в четвертый день
октября
плотина
не следовала
за движеньем грунта,
то есть следовала,
но с трещиной внутри,
отчего
прорвало резервуар
для отходов
и
пустую раму из-под
катастрофы
неожиданно заполнила
шумными экспериментами
в области механики
потоков
невероятно тяжелая
масса
красного шлама.
Рвану-ка я сюда.
Нет, сюда не
выйдет.
Тогда туда.
Прорвусь.
Катастрофа конкретна
и материальна.
В свободное время
занимается не только физикой, но еще и химией.
Знает:
алюминий — это
руда,
которая чаще
всего попадается в земной коре, в породах,
но никогда в
виде чистого металла,
всегда в соединениях.
Как химики сказали
бы, восстановить
надо чистый металл.
Огнем мерцающий
рубин и прохладно недоступный сапфир —
те тоже
к оксидам алюминия
относятся.
Два атома алюминия
связываются в нас с тремя атомами кислорода.
Для того,
чтобы восстанавливить
алюминий
из самых разных
соединений,
надо разлучить
его с кислородом.
В случае с бокситами
надо еще избавиться
от водорода.
Из разнообразных
руд, залегающих в природе,
боксит
относится к гидроксидам
алюминия.
И этот язык
катастрофа с
ее математическим образованием и
некоторыми познаниями
в физике и химии
должна понять.
Язык этики, эстетики,
экологии и экономики
катастрофа не
понимает.
Понятия на этих
языках, по идее, людям
надо бы
согласовать с
языком физики, химии и геологии,
а уж потом планировать
и действовать.
Когда что-то
восстанавливаешь,
в избытке возникают
матеральные отходы,
и у них есть
цвет, запах, вес — масса особенностей.
Что с ними делать.
В отсутствие
предварительных согласований
миллион кубометров
красного шлама
рванул
со скоростью
тридцать километров в час по полям
и населенным
пунктам,
что попадались
на пути.
А
катастрофа строго
следовала
законам течения
и сопротивления физических тел.
Окрашивала, пачкала,
сгибала, ломала и сносила
людей, животных,
пажити, дома, сараи, тракторы, автомобили.
И удушающую смерть
окрашивала в
свой красный сурик.
Растений смерть,
животных, человека.
На 25 километров
в долине речки Торны,
на площади в
55 гектаров
разлился шлам.
И устремился
в Марцал.
В обеих реках
он покрасил воду.
В воде он втрое
концентрацию ионов водорода превысил
и все живое в
ней беззвучно уничтожил.
Естественно.
В согласии с
законами природы.
Катастрофа безучастна.
А если должен
я назвать того, на чей портрет она похожа,
то так скажу:
она не посчитается
ни с физикой,
ни с химией, ни с геологией.
И верно сохраняет
древнюю исконность, ту,
что не знакома
с точными науками.
Она приходит
без предупрежденья
с вершин и из
глубин
с природной,
титанической,
а то и космическою
силой.
Так она рассуждает.
Кидается на нас,
из кратера выстреливает
магмовым потоком,
окутывает огненною
плазмой,
несется вниз,
зловеще пузырится,
не так, как мы
вперед предполагали,
не оттуда,
не в тот момент,
безвременное,
длящееся вечно
с начала древности
явление неумолимой
силы,
свободная непреходящая
песнь бесконечной материльности,
божественное
наказание за содеянные грехи,
от которого не
уйти.
Так она думает.
И вот она настала,
выполняет свое
обещание,
налетает,
выжигает,
смывает,
с такой силой,
что
настоящее время
в ней
можно
выразить
лишь завершенным
прошедшим,
то есть
статистически
шансы
физически выжить
у уважаемого
индивида
снижаются до
минимума.
Насколько ей
известно.
Если же все-таки
выживет,
может, конечно,
поныть, поплакать,
но внятно объяснить,
как смог все это
пережить,
он не сумеет.
Максимум скажет,
мол, явно повезло.
Но в чем.
В сравненье с
чем.
И слово-то само
мы взяли из латыни[1][1]:
катастрофа.
Хотя вообще-то
в этой форме в латыни древней его не встретишь.
Не было такого
слова.
Средневековые
монахи на своей латыни
себе его из черта
сотворили.
καταστροφή.
У древних греков
оно обозначало поворот,
и если в жизни
человека
есть поворот,
то он как раз
и катастрофа.
Этим словом обозначали
масштабные потрясения,
неожиданно случающиеся
в жизни природы
и нарушающие
преемственность
и постоянство.
Еще его использовали
как поэтический термин.
Разгадка, разрешение
конфликта,
распутывание
в драме всех нитей,
что для героев
— роковая гибель,
для зрителя
— спасительный катарсис.
В греческой драме
без катастрофы не обойтись,
она — следствие
характера героя
и непреодолимой силы обстоятельств.
В позднейшем
же, монашеском изводе
катастрофа значит
другое:
есть тот, кто
отвечает за нее.
Виновный есть
и жертва есть.
Все потому, что
в монашеской латыни
рок, судьба понимались
не мистически,
но умственно.
Однако драматическая
сила
понятия по-прежнему
неизменна.
Самое явное тому
подтверждение,
что ни один из
выживших
не в состоянии
продолжать ту
жизнь,
которую ему пришлось
оставить там,
на двадцать пятой
минуте двенадцатого часа
того дня,
оставить не как
преступник, убегающий от погони,
но в ужасе от
собственной беспомощности
по непредвиденным
причинам.
Нет человека,
который бы
сумел туда вернуться
—
в минуту «до».
Катастрофа рвет
цепи соразмерных человеку
причинно-следственных
связей.
Минуты, часы,
недели, месяцы
после катастрофы
пусты.
Древние греки
понимали под
катастрофой
такой
субстанциальный
поворот,
который роковые
изменения несет
с точки зрения
отдельной личности.
У космоса нет
фатума.
Рока и судьбы
у них и боги
не могли избегнуть.
На декабрьских
слушаньях суд
города Веспрем
в качестве свидетеля
заслушал мужчину сорока лет.
Свидетель, ухватившись
за веревку,
свисавшую с крыши,
сумел спастись,
и стремительный поток красного шлама
его не захватил.
Ему пришлось
просидеть на крыше
несколько часов.
Тридцать шесть
процентов кожной поверхности
пострадало от
химического ожога.
Но у катастрофы
конкретики
даже больше,
чем у разъедающей тело соляной кислоты.
Ум человеческий
не может объять ее материю
и поместить в
цепочку причинно-следственных связей,
в ней есть космическое
нечто.
Почему именно
я.
Почему именно
здесь.
Если
вопрос поставить
не в том измерении,
в котором случается
событье,
ответа не получим.
Когда главному
обвиняемому
в веспремском
суде
тоже дали слово,
он
спросил у выжившего,
поможет ли тому
справиться со
случившимся, если он признает,
что все обвиняемые
причастны к событию,
при том, что
резервуар с ядовитыми отходами,
из которого произошла
утечка,
не был переполнен,
следовательно,
обвиняемые никакой
ошибки не допустили.
Не поможет,
ответил сорокалетний
мужчина,
ведь я пережил
эту катастрофу
со всей своей
семьей,
наша жизнь разрушена,
и тут уж вы ничего
не измените.
Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Стихотворение венгерского поэта
Петера Надаша (род. в 1942 г.) написано для фотоальбома «Мементо» (2015),
выпущенного Центром фотографии имени Роберта Капы в память о страшной катастрофе,
произошедшей в Венгрии в 2010 г., когда в результате аварии на заводе по производству
алюминия в районе города Айка произошла утечка более миллиона кубометров токсичного
красного шлама. Затопленными оказались территории областей Веспрем, Ваш и Дер-Мошон-Шопрон,
пострадали 140 человек, опустели целые деревни.
1. В
венгерский язык это слово пришло из латыни. В русский — непосредственно из древнегреческого
— в значении «ниспровержение, разрушение, гибель». Примеч. перевод.
