АРЕНЫ КАТАСТРОФ

Петер Надаш

Топкий глоссарий

Катастрофа — такое универсально

удобное,

слегка туманное понятие,

о котором в самой

глубине души

мы знаем

точно,

что оно значит.

Суть его знакома даже тем,

кто

никогда не нюхал катастроф,

не очень знают, где у них душа,

а глубины ее вообще не прозревают.

Им кажется, что катастрофа — затейливая рамка,

в которую

картину вставить позабыли.

Одни заранее ее предвидят,

другие ею угрожают и

возвещают роковую гибель.

Сама же катастрофа

в такие дни

глядит перед собой и говорит:

вот только без паники.

И даже в предпоследнюю минуту,

в двадцать четвертую минуту двенадцатого

часа

не замечает ни пророчеств, ни признаков зловещих.

На математика училась катастрофа.

И морфологией малейших расхождений увлечена.

Когда два разных варианта вещи

одной и той же, в том же измереньи,

числом одним, точнее в общей массе

ведут себя по-разному,

тогда различье те оба варианта изгоняет с привычных мест,

их связь и непрерывность прерывает

и помещает

в то измеренье, где царит дискретность,

где они

свою продолжат жизнь —

уже не независимыми переменными,

но прерывными функциями.

В десятой кассете на двадцать пятой минуте

грунт расползается под красным шламом.

И в результате разуплотнения грунта

(дожди)

валится плотина, а ведь всего лишь сдвинулся откос,

в теле плотины

возникает

так называемое хрупкое раскалывание.

Что, говоря языком физики, означает:

на двадцать пятой минуте после

полуденного колокола

в четвертый день октября

плотина

не следовала за движеньем грунта,

то есть следовала, но с трещиной внутри,

отчего

прорвало резервуар для отходов

и

пустую раму из-под катастрофы

неожиданно заполнила шумными экспериментами

в области механики потоков

невероятно тяжелая масса

красного шлама.

Рвану-ка я сюда.

Нет, сюда не выйдет.

Тогда туда.

Прорвусь.

Катастрофа конкретна и материальна.

В свободное время занимается не только физикой, но еще и химией.

Знает:

алюминий — это руда,

которая чаще всего попадается в земной коре, в породах,

но никогда в виде чистого металла,

всегда в соединениях.

Как химики сказали бы, восстановить

надо чистый металл.

Огнем мерцающий рубин и прохладно недоступный сапфир —

те тоже

к оксидам алюминия относятся.

Два атома алюминия связываются в нас с тремя атомами кислорода.

Для того,

чтобы восстанавливить алюминий

из самых разных соединений,

надо разлучить его с кислородом.

В случае с бокситами

надо еще избавиться от водорода.

Из разнообразных руд, залегающих в природе,

боксит

относится к гидроксидам алюминия.

И этот язык

катастрофа с ее математическим образованием и

некоторыми познаниями в физике и химии

должна понять.

Язык этики, эстетики, экологии и экономики

катастрофа не понимает.

Понятия на этих языках, по идее, людям

надо бы

согласовать с языком физики, химии и геологии,

а уж потом планировать и действовать.

Когда что-то восстанавливаешь,

в избытке возникают матеральные отходы,

и у них есть цвет, запах, вес — масса особенностей.

Что с ними делать.

В отсутствие предварительных согласований

миллион кубометров

красного шлама

рванул

со скоростью тридцать километров в час по полям

и населенным пунктам,

что попадались на пути.

А

катастрофа строго следовала

законам течения и сопротивления физических тел.

Окрашивала, пачкала, сгибала, ломала и сносила

людей, животных, пажити, дома, сараи, тракторы, автомобили.

И удушающую смерть

окрашивала в свой красный сурик.

Растений смерть, животных, человека.

На 25 километров в долине речки Торны,

на площади в 55 гектаров

разлился шлам.

И устремился в Марцал.

В обеих реках он покрасил воду.

В воде он втрое концентрацию ионов водорода превысил

и все живое в ней беззвучно уничтожил.

Естественно.

В согласии с законами природы.

Катастрофа безучастна.

А если должен я назвать того, на чей портрет она похожа,

то так скажу: она не посчитается

ни с физикой, ни с химией, ни с геологией.

И верно сохраняет древнюю исконность, ту,

что не знакома с точными науками.

Она приходит

без предупрежденья

с вершин и из глубин

с природной, титанической,

а то и космическою силой.

Так она рассуждает.

Кидается на нас,

из кратера выстреливает магмовым потоком,

окутывает огненною плазмой,

несется вниз,

зловеще пузырится,

не так, как мы вперед предполагали,

не оттуда,

не в тот момент,

безвременное, длящееся вечно

с начала древности

явление неумолимой силы,

свободная непреходящая песнь бесконечной материльности,

божественное наказание за содеянные грехи,

от которого не уйти.

Так она думает.

И вот она настала,

выполняет свое обещание,

налетает,

выжигает,

смывает,

с такой силой, что

настоящее время в ней

можно

выразить

лишь завершенным прошедшим,

то есть

статистически шансы

физически выжить

у уважаемого индивида

снижаются до минимума.

Насколько ей известно.

Если же все-таки выживет,

может, конечно, поныть, поплакать,

но внятно объяснить, как смог все это

пережить,

он не сумеет.

Максимум скажет, мол, явно повезло.

Но в чем.

В сравненье с чем.

И слово-то само мы взяли из латыни^[1][1]:

катастрофа.

Хотя вообще-то в этой форме в латыни древней его не встретишь.

Не было такого слова.

Средневековые монахи на своей латыни

себе его из черта сотворили.

καταστροφή.

У древних греков оно обозначало поворот,

и если в жизни человека

есть поворот,

то он как раз и катастрофа.

Этим словом обозначали

масштабные потрясения, неожиданно случающиеся

в жизни природы

и нарушающие

преемственность и постоянство.

Еще его использовали как поэтический термин.

Разгадка, разрешение конфликта,

распутывание в драме всех нитей,

что для героев — роковая гибель,

для зрителя — спасительный катарсис.

В греческой драме без катастрофы не обойтись,

она — следствие

характера героя и непреодолимой силы обстоятельств.

В позднейшем же, монашеском изводе

катастрофа значит другое:

есть тот, кто отвечает за нее.

Виновный есть и жертва есть.

Все потому, что в монашеской латыни

рок, судьба понимались

не мистически, но умственно.

Однако драматическая сила

понятия по-прежнему неизменна.

Самое явное тому подтверждение,

что ни один из выживших

не в состоянии

продолжать ту жизнь,

которую ему пришлось оставить там,

на двадцать пятой минуте двенадцатого часа

того дня,

оставить не как преступник, убегающий от погони,

но в ужасе от собственной беспомощности

по непредвиденным причинам.

Нет человека,

который бы

сумел туда вернуться —

в минуту «до».

Катастрофа рвет цепи соразмерных человеку

причинно-следственных связей.

Минуты, часы, недели, месяцы

после катастрофы

пусты.

Древние греки

понимали под катастрофой

такой

субстанциальный поворот,

который роковые изменения несет

с точки зрения отдельной личности.

У космоса нет фатума.

Рока и судьбы

у них и боги не могли избегнуть.

На декабрьских слушаньях суд

города Веспрем

в качестве свидетеля заслушал мужчину сорока лет.

Свидетель, ухватившись за веревку,

свисавшую с крыши,

сумел спастись, и стремительный поток красного шлама

его не захватил.

Ему пришлось просидеть на крыше

несколько часов.

Тридцать шесть процентов кожной поверхности

пострадало от химического ожога.

Но у катастрофы конкретики

даже больше, чем у разъедающей тело соляной кислоты.

Ум человеческий не может объять ее материю

и поместить в цепочку причинно-следственных связей,

в ней есть космическое нечто.

Почему именно я.

Почему именно здесь.

Если

вопрос поставить не в том измерении,

в котором случается событье,

ответа не получим.

Когда главному обвиняемому

в веспремском суде

тоже дали слово,

он

спросил у выжившего,

поможет ли тому

справиться со случившимся, если он признает,

что все обвиняемые причастны к событию,

при том, что резервуар с ядовитыми отходами,

из которого произошла утечка,

не был переполнен,

следовательно,

обвиняемые никакой ошибки не допустили.

Не поможет,

ответил сорокалетний мужчина,

ведь я пережил эту катастрофу

со всей своей семьей,

наша жизнь разрушена,

и тут уж вы ничего не измените.

Перевод  с венгерского Оксаны Якименко

Стихотворение венгерского поэта Петера Надаша (род. в 1942 г.) написано для фотоальбома «Мементо» (2015), выпущенного Центром фотографии имени Роберта Капы в память о страшной катастрофе, произошедшей в Венгрии в 2010 г., когда в результате аварии на заводе по производству алюминия в районе города Айка произошла утечка более миллиона кубометров токсичного красного шлама. Затопленными оказались территории областей Веспрем, Ваш и Дер-Мошон-Шопрон, пострадали 140 человек, опустели целые деревни.

1. В венгерский язык это слово пришло из латыни. В русский — непосредственно из древнегреческого — в значении «ниспровержение, разрушение, гибель». Примеч. перевод.