ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Леонтьев

Римские цифры

I. Форум

С дунайских ли, поволжских берегов…

Уральских, невских — разве нет возврата?

Так вот же царство пастбищ и торгов,

Речей, кровопролитья и разврата.

А Колизея главное окно

Распахнуто туда, где высь пустая.

Но облака напомнили… Одно

Становится другим, в него врастая.

Все времена, дошедшие до нас

— как бы стихи, бегущие от прозы, —

Явились разом, словно явный сон.

И я не то. Но здесь я и сейчас.

Метафоры и есть метаморфозы,

Что доказал в поэме ты, Назон.

II. Террачина

Словно волны, сменяются быстро

Облака — и легко, на бегу

С умбры сосен, скалистого бистра

Золотую срывают фольгу.

Побережье — то чайка, то галька.

Загляденье, галденье ребят,

Мокрый скрежет песчаного талька…

Разве сердце они теребят?

Светотени, их сизые снасти —

Не ловцы человеков, а так…

Улеглись бы вы, страсти-мордасти,

На песок, превратились в пустяк.

Никогда! И не надо причины,

Хватит следствия, просто суда

Над собой — и в раю Террачины,

Беспокойном, как эта вода.

III. «Arrivederci, Roma…»

Живешь, как в загробной тиши, —

Души не окликнет прохожий.

Хотя, соловей, не греши,

Ты сам-то такой же, похожий.

Вот Рим, анонимность почти,

Понятливость жизни-руины.

Хождением камни почти —

Искусственные травертины.

Колонны, фонтаны, дома,

Парящие в диком индиго, —

История словно сама

Холмилась для этого мига.

Случайный ты гость? — Но зачем

Глазами связались навеки

Разрушенный дивный Эдем

И память о нем в человеке?

А это AMOЯ в окне

Блеснет еще розой Азора —

В автобусе, данное мне

Сердечной утехой для взора.

Я сам римотворец теперь.

Терплю, мiротворец, удачу

И граппу тяну без потерь,

Плачу — ибо ею же плачу.

IV. Специя

Когда незнакомец в далекой стране

Начнет демонстрировать снимки родне —

Глазами скользнет по тебе и по мне.

Статисты, стоящие чуть в стороне.

Мы тоже, вернувшись в родные осины,

Увидим где лица чужие, где спины.

Вот Специя, горы ее и низины,

А в них специально растут апельсины.

И каждый с собой увезет натюрморт

Из жизней незнаемых, порт или форт,

Пейзаж с манекеном, дождливый офорт.

Раскрасит, пустым баснословием горд.

Не в центре ли мира сошлись, у фонтана,

Все те, кого гнали сюда трамонтана,

Бастующий транспорт, галдящий вокзал…

Однако никто никого не узнал.

V. Генуя. Старый город

В Старом городе здесь, на закате

Европейском, в чернеющей дымке,

Мавритански пришедшейся кстати,

Начинают блуждать невидимки.

Оживают, белея, одежды

С пересудом своим говорливым.

Пилигримы, оставьте надежды —

Полумесяц завис над заливом.

Все закрыто — и нет уже давки.

Но становятся улицы уже.

Отворяются новые лавки —

Там дешевле, хотя и похуже.

Африканцы, китайцы, индусы

Пробуждают кварталы от спячки.

Прогуляйтесь-ка, если не трусы,

Пряча глубже, однако, заначки.

Европейская ночь распахнула

Воздух призракам — бродят повсюду.

Наважденье Сеула, аула…

Как не множиться этому люду?

Навсегда ли алмазы? — едва ли.

Бижутерия — жуткое дело!

Вот и Геную завоевали.

Только море волной и задело.

VI. Бергамо

Что безлюдной тишины безвольней…

Только колокольня с колокольней

Чокаются в чуткой синеве.

Ярус верхний звуки рушит прямо

В нижний ряд органного Бергамо —

Да кишат каштанами в траве!

В городе огромном на пьяццетте

Камнем стали песни Доницетти,

Но из глыбы лобной не извлечь

Музыку Ваятелю соборов,

Торжищ, вавилонских разговоров

Утрами, утратившими речь.

Лангобарды, римляне, этруски…

Каково им не внимать по-русски

Двум туристам, слушающим звон.

Хлынул шум, протянута рука мне —

Мы ведь во плоти еще, не в камне.

И шагнуть в толпу, что выйти вон.

VII. Радуга над лагуной

Радужку отмуча,

Радугу в себя вбирает туча.

Дождевой надой,

Словно радость бедой,

Отторгнут в нее водой.

Не течет из крана —

Стала стеклом на Мурано.

Пропадает страх,

Прокураций прожженных прах

Смешан с кварцем на островах.

Облекается сферой,

Как монастыри верой.

А ты на террасе стой,

С этой ли стороны, с той,

Любуйся ею, пустой.

Дрогнет балкона дверь:

Видимости не верь.

Зеркало наизнанку —

Как узреть изнутри мамку

Или грядущую ямку.

А всего-то отражена

Комната, выходящая из окна,

Волны Бренты из черепицы,

Солнце, сделанное из пиццы,

Кампанил буранские спицы.

О них лопаются шары,

Летящие с Пьяццы, от детворы:

Наталкиваются на штыри

Мыльные радужные пузыри —

С детским дыханьем внутри.

VIII. Верона

Увы, я не из первых бегунов.

На всех сукна январского не хватит же? —

С неровных веронезских берегов

Отрезами развернутого к Адидже.

Венозным варикозом старика,

Копя в извивах сизых электричество,

Резвея, в ГЭС врезается река,

Наркозом в Скалигерово владычество.

Так в беге время молодеет тут.

Вот бронзовый Шекспир, балкон Джульетты ли…

Не в дом Да Порто толпы притекут —

В Виченце умер, и когда бы ведали.

Зачем бежать? Ток самого стиха

Веками полон, хватит на грядущее.

Купил кофейник — вроде петуха —

Уже в Виченце. Да и все бреду еще.

IX. Монтероссо

На вершину подняться Аврору,

В монастырь капуцинов зайти…

Надо ль выше карабкаться в гору? —

Только нету иного пути.

Тяжело два потеющих тела

Забирались на пик, на плато…

Вот акме, заповедник предела

На кремнистой границе с Ничто.

Ниши кладбища. Склепы, надгробья.

Лишь в двадцатом столетье сюда

Стали втаскивать урны — подобья

Непосильного в прошлом труда.

Крутизну оценили подъема,

Отдышались в теньке, на ветру.

Каково же до Божьего Дома

Подымать домовины в жару…

Запечатаны мертвые соты,

Ибо, срезаны, вянут цветы…

Крестный путь на такие высоты

Неземной ли алкал красоты?

Прочь отсюда! Но лучше запомни:

Со скалою упрочили связь

Лики ангелов каменоломни,

Словно в лоно ее возвратясь.

С очевидным ничтожеством споря,

Обрывается небо у ног.

Это уровень горя — не моря.

Даже мраморный Сын, одинок,

Отвернулся от йодистой сини,

Обращен на другую гряду…

Неужели лазурь, что в низине,

С верхоглядной не в том же ряду?

Скоро сонной часовни сиеста

Вновь прервется живой чередой.

Разве труднодоступное место —

С близлежащей-то нашей бедой?

Что с того, что зароют высоко,

Как бы вывернув страшное дно…

Зуб неймет, ибо емлет лишь око.

На Спасителя обращено.