НАШИ ПУБЛИКАЦИИ
Письма Ю. П. Иваска, п.
п. Сувчинского
и В. А. Трейл о Марине Цветаевой
В начале 70-х годов прошлого века я начала поиск
людей, так или иначе близких Марине Цветаевой. С одними я встречалась в Москве,
к другим приезжала в Ташкент, третьих находила в Коктебеле. Но со многими
личные встречи были невозможны, ибо в доперестроечные годы я не имела
возможности выезжать за границу. Так возникла переписка. Она оказалась достаточно обильной. На мои вопросы охотно отвечали Юрий
Иваск, Петр Сувчинский, Вера Гучкова-Трейл, Саломея Андроникова-Гальперн,
Катерина Еленева, Алла Головина, Мария Булгакова-Степуржинская, Симон Карлинский,
дочь Льва Шестова Наталья Баранова-Шестова (приславшая мне, задолго до их
официальной публикации, письма философа к Цветаевой). Крупицы фактов и вполне
субъективных впечатлений были бесценны для моей работы, моим желанием было
воссоздать не только обстоятельства жизни поэта, но и максимально правдивый
образ ее личности. Одновременно я работала над серией статей о цветаевском
творчестве, поэтому послала первую свою опубликованную статью о поэзии
Цветаевой тем, чей отзыв был мне дорог.
Для настоящей публикации отобраны письма трех
моих корреспондентов — их имена достаточно известны нашему читателю.
В текстах писем сохранены часто упоминающиеся
сокращения: М. Ц. (Марина Цветаева), Ц. (Цветаева), М. И. (Марина Ивановна). В
примечаниях используются следующие сокращения: Ц. (Цветаева), И. К. (Ирма
Кудрова), Ю. И. (Юрий Иваск), Вестник РСХД (Вестник Российского Студенческого
Христианского Движения), Вестник РХД (Вестник Российского Христианского
Движения).
Письма
Ю. П. Иваска
Юрий Павлович Иваск (1907—1986) — русский поэт,
критик, историк литературы, мемуарист. С 1920 г. жил в Эстонии, с 1944 г. — в
Германии, в 1949 г. уехал в США. С 1929 г. начал публиковать стихи и
литературно-критические статьи. Преподавал в нескольких американских
университетах, получил звание профессора и кафедру русской литературы в
Массачусетском университете (Амхерст), в 1977 г. вышел в отставку. Автор ряда
статей о творчестве Марины Цветаевой и нескольких посвященных ей стихотворений.
Иваск переписывался с
Цветаевой в 1930—1939 гг., встретился с ней в декабре 1938 г. в Париже, описав
эти встречи в дневнике (см.: Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции. М.,
2002. С. 296—300).
1
27.
ХI. <19>72
Глубокоуважаемая
Ирма Викторовна,
рад
был узнать, что Вы так любите поэзию Марины Цветаевой. Вы, конечно, знаете
сов<етские> издания ее стихов и, м<ожет> б<ыть>, знакомы с
Алей1. Недавно выписал воспоминания сестры
Анастасии2, и это сов<етское>
издание. В Париже был недавно переиздан «Лебединый стан» (с моим расширенным
предисловием)3 и готовится к печати том писем М. И.4. Мог
это послать, но дойдет ли пакет? Кажется, мой приятель А. Р. Небольсин5
оставил у Вас книжку «Золушка», включающую стихотворение, посвященное Цветаевой6. Что Вы о нем скажете? Здесь подготовляется
диссертация о ее поэзии и письмах7.
Расскажу больше, если откликнитесь. В 50-х гг. я редактировал журнал «Опыты»,
где были помещены письма М. И. к Анатолию Штейгеру8, в стихах она
называла его сиротой (в изд<ании> большой
Библ<иоте>ки поэта)9.
Разрешите
пожелать Вам всего самого лучшего.
Юрий Иваск
Slavic D<e>p<artament> Univ<ersity>
of Massachusetts
AMHERST, Mass. 01002 USA
Professor George Ivask.
Привет
от Аркадия Ростиславовича.
1 Дочь Ц. Ариадна
Сергеевна Эфрон (1912—1976), художница, переводчица, писательница, мемуаристка.
Об ее знакомстве и встречах с И. К. см.: Кудрова И. Накануне // Звезда. 2010. №
3. С. 203—204.
2 Имеется в виду первое
издание книги младшей сестры Ц. Анастасии Ивановны (1894—1993): Цветаева А. И.
Воспоминания. М., 1971.
3 Цветаева М. И.
Лебединый стан. Перекоп. 2-е изд. Paris, 1971; на с.
15—34 — вступительная статья Ю. И. «Благородная
Цветаева», являющаяся расширенным вариантом одноименной статьи в первом издании
«Лебединого стана» (Мюнхен, 1957). Статью в варианте 1957 г. см.: Иваск Ю.
Благородная Цветаева: Поэзия хвалы и хулы // Марина Цветаева в критике
современников: В 2 ч. Ч. 2. 1942—1987 годы: Обреченность на время. М., 2003. С.
108—118.
4 Цветаева М. И.
Неизданные письма. Paris, 1972.
5 Аркадий Ростиславович
Небольсин (род. 1932 г.) — ученик и друг Ю. И., известный культуролог, историк,
филолог, религиозный философ. О встрече с ним И. К. см.: Кудрова И. Указ. соч.
6 Стихотворение «Марина
Цветаева» (1969), включенное в сборник Ю. И. «Золушка» (Нью-Йорк, 1970). См.
письмо 5.
7 Речь идет о докторской
диссертации американской славистки Джейн Таубман.
8 С эмигрантским поэтом
Анатолием Сергеевичем Штейгером (1907—1944) Ц. активно переписывалась летом и
осенью 1936 г. Первая публикация части ее писем Штейгеру состоялась в
литературным журнале «Опыты», выходившем в Нью-Йорке и с четвертого номера
редактировавшемся Ю. И.: Опыты. 1955. № 5. С. 45—67; 1956. № 7. С. 8—18; 1957.
№ 8. С. 21—25.
9 Речь идет о посвященном
Штейгеру стихотворном цикле «Стихи сироте», включенном в издание: Цветаева М.
И. Избранные произведения. М.—Л., 1965. (Библиотека поэта.
Большая серия).
2
<Конец
1972 — начало 1973 г.>1
Глубокоуважаемая
Ирма Викторовна,
Аркадий
Ростиславович сказал мне, что Вас интересует, что было написано о Цветаевой
«после Фостер»2. Кажется, в ее библиографии не была упомянута эта
книга: Марина Цветаева. Лебединый стан. Перекоп. ИМКА-ПРЕСС. Второе издание под
ред<акцией> Г. П. Струве, со
вступ<ительной> статьей Ю. П. Иваска3 — и это мое вступление
было дополнено и вообще переработано. Мог бы эту книгу послать, но она не
дойдет. В ней 165 стр. Дата: 1971. В Париже подготовляется к печати том писем
Марины Ивановны4. Но не будут включены
письма ко мне, уже напечатанные5. Вы спросили о выпусках. Я выпустил
из писем М. И. ко мне то, что касалось некоторых ее знакомых и меня. Все это не
представляет интереса. Одна американка пишет диссертацию о Цветаевой6. В журнале «Вестник РСХД» была статья О.
Раевской-Хьюз о Цветаевой. Помнится, о переписке М. И. с Пастернаком7.
Давно
уже восхищаюсь стихами Новеллы Матвеевой и как-то написал
отзыв об одной ее книге8. Знаете ли Вы ее?
Разрешите
пожелать Вам всего самого лучшего.
Ваш
Юрий Иваск
В
моем журнале «Опыты» (1955—<19>58) были помещены письма М. И. к поэту
Анатолию Штейгеру — чрезвычайно интересные. «Опыты» давно уже не выходят9.
Что
скажете о моей «Золушке»? Выйдет ли Мандельштам в «Б<ольшой>
Библ<иотеке> поэта»10?
1 Письмо написано на
бланке Массачусетского университета.
2 Речь идет об издании: Bibliography of Russian
Emigre Literature (Библиография русской зарубежной литературы), 1918—1968 / Сост. Л. А. Форстер. В 2 т. Boston, 1970.
3 См. прим. 3 к письму 1.
4 См. прим. 4 к письму 1.
5 Впервые двенадцать писем
Ц. к И. (с купюрами) были опубликованы в: Russian literary archives (Русский
литературный архив). Ed.
by Dmitry Chizhesky and Michael Karpovich.
New York, 1956. P. 207—237. (Публикация Ю. И.).
6 См. прим. 7 к письму 1.
7 Речь идет о статье
американского литературоведа О. П. Раевской-Хьюз «Борис Пастернак и Марина
Цветаева (К истории дружбы)» (Вестник РСХД. 1971. № 100. С.
281—305).
8 Иваск Ю. Новелла Матвеева. Душа вещей. Сов. писатель. М., 1966 // Новый
Журнал. 1968. № 90. С. 299—301.
9 Журнал «Опыты» издавался с 1953-го по 1958 г.
Всего вышло 9 номеров.
10 Мандельштам О. Э. Стихотворения. Л., 1973. (Библиотека поэта. Большая серия).
3
20.
III. <19>73
Глубокоуважаемая Ирма Викторовна!
Рад был получить Ваше письмо. Радует и вечер
Цветаевой1. Если знаете А. В. Эйснера2, пожалуйста, передайте ему привет, хотя мы не
встречались, и спросите о нашем общем друге Германе3.
Еще радуюсь, уже в-3-х, что Вы продолжаете
работать над лит<ературным> наследием М. И.
Я почти все опубликовал, что было у меня
записано в дневнике <19>38 г.4 Посылаю
ксерографы.
Прочел и сразу же перечел «Воспоминания»
Анастасии Ивановны — живые, верные. Смотрю и на снимок в книге: удивительное
лицо. Кто-то мне сказал, что она до сих пор катается на коньках.
В Париже выйдет сборник писем М. И. Кажется,
войдут ее письма к Страннику5 , но и к другим.
В Йельском ун<иверсите>те хранится одно ее
письмо к Г. А. Адамовичу6. Около ста писем
было у покойной Черновой (ее дочь Резникова, которую хорошо знает дочь М. И.)7.
Вознесенского
не люблю. «Я — Гойя»8 и пр<очее>
совсем ужасно, и чтение его не понравилось, он выступал в соседнем колледже. Я
люблю и интеллектуальную поэзию, но у В<ознесенско>го
нет счастливых стихов, удавшихся.
Благодарю
за внимание к моим стихам.
Новеллу
Матвееву очень ценю. Жду появления новой книги. Хорош был ее «Брeйгель» в «Новом Мире»9. Пластинок с ее голосом
не слышал.
Ваше
письмо «всколыхнуло» воспоминания — незаписанные.
В дек<абре> 1938 г. очень было холодно в Париже,
Нотр-Дам утопал в сугробах (что даже неправдоподобно...).
Я
уже простился с М. И. у стоянки метро и оглянулся.
Удалялось
старомодное — 20-х гг. пальто с высоким псевдомеховым воротником, крепко
стянутое в талии «мужским» ремнем. А головы (склоненной) уже не было видно.
Тихо падал снег — скорее русский, а не французский.
Вскоре
я был уже в Печорах, это недалеко от древнего нашего Изборска. Весь этот уезд
входил тогда в Эстон<скую> республику. Парижан
М. И. недолюбливала, но тепло отзывалась о Бердяеве, об Анне Гиппиус (сестре
Зинаиды)10, о Ходасевиче и укоряла меня за то, что я у него не
побывал. Я ценю его поэзию, но встретиться с ним не стремился.
Одна
моя коллега пишет диссертацию о Цветаевой и, кажется, даже написала. Но еще не
издала.
Вообще
же рад буду ответить на все Ваши вопросы.
У
меня поэма или цикл стихов: «Играющий человек». Там несколько строф о М. И.:
Затравленная, гордая Марина
Цветаева, а все еще: порыв!
За мужа беспокоится, за сына
И, в жизни ничего не различив
(Она невероятно близорука),
Протягивала Мандельштаму руку,
А ей свою десницу русский рок.
Мне-ни-ког-да-ни-до-че-го… стучала
По столику спондейно, кро-ме-них:
Сти-хов! Еще: во что бы то ни
стало
Давай ей небожителей одних!
Движенья: птичьи. Острыми углами.
Неловкие. Оступится и в яме
Очутится. Крылатый только ямб
И быстрый паузник.
Еще
вспомнилось: я очень восхищался Мандельштамом, читал его стихи, но М. И. не
реагировала, как-то каменела. А они когда-то дружили. По словам Н. Я. М<андельштам>, она подарила Мандельштаму Москву...11
С
уважением и приветом
Ваш Юрий Иваск
1 Вечер, посвященный
80-летию Ц., состоялся 24 января 1973 г. в ленинградском Доме писателя на ул. Воинова, 18.
2 Алексей Владимирович
Эйснер (1905—1984) — поэт, переводчик, прозаик, критик, публицист; хороший
знакомый Ц. и ее мужа Сергея Эфрона. Участвовал в литературном объединении
«Скит поэтов» (Прага), член парижского «Союза Возвращения на Родину». Вернулся
в 1940 г., был арестован, провел 8 лет в лагерях и был отправлен в ссылку,
реабилитирован в 1955 г. Упоминание в данном контексте связано с его участием в
юбилейном вечере 1973 г., где он прочел наизусть поэму «Крысолов».
3 Речь идет о Германе
Дмитриевиче Хохлове (1908—1938) — поэте и литературном критике; как и Эйснер,
он был участником «Скита»; в 1933 г. вернулся в СССР и был репрессирован. Ему
посвящена главка в «Воспоминаниях» В. Т. Шаламова, который встретился
с Хохловым в Бутырской тюрьме и именно от него узнал столь любимое им
впоследствии цветаевское стихотворение «Роландов Рог».
4 См. вступительную заметку
к письмам Ю. И.
5 Странник — псевдоним поэта, литературного
критика, церковного деятеля князя Димитрия Алексеевича Шаховского (1902—1989),
впоследствии архиепископа Иоанна Сан-Францисского.
Переписывался с Ц. в 1925—1926 г., напечатал несколько ее произведений в
журнале «Благонамеренный», который издавал. Встретился с ней во время своей
поездки в Париж. Двадцать из двадцати одного письма к нему Ц. были впервые
опубликованы в «Неизданных письмах» (С. 339—376).
6 Это единственное
известное нам письмо Ц. Г. В. Адамовичу также было впервые напечатано в
«Неизданных письмах» (С. 388—389).
7 Ольга Елисеевна Колбасина-Чернова (1886—1964) —
литератор, жена (до 1923 г.) одного из основателей партии эсеров, министра
Временного правительства В. М. Чернова. Ц. дружила с ней и ее дочерью Ариадной,
близко общалась с ними в Праге; первые полгода после переезда во Францию Ц. с
семьей жила в парижской квартире Черновых на rue Rouvet, 8. Наталья
Викторовна Резникова (рожд. Чернова; 1903—1992) —
поэт, литератор, переводчица, мемуаристка, дочь Колбасиной-Черновой. Колбасина-Чернова
и Резникова оставили воспоминания о Ц. Сохранились около пятидесяти писем Ц.
Черновым, большинство из которых были впервые напечатаны в «Неизданных письмах»
(С. 65—228).
8 Имеется в виду
стихотворение «Гойя» (1959).
9 Поэма «Питер Брейгель-старший»
(1967—1968; Новый Мир. 1969. № 4. С. 98—104).
10 Анна Николаевна Гиппиус
(псевд.
Анна Гиз; 1872—1942) — одна из младших сестер З. Н. Гиппиус;
врач, писательница и религиозный деятель.
11 Ц. и Мандельштам познакомились летом 1915 г. в
Коктебеле и тесно общались с января до июня 1916 г., Мандельштам несколько раз
приезжал в Москву, которую Ц. прекрасно знала и охотно показывала близким ей
людям. Мотив «дара» звучит в обращенном к Мандельштаму стихотворении 2 из цикла
«Стихи о Москве»: «Из рук моих — нерукотворный град / Прими,
мой странный, мой прекрасный брат» (1916), в прозе «История одного посвящения»
(1931) Ц. вспоминает «чудесные дни с февраля по июнь 1916 года, дни,
когда я Мандельштаму дарила Москву» и почти дословно повторяет эту фразу в
письме А. В Бахраху. Н. Я. Мандельштам, в свою очередь, во «Второй книге»
пишет: «Цветаева, подарив ему свою дружбу и Москву, как-то расколдовала
Мандельштама. Это был чудесный дар…» (Мандельштам Н. Я.
Вторая книга: Воспоминания. М., 1990. С. 380).
4
24.
<0>8. <19>77
Чтимая Ирма Викторовна,
благодарю Вас за прекрасный подарок: 6-й номер
журнала «Север».
Ваша статья о Марине Цветаевой — одна из лучших
— ей посвященных1. Вы угадали сердцем самое
главное в ее поэзии и мастерски определили сущее ее творчестве. Редко теперь так пишут: или
очень по-компьютерски или неряшливо-импрессионистически.
Не так давно говорил с поэтом
И<осифом> Б<родским>. Он восхищался «Крысоловом» и признал
влияние Ц. на себя2. Он талантлив, у него своя манера, но нет
сильных страстей, нет настоящих желаний, и в этом он так отличается от Ц. и —
ближе ко многим совр<еменным>
америк<анским> поэтам, которые бесстрастно и равнодушно излагают,
разъясняют сложнейшую игру ассоциативных образов. Лимфа течет в их жилах, ну, а
у И<осифа> Б<родского> все-таки кровь...
По существу, во всем с Вами согласен,
но все же имеется и несогласие: не в главном.
Так, слово «наслаждение» неприменимо к Ц. Лучше
было бы сказать «упоение» болью и радостью3. Это Анненский, м<ожет> б<ыть>, иногда наслаждался той зубной
болью, которая ощущается во многих его стихах. Некоторый мазохизм...
Мандельштам никогда не «кажется» сухим и
рационалистичным. Что Вы... У Ц., как Вы верно
определили (ее же словами), наитие в поэзии, наваждение (и, конечно, воля к
воплощению). А на М<андельшта>ма не столько находило, сколько ему
давалось: через него изливалась благодать. Он новый Давид, хотя Нже. Или новый
Хёльдерлин4, но шире.
У Ц. лирическая
биографичность, как у Блока. Этого нет у М<андельштама>,
хотя и известны адресаты многих его стихов (та же М. Ц.), и он, конечно, черпал
и из себя, вкл<ючая> свой Воронеж5, и вместе с тем совсем не
безличен, но не страстен — благодатно-ангельски щедр. А у М<арины>
другая щедрость — в страстях. Ваши аналогии Ц. с Ахматовой и Пастернаком. За
них не «вступаюсь»: к А<хматовой> я как-то равнодушен, а П<астернак> мне лично неприятен (иногда он сюсюкает,
выпятив свои губы). Но, что и говорить, оба большие поэты.
По-моему, материнство
второстепенно в лирике Ц. Ваш пример («Выйдешь... По первому слову:
будь!») очень громкий, без материнской тишины6.
Штейгер? К нему у Ц. — только некоторая примесь материнской нежности.
Как я любил читать «Ученика» или о Давиде и
Сауле7! Должен сознаться:
теперь начинаю к ее поэзии охладевать (а, скажем, Блока, нашего «бога» 20-х
гг., просто не могу перечитывать).
Не посетуйте на меня за эти очень уж не
литературоведческие замечания. И какое это противное слово: «литературовед», а
есть еще и «литературоведка»!
Некоторые
мысли, еще не вполне продуманные, только намеченные в моей посл<едней>
статье.
О Ц. Не стремилась ли
она к исчезновению, как ее могучая Царь-Девица8? М<ожет>
б<ыть>, сильные страсти только к этому ведут. Она не из числа строителей,
как Пушкин, Мандельштам, а скорее расстроитель, как Блок. Это романтика,
которая никогда не удовлетворяется земным. Между тем
хотя бы в молодом Мандельштаме приоткрывается вечное.
Но об этом в двух словах не скажешь.
Я не уверен, что Ц. любила Пруста9. Что же касается подробностей, то их ценили и мн<огие> другие. Это пастерн<аковский>
«всесильный Бог деталей»10! Помнится, я подарил М. И. том Зигрид
Ундсет в нем<ецком> переводе, п<отому>
ч<то> норв<ежский> язык тоже германский, и она не хотела читать ее
романы по-французски11. Это близкая ей северная романтика и — безо
всякой идеализации.
М<ожет> б<ыть>, в «Н<овом> Ж<урнале>» будет помещена моя статья об Эмилии
Дикинсон (1830—1886)12. Единственный амер<иканский>
поэт, которого признаю, люблю. Когда писал, невольно рассказывал о ней М. И.!
Они мало похожи, но сродни. В этом городке, где я живу, сохранился ее
дом-усадьба — уже отчасти музей13. В очерке сравнивал М. Ц. и
Э<мили> Д<икинсон>. Иван Лихачев перевел много стихов Эмилии для сб<орни>ка «Библ<иотеки> всемирн<ой>
литературы»: 3 классика америк<анской> поэзии: это Лонгфелло (он хуже Ал.
Толстого!), Уитмен (графоман — с проблесками гения) и Дикинсон («Xуд<ожественная> лит<ература>», 1976)14.
Вероятно, Вы эту книгу читали. Если пожелаете, пошлю Вам копию моего очерка
(после напечатания).
Хороши фотографии в журнале «Север». Дал бы приз
за снимок «Вбрасывание»! Завтра сделаю 3 ксерографа и разошлю друзьям.
Если бы не Вы, то Ваша
статья о Ц. могла бы пройти незамеченной для меня. Очень хороший журнал.
Вологда15: слово-то
какое! Древность, сугробы, купола. Бывали Вы там? Неожиданно: Анненский написал
там несколько лучших, но совсем не вологодских стихотворений. М<ожет> б<ыть>, школы инспектировал.
Еще раз благодарю Вас за прекрасную книгу
советского издания. Буду очень рад, если откликнитесь!
Шлю привет Юрий Иваск
Цветаева
резко осудила нападение Гитлера на Чехию. Посвятила тому цикл стихов16.
Но это холодные стихи. Прожила в Праге несколько лет, но не знала чешск<ого> яз<ыка>. Не была за живое задета
Чехией. Эти стихи — благородный поступок, но не настоящая поэзия — была
одержима Прагой, но не ее обитателями.
1 «„Если душа родилась
крылатой…“ (О поэзии Марины Цветаевой)» (Север. 1977. № 6. С.
108—121).
2 «Крысолов» — поэма Ц.
(1925). И. А. Бродский всегда называл Ц. в числе своих самых любимых поэтов и
посвятил ей несколько эссе, отличающихся глубиной проникновения в ее
поэтический мир. В 1998 г. по инициативе И. К. и с ее предисловием была издана
книга «Бродский о Цветаевой» (М.).
3 Впоследствии И. К.
заменила слово «наслаждение» на «упоение».
4 Иоганн Кристиан Фридрих
Гёльдерлин (1770—1843) — немецкий поэт-романтик, горячо любимый Ц.
5 Речь идет о стихах,
написанных Мандельштамом в воронежской ссылке.
6 С некоторыми
разночтениями в пунктуации цитируется цветаевское стихотворение «Раковина»
(1923), где действительно эксплицирована тема материнства: «Матери каждая пытка
впору, / В меру… Лишь ты бы, расторгнув плен, / Целое
море хлебнул взамен!»
7 «Ученик» (1921) —
стихотворный цикл Ц.; Давид и Саул упоминаются в нескольких ее произведениях:
циклах «Отрок» (1921), «Деревья» (1922—1923), «Час души» (1923).
8 Царь-Девица — героиня
одноименной поэмы Ц. (1920).
9 Ц. высоко ценила
творчество М. Пруста, не раз с восхищением отзывалась о нем в эссе, письмах,
выступлениях и дневниковых записях.
10 Строка из стихотворения
Пастернака «Давай ронять слова…» (1917?), часто цитировавшаяся Ц.
11 Речь идет об одной из
любимейших книг Ц., исторической трилогии норвежской писательницы Сигрид Унсет
«Кристин, дочь Лавранса» (1920—1922). Немецкие издания романа были недешевы,
кроме того, символика подарка также играла для Ц. немалую роль; поэтому она
просила себе в подарок разные книги трилогии у разных людей, на чью
привязанность и дружбу она могла рассчитывать. Ю. И., в частности, подарил ей
третий том — «Крест».
12 Иваск Ю. Эмилия
Дикинсон // Новый журнал. 1977. № 128. С. 93—113.
13 Имеется в виду
дом-усадьба (в 2003 г. там и в самом деле был открыт музей) Дикинсон в городке
Амхерст, где поэтесса родилась и прожила практически всю жизнь. Ю. И. прожил в
Амхерсте с 1969 г. до смерти. Дикинсон и Ю. И. покоятся на одном кладбище.
14 Иван
Алексеевич Лихачев (1902—1972) — переводчик, перевел часть стихотворений
Дикинсон, вошедших в книгу: Лонгфелло Г. Песнь о Гайавате. Уитмен У.
Стихотворения и поэмы. Дикинсон Э. Стихотворения. М., 1976. (Библиотека
всемирной литературы; Т. 119).
15
Журнал
«Север», орган СП Карельской и Коми АССР, Архангельского и Вологодского
отделений СП РСФСР, издавался в Петрозаводске.
16 Двухчастный цикл из
четырнадцати стихотворений «Стихи к Чехии» (1938—1939).
5
11.
10. <19>78
<…>
Милая Ирма Викторовна, рад был получить от Вас весточку. Спасибо! Посылаю Вам
фрагмент моей статьи об Эмилии Дикинсон. Ее стихи были переведены в прекрасном
советском сборнике 1976 г. («Худож<ественная>
лит<ерату>ра»), посвященном Лонгфелло, Уитмену, Дикинсон. Эмилию
переводили В. Маркова и Иван Лихачев, о кот<оро>м много слышал, кажется,
он дружил с Кузминым1. М<ожет>
б<ыть>, Вы его знаете. Переводы неплохие, но я не верю во всякие
«переложения» стихов.
Я
исключил из писем М. И. немногое, касавшееся людей, тогда еще живших. Скажу
прямо: никакого «романа» у меня с М. И. не было. Только дружеские беседы.
В
Париже 1938 г. М. И. не пожелала говорить со мной о Мандельштаме. Мне кажется,
в то лето, помнится, 1916 г., Мандельштам убежал от нее в Коктебель. Но
посвятил ей несколько стихотворений, называя «монашкой»2.
Посылал
ли я Вам эти мои стихи, посвященные Цветаевой:
Темная птица. Парка. Весталка.
Или монашка. Или
гадалка.
Руку простерла. Или
крыло.
Облако мглою заволокло.
Невмоготу. Темно.
Тишина.
Нб ухо мне шепнула она:
— Райские яблоки
стерегу.
— Рано еще. Ау. Ни гугу.
(ноябрь
1969 г., сб<орни>к «Золушка»)
Что-то
жуткое было в М. И., и от этой жути она сама страдала. В сб<орни>ке
писем М. И. к В. Н. Буниной (1972 г.) были сделаны купюры3. Недавно
мне дали их на прочтение. Там М. И. очень жалуется на Алю: она неряшлива,
легкомысленна. Решили — не опубликовывать. Но все это хранится. По-моему, М. И.
была «по человечеству» неправа по отношению к дочери. У Али не было юности в
Париже. Вся любовь была обращена к Муру4.
Но не нам судить. Лучше отложить печатание. Хотя бедная Аля умерла*.
Рад, что Вы работаете над наследием Цветаевой.
Всей правды не сказать. И трудности с
публикацией.
Надо помнить: все поэты, как говорится, «трудные
люди». И если бы у них не было т<ак>
н<азываемых> недостатков, то они не были бы самими собою и не могли бы
написать многие лучшие свои стихи.
Видели ли сб<орни>к
1976 г.: М. Ц. Стихи. Театр. Проза**. Там «Повесть о Сонечке»5. Замечательная.
Это была сапфическая дружба, страстная, но вместе с тем платоническая.
Цветаева понимала и мужские дружбы. Отождествляла себя с мальчиком
светловолосым — ради Волконского6,
кот<оры>й был холоден к женщинам. А отношения Давида и Саула? Почему Саул
не убил Псалмопевца? П<отому> ч<то> был им
как-то прельщен7.
Кажется, хотят издать и др<угие>
письма Цветаевой. М<ожет> б<ыть>, будут
включены и те, которые были написаны Шестову8. Можно дать и
обращенные ко мне, без купюр9. Все же, я не
дам 2 стр. посл<еднего> письма М. И., п<отому>
ч<то> они очень личные, но и там нет «романа»10.
У М. И. было высокое чувство комического***. В
моем париж<ском> дневнике есть этот ее рассказ,
не слишком приличный.
Ремизовы поехали в Бретань. Жили в отеле. Сераф<има> Павл<овна>11 вызвала
хозяина-бретонца, он долго раздумывал: бретонцы тяжелодумы. — Что это под
кроватью, какой-то наперсток! — Бретонец принес ведро. — Хорошо, но края режут.
Тогда хозяин взял запасную шину с машины заезжего американца и положил на
ведро. (Тоже после долгого раздумья.)
С<ерафима> П<авловна>
была очень полная.
О Цветаевой написала диссертацию г<оспо>жа Таубман. Она не опубликована. Читал отрывки.
Ничего особенного там нет.
В Ленинграде белые ночи. Знаю их по Ревелю, а в
СПб. никогда не был. Поедете ли куда-н<и>б<удь>
на лето?
Всего самого лучшего, доброго.
Ваш Юрий Иваск
Вы, конечно, читали восп<оминан>ия
Анастасии Ц. (сов<етское> изд<ание>). Она
жива. Я несколько раз перечитывал ее книгу. Хорошо написано.
У меня еще есть др<угие>
стихи о встрече с М. И. Могу послать13.
*Она
хорошо писала о матери, простила ей все обиды.
**Я
отозвался об этой книге в «Вестнике»12.
***Не юмор! Набоков меня
наставлял: русское слово «юмор» — дешевка. Это — Арк<адий>
Аверченко! Неприложимо к Гоголю. Англ<ийское>
<слово> имеет другое значение. Я согласился.
1 Вера Николаевна Маркова
(1907—1995) — переводчик, поэт; бульшая часть стихотворений Дикинсон была
представлена в названном издании в ее переводе. И. А. Лихачев (см. прим. 14 к
письму 4) был хорошим знакомым М. А. Кузмина.
2 Речь идет о стихотворении Мандельштама «Не веря
воскресенья чуду…» (1916), в котором упоминается «туманная монашка». О
возникновении этого образа и «бегстве в Коктебель» подробнейшим образом
рассказано в цветаевской прозе о Мандельштаме «История одного посвящения»,
впрочем, с некоторым смещением хронологии и авторским переосмыслением событий.
3 Имеется в виду сборник
«Неизданные письма» (см. прим. 4 к письму 1), в котором была впервые
опубликована бЛльшая часть писем Ц. к В. Н. Буниной.
4 Детское прозвище сына Ц. Георгия Сергеевича
Эфрона (1925—1944).
5 Речь идет о книге: «Неизданное: Стихи. Театр.
Проза» (Paris, 1976), в которой была впервые опубликована вторая часть «Повести
о Сонечке» (1937).
6 Князь Сергей Михайлович Волконский (1860—1937)
— внук декабриста С. Г. Волконского, театральный деятель, художественный
критик, мемуарист, был многолетним другом Ц. Первое стихотворение обращенного к
нему цикла «Ученик» (1921) начинается строкой: «Быть мальчиком твоим светлоголовым…»
7 См. прим. 7 к письму 4.
8 Лев Шестов (Лев Исаакович Шварцман; 1866—1938)
— философ-экзистенциалист, литератор. Письма Ц. к нему были впервые
опубликованы: Вестник РХД. 1979. № 129. С. 124—130.
9 В блоке «Из неизданных
писем Марины Цветаевой» в № 128 «Вестника РХД» за 1979 г. (с. 175—176) была
напечатана часть письма Ц. к Ю. И. от 27 февраля 1939 г., не вошедшая в первое
издание писем.
10 В этом не опубликованном
при жизни Ю. И. фрагменте письма Ц. от 27 февраля 1939 г. речь шла о его личной
жизни; впервые издано: Швейцер В. Об одном недоопубликованном письме Марины
Цветаевой // Marina Tsvetaeva: One Hundred Years: Papers from the Tsvetaeva
Centenary Symposium (Amherst College, Amherst, Mass., 1992). Oakland, 1994. P.
27—44.
11 Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (1875—1943)
— жена А. М. Ремизова, специалист по палеографии.
12 Имеется в виду
стихотворение Ю. И. «Прощание» («Вы поняли: не осудили…»), датированное 18—19
сентября 1978 г.
13 Иваск Ю. Марина Цветаева. Стихи. Театр. Проза.
YMCA-Press, 1976 // Вестник РСХД. 1977. № 120. С. 263—264.
Письма
П. П. Сувчинского
Петр
Петрович Сувчинский (1892—1985) — музыковед, культуролог, философ, публицист. В
1915—1917 гг. вместе с А. Н. Римским-Корсаковым был редактором журнала
«Музыкальный современник», издавал сборники «Мелос», был одним из организаторов
кружка теоретиков музыки. Дружил с И. Ф. Стравинским и С. С. Прокофьевым. Один
из основателей и лидеров евразийского движения; совместно с мужем Цветаевой С.
Я. Эфроном издавал журнал «Версты» (1926—1928) и еженедельник «Евразия»
(1928—1929), в которых принимала участие и Цветаева. Некоторое время она была
очарована яркой личностью Сувчинского, сохранился ряд ее писем к нему.
Впоследствии
отошел от политики, публиковал статьи о русской музыке и литературе, создал
капитальный труд «Век русской музыки» (издан частично).
Оба
публикуемых письма написаны по-французски, перевод выполнен И. Б. Комаровой.
1
Париж,
14 апреля 1978 г.
Прошу
прощения за то, что отвечаю Вам по-французски: в данный момент у меня нет
русской пишущей машинки, а мой почерк теперь стал такой, что я сам его едва
разбираю.
Меня
много раз просили писать мемуары, я всегда отказывался, потому что мне очень
трудно говорить о прошлом, не полагаясь целиком на собственную память и будучи
при этом уверенным, что большинство мемуаров вообще — продукт воображения,
опрокинутого назад.
Тем
не менее я попытаюсь ответить на Ваши вопросы.
Я
хорошо и близко знал М. И. все годы ее жизни в Париже (Медон1).
Я часто ее видел одну и в кругу семьи. Я хотел бы сразу же Вам сказать, что
считаю Цветаеву одним из величайших русских поэтов.
М.
И. никогда не принадлежала к «Евразийскому движению» и абсолютно не
интересовалась идеями и деятельностью этой группы2.
Именно я побудил Сергея Эфрона войти в Правление «Евразийского издательства»,
чтобы уравновесить влияние «правых»3. Хочу подчеркнуть, что я
никогда не был так называемым «белым русским» и не имел никаких связей с белой
эмиграцией. Одновременно я способствовал тому, чтобы в это издательство вошел
еще один человек, которого М. И. близко знала уже в Праге4.
Если
М. И. вообще интересовалась деятельностью этого издательства, то этот интерес
был чисто личный и связан был с Сергеем Эфроном и с этим вторым человеком.
Повторяю, она сама никоим образом не участвовала ни в каких делах Евразийцев5. По инициативе
Святополк-Мирского6 и моей собственной издаваемый нами журнал
получил название «Версты» (как Вы знаете, это название одного из сборников
стихотворений М. И, но сами стихи никак не связаны с евразийским движением)7.
Мы
пригласили к участию Ремизова, поскольку, по нашему мнению, это был
единственный величайший из русских писателей, живший за границей.
По
тем же причинам мы пригласили к сотрудничеству с нами Льва Шестова, считая его
выдающимся русским мыслителем и первоклассным писателем, а также человеком
редких качеств. Я надеюсь и даже уверен, что когда-нибудь его откроют в России,
во всяком случае в Европе к нему относятся с
величайшим уважением.
Мы
собрались тогда, чтобы противопоставить себя литературному течению, которое в
ту пору главенствовало в Париже, и я могу Вас заверить, что Цветаеву в этих
кругах эмиграции, увы, не ценили.
М.
И. и Мирский были связаны тесной дружбой и взаимным восхищением. Но особенно
сердечные отношения связывали Цветаеву на расстоянии
с Р.-М. Рильке8.
Я
очень хорошо знал Сергея Эфрона. Мы были близкими друзьями, но в некий момент
он исчез из поля моего зрения. И тут я хотел бы обратить внимание на одно
существенное обстоятельство в жизни определенной части эмигрантской
интеллигенции.
В
тридцатые годы Советская Россия начала притягивать к себе многих людей. Это
можно сравнить с действием некоего магнита, который особенно притягивал к себе
тех, кто испытывал по отношению к бывшей родине угрызения совести и хотел искупить
свое прошлое.
Будьте
добры передать от меня привет Н. Бруни-Бальмонт и А. М. Кузнецову9.
Буду
Вам весьма признателен, если когда-нибудь Вы будете столь любезны и пошлете мне
Ваши статьи и изыскания.
Примите
заверения в моих самых искренних чувствах.
Петр Сувчинский
1 Медон — пригород
Парижа, где Ц. с семьей прожила с 1 апреля 1927 г. по 31 марта 1932 г.
2 В письме А. А. Тесковой
от 21 февраля 1927 г. Ц. писала: «Если бы я на свете жила (и, преступая
целый ряд других „если бы“) — я бы наверное была
евразийцем. Но — но идея государства, но российское государство во мне не
нуждается, нуждается ряд других вещей, которым и служу...»
3 «Евразийское
книгоиздательство» было основано в 1923 г. для издательской поддержки
евразийского движения. В нем печатались как периодические издания
соответствующего направления, так и книги и брошюры. П. П. Сувчинский, возглавлявший просоветски настроенное течение внутри
евразийства, стремился упрочить свои позиции, привлекая к работе в издательстве
единомышленников, но закончилась это так называемым «кламарским расколом»
движения на правое и левое крыло.
4 Константин Болеславович
Родзевич (1895—1988) — герой цветаевских «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца». После
переезда в 1926 г. в Париж он и его жена продолжали общаться с Эфроном и Ц.
Участник евразийского движения, соратник Эфрона по изданию еженедельника
«Евразия». Позже был завербован советскими спецслужбами в Париже.
5 В первом номере «Евразии»
(ноябрь 1928 г.) было напечатано цветаевское приветствие В. В. Маяковскому,
задуманное ею как выражение солидарности собрату по перу поверх политических
барьеров. Однако многими оно было воспринято именно как
политическая декларация и стало непосредственным поводом для назревавшего уже
раскола евразийского движения (подробнее см. в книге И. К. «Путь комет» (СПб.,
2007. Т. 2. С. 254—257)).
6 Дмитрий Петрович
Святополк-Мирский, Князь (1890—1939) — литературный критик, высоко ценивший
творчество М. Ц., историк литературы, публицист; один из теоретиков
евразийства, соредактор журнала «Версты», член редколлегии газеты «Евразия»; в
1932 г. вернулся в СССР, в 1937 г. был репрессирован.
7 «Версты» (Париж,
1926—1928, всего вышло три номера) — журнал под редакцией Д. П. Святополк-Мирского, П. П. Сувчинского и С. Я. Эфрона, и, как
указано на обложке, «при ближайшем участии А. Ремизова, М. Цветаевой и Л.
Шестова». Дальнейшие пояснения Сувчинского о Ремизове и Шестове являются
ответами на вопросы И. К., связанные с их сотрудничеством в журнале. Название
журнал действительно получил по двум разным цветаевским одноименным сборникам
(1921, 1922).
8 Ц. считала Р.-М. Рильке
величайшим из поэтов-современников; Рильке и Ц. переписывались в 1926 г.,
посвятили друг другу ряд произведений (отметим прежде
всего «Элегию (к Марине Цветаевой-Эфрон)» Рильке и поэму Ц. «Новогоднее»).
9 Нина Константиновна
Бруни-Бальмонт (1901—1989) — дочь поэта К. Д. Бальмонта; Анатолий
Михайлович Кузнецов (1935—2010) — музыковед, биограф М. В. Юдиной.
2
Париж,
19 октября <19>78 г.
Из Вашего письма от 10 октября <19>78 г. я
понял, что Вы не получили мое письмо от 12 июня, поэтому в этом же конверте
посылаю его копию1.
Дополнительно попытаюсь дать Вам сведения, о
которых Вы меня спрашиваете.
Отношения между Цветаевой и Мирским были очень
сердечные, но иногда неровные, ибо оба отличались трудным и неуравновешенным
характером.
Идея издания журнала «Версты» исходила от всей
группы, в которую входили: Мирский, Ремизов, Цветаева, Эфрон, Лев Шестов и я.
Деньги на это издание были добыты Мирским в Лондоне2.
Мадам Гальперн действительно тогда помогла
Цветаевой3.
«Версты» были плохо встречены в русской
эмигрантской прессе; что касается меня, я никогда не был связан с этой средой и
с этой прессой.
Выход журнала был приостановлен ввиду отсутствия
денег.
В 30-х годах наша группа распалась по разным
причинам, и в последние годы парижской жизни Эфрона и Цветаевой я их, честно
говоря, потерял из виду.
Как я Вам говорил в моем первом письме, я в
восхищении от Вашей статьи о Цветаевой4.
Искренне Ваш Петр Сувчинский
1 Копия письма не
сохранилась или не была послана автором.
2 Издание спонсировал
английский предприниматель Г. Н. Сполдинг (1877—1953). Увлеченный евразийскими
идеями, он финансировал евразийское движение с 1924 г. по начало
1932 г. После «кламарского раскола» его субсидии постепенно иссякли.
3 Речь идет о Саломее
Николаевне Андрониковой-Гальперн (1888—1982), хорошей знакомой Ц. и адресате
многих ее писем. Андроникова-Гальперн была в эмиграции материально независимой
и не только взяла на себя добровольную обязанность ежемесячно помогать Ц., но и
привлекла к тому же своих ближайших друзей. Эта помощь продолжалась в течение
нескольких лет и стала важной составной частью в бюджете семьи Эфронов.
4 См. прим. 1 к письму 4 Ю.
И.
Письма
В. А. Трейл
Вера
Александровна Трейл (Traill, 1906—1987) — дочь видного русского политического
деятеля А. И. Гучкова, первая жена П. П. Сувчинского, близкий друг Д. П. Святополк-Мирского. С Цветаевой познакомилась в Париже в
1926 г., позже дружила больше с Сергеем и Ариадной Эфрон. Сподвижница С. Я.
Эфрона по работе в советских спецслужбах во Франции. В 1936—1937 гг. около года
пробыла в СССР, встречалась, в частности, с Н. И. Ежовым. Во время войны была
интернирована в немецкий концлагерь, откуда бежала и с 1941 г. жила в Англии. После
войны занималась журналистикой, разочаровалась в советских идеалах.
1
24-го
ноября <1978>
11
Riverside, Cambridge
Дорогая
Ирма Викторовна —
1.
Извините за ужасный почерк — всегда был плохой, а теперь хуже, п<отому> ч<то> я ухитрилась сжечь мою правую
сторону и еле держу перо1.
А русской машинки нет.
2.
И главное — я необычайно мало помню о Марине. Ее — да, голос, движенья и все.
Но диалога — ноль. И ничего серьезного. Все — пустяки — и их мало. У
меня дурацкая память — помню гл<авным>
обр<азом> что смешно.
Познакомились
мы — да, почти сразу после их приезда в Париж, т<о> е<сть>
в 1925—<19>26 г. Мы жили (я и мой первый муж, Сувчинский)
в Clamart, а Марина в Meudon, оба пригороды, минут 20 ходьбы. Видались часто.
Мне было лет 19—20.
Стихи
ее я открыла, сама для себя, раньше — и была потрясена. Потом прочла у Мирского
— «распущенная москвичка»2, — и, когда он приехал из Лондона (он проводил все каникулы во Франции), я устроила
скандал: «Ах ты, великий критик! Ты ровно ничего не понимаешь! Она гениальный
поэт». — Он покорно перечел и сказал, что, пожалуй, я права. А когда она
появилась
в Меudon (раньше она жила у каких-то Черновых, не
помню где3) — мы все отправились знакомиться — Петр (мой муж), Дим
(Мирский) и я. — Какое первое впечатление? — Крошечная
грязная квартирка. Дверь открыла большая толстая девочка
в переднике (Аля — тогда лет 124) кот<орая>
тут же вернулась на кухню мыть посуду. — Марина меня не разочаровала — мальчишеская прямая фигура, походка — как козочка, угловатая
и легкая. Явно умна (а что говорила — не помню ни
слова!). В корзинке лежал бебешка — Мур. Месяцев 5, 6, 8? Он еще не ходил. Я обожаю маленьких и с интересом стала смотреть, и тут же он
показался мне необычайно несимпатичным: красивое, но ужасно взрослое
лицо, угрюмое. За лет 12, что я его знала, я не видела, чтобы он улыбнулся.
Марина сияла и гордо его демонстрировала. Потом появилась и Аля, в том же
грязном фартуке. Она (а позже и Мур) называла мать на «вы» — что мне казалось
неестественным. Особенно на фоне этой вопиющей бедности.
Дим,
кот<орый> был очень добрый, — ужаснулся этим
нищенским существованием. Начал организовывать помощь, больше всех помогала
Саломея5. Дим посылал что-то ежемесячно — немного, но он не очень
много зарабатывал. — Саломея очень подружилась с Мариной.
Если бы Вы спросили меня тогда — «какие у Вас
отношения с М. Цветаевой?» — я бы, наверное, сказала «отличные».
А воспоминанья — почему-то — нет.
Писала она мне редко — мы слишком часто виделись
— и эти 3—4 письма у меня (как и я сама) сгорели. Помню
фразу (лестное запоминается!) — «Большому кораблю
большое и плаванье»6. Т<о> е<сть>
она считала меня очень умной. А я знала, что она необычайный поэт. Но
жизнь ее мне не нравилась. Она — Поэт <подчеркнуто дважды. — Ю. Б.>.
Аля — домработница. (Она много лет не ходила в школу7
— мыла пеленки и посуду, пока мама писала стихи.) О поэзии Марины я никогда не
передумала — не вижу, чем она меньше, чем напр<имер>
Пастернак, — но лично, что я чувствовала — была смесь жалости с раздражением.
Мур был, всегда, ужас. Я помню
перед вторым его рожденьем мы обдумывали — что ему подарить? Петр (мой
муж), проходя мимо двери, услышал и сказал: «Какая такая проблема? Ему нужна баба».
Мы все расхохотались. Он правда был огромным,
тяжелым, жутко взрослым. Марина была слепа. Не только она считала его
чудом, но думала, что все другие тоже.
Раз мы провели лето вместе у моря8.
Тогда была мода загорать, и я старалась приехать в Париж негритянкой.
Толстенный этот Мур шатался надо мной (года 2—3?). Я сказала: «Мур, отойди, ты
мне заслоняешь солнце». — И помню возмущенный голос Марины: «Вера! Как вы могли
это сказать такому солнечному созданью, как Мур?» И я ей долго объясняла, что
Мур (чорт бы его драл), может быть, солнечный метафорически — а я загораю
физически.
Я, м<ожет>
б<ыть>, не права — это догадка, — но я подозреваю, что жуткая Маринина
смерть, о кот<орой> мне страшно думать, — была, по существу, от
разочарования в этом боготворимом ею Муре. Многие писали, что это было после
ареста Сережи и Али, — но думала она об этом за год раньше и искала
крючок на потолке9. Мне очень страшно, как
она искала крючок. Она была очень близорука. (В Париже
из кокетства она не носила очков. Но я читала, что к
концу — в Елабуге — очки у нее были.)
Мурин отец — почти
наверное — Родзевич10, герой Поэм Конца и Горы. Я его видела в
Париже месяца 3 назад. «Ты теперь объявляешь, как, мол, Марина была твой grand
amour11. Почему же ты ее бросил и женился на скучнейшей этой Мусе
Булгаковой12?» (Они разошлись через 2 года.)
Он: «Это совсем не связано. Я простился с
Мариной в Праге, а женился 2 года спустя, в Париже».
Я: «А почему ты ее — Марину — бросил?13
Она тебя любила».
Он: «Любила? я не знаю. Она меня выдумала.
Ты знаешь, какой она была выдумщицей. Быть таким героем, каким она меня
придумала, я не мог. Кроме того — главное — Сережа был мой друг, я его предал,
и потом мне стало стыдно».
Этот Родзевич — бабник, и я верю, что он начал
этот роман с Мариной «просто так» — почему нет? Всякая баба годится. А
получилось больше, чем он ожидал.
Больше я не сумела из него вытянуть. Хотите
написать
ему?
M<onsieur>Rodzevitch,
26 rue Lacretelle, Paris, 15e.
Константин — отчества его не знаю.
Я его всегда называла «Cordй» — его партийная кличка14.
Ему 85 лет, но совсем живой и неглупый.
Мой настоящий друг в этой семье был
Сережа (не Марина). Он был очаровательный, мягкий, красивый, и честный до конца
идеалист. Петр (тот же мой первый муж) говорил: «Сережа влюблен в пятилетку,
как в девочку».
Нет — к возвращенцам15 я не имела никакого
отношения. Но об его «деятельности» я, мне кажется, знала все или почти все.
— Я
не знаю, знаете ли Вы и хотите ли знать о «деле Рейсса». Считается, что С<ережа> был в это замешан, а я уверена, что нет16.
— Марина, конечно, ничего не знала и политикой вообще не интересовалась.
Я вернулась
из Москвы около 15-го — м<ожет> б<ыть>, 10-го — сент<ября>
1937. Сережа приходил почти каждый день. Сказал, что он влюблен в барышню лет
24-х—25-ти и не знает что делать. Я сказала: «Я знаю, что делать», — но
он, вздохнув, ответил: «Нет. Я не могу бросить Марину». — 20-го
сент<ября> родилась моя дочь, и дня через 3—4 появился в больнице С<ережа>. «Меня запутали в грязное дело, я ни при
чем, но должен уехать»17. Вот и все.
О
Мирском: ничего особенного между ним и М<ариной>
не было. Просто он оценил ее как поэта, очень старался ей помочь, один раз
устроил ей поездку в Лондон, где она пробыла дней 1018. Насколько я
помню — финансовых результатов не было. <…>
Вы
читали Марка Слонима? Интересная статья. Не помню, где напечатана. Но если Вы
не видели ее — я найду19.
О
профессоре в Cambridge20 — я позвонила самому нашему известному
специалисту проф<ессору> Андрееву21,
и он гов<орит>, что Вы, м<ожет> б<ыть>, имеете в виду
Cambridge в Америке. Там есть такой Роман Якобсон22, кот<орый> знал Марину. Я напишу ему завтра, т<ак> ч<то> пока не беспокойтесь. Это письмо Вас
разочарует — но что делать? Я Вам сказала — у меня дурацкая
память.
Ваша
Vera Traill
1 Дом В. А. Трейл в
Кембридже незадолго до того сгорел, она чудом уцелела.
2 Д. П. Святополк-Мирский назвал Ц. в предисловии к
составленной им антологии «Русская лирика» «талантливой, но безнадежно
распущенной москвичкой» (Русская лирика: Маленькая антология от Ломоносова до
Пастернака. Париж, 1924. С. XII). Позднее Мирский
изменил отношение к творчеству Ц.
3 См. прим. 7 к письму 3 Ю.
И.
4 А. С. Эфрон в 1926 г.
было 14 лет.
5 Андроникова-Гальперн.
6 Сохранилось четыре письма
Ц. к В. А. Трейл (в то время — Сувчинской), три из них преимущественно бытового
характера. В четвертом же (от 1 сентября 1928 г.) встречается фраза «…Вы так
очевидно и явно растете — большая»; возможно, о ней В. А. Трейл здесь и
вспоминает.
7 Ариадна Эфрон не имела
систематического образования, оно ограничилось учебой в русской гимназии в
Чехии в течение одного учебного года. Это возмущало многих из цветаевского
окружения, несмотря на то что Аля получила блестящее
домашнее воспитание. Помимо того, будучи одаренной художницей, она посещала
несколько художественных школ, в Париже прошла курс обучения в училище
прикладного искусства «Art et PublicitБ» (оформление
книги, гравюра, литография) и училище при Луврском музее «Ecole du Louvre»
(история изобразительных искусств).
8 Часть лета и начало
осени 1928 г. Ц. с семьей провела в Понтайаке на Антлантическом океане, там же
отдыхали многие евразийцы, в том числе П. П. Сувчинский с женой.
9 Речь идет о дневниковой
записи Ц. от 5 сентября 1940 г.: «Никто не видит — не знает, — что я год уже
(приблизительно) ищу глазами — крюк, но его нет, п‹отому›
ч‹то› везде электричество. Никаких „люстр“… Я год примеряю — смерть».
Этот отрывок впервые был опубликован в «Неизданных письмах».
10 Такие слухи действительно
ходили, однако в опубликованных позднее дневниковых записях М. Ц. совершенно
определенно указано отцовство Сергея Эфрона.
11 Великой любовью (фр.).
12 Мария Сергеевна Степуржинская (рожд. Булгакова;
1898—1979) — первая жена К. Б. Родзевича.
13 См. прим. 2 к письму 2.
14 Конспиративное имя К.
Б. Родзевича с конца 1920-х гг. (Луи Корде — во Франции, Луис Кордес — в
Испании).
15 Члены парижского «Союза
возвращения на Родину». Закамуфлированный под культурную организацию, «Союз»
являлся на самом деле плацдармом деятельности советских спецслужб. С. Я. Эфрон
играл в «Союзе» одну из наиболее значимых ролей.
16 Игнатий Рейсс (Игнатий
Станиславович Порецкий, он же Людвиг; 1899—1937) — польский коммунист, крупный
советский разведчик, резидент НКВД во Франции; отказался вернуться в СССР несмотря на требование НКВД. В июле 1937 г. написал
письмо в ЦК ВКП(б) с резким осуждением сталинского
режима, письмо было перехвачено советскими спецслужбами в Париже. Их
оперативная группа выследила Рейсса, и 4 сентября 1937 г. он был убит в
Швейцарии, в окрестностях Лозанны. Французская и русская эмигрантская пресса
долгое время безосновательно приписывала убийство С. Я. Эфрону, однако
подлинными убийцами были кадровые террористы НКВД Виктор Правдин и Борис
Афанасьев.
17 22 сентября 1937 г.
состоялось похищение советскими спецслужбами генерала Е. К. Миллера,
возглавлявшего в эмиграции Русский общевоинский союз. Французская полиция
энергично занялась расследованием связи этого события и дела Рейсса. Какое-то время Эфрона склонны были винить и в этом преступлении;
Трейл этого мнения не разделяла (см. ниже ее письмо К. В. Хенкину), много позже
от дочери генерала А. И. Денинкина стало известно, что, наоборот, — усилиями
Эфрона от похищения был спасен ее отец (см.: Кудрова И. Путь комет. Т.
2. С. 517). Когда в Париже начались допросы
«возвращенцев» в полиции, Эфрон был отправлен в СССР на пароходе «Андрей Жданов»
(10 октября 1937 г.).
18 Ц. ездила в Лондон по
приглашению Святополк-Мирского, пробыла там с 10 по 26
марта 1926 г., выступала с чтением стихов.
19 По-видимому, речь идет о
статье друга Ц., писателя, критика М. Л. Слонима «О Марине Цветаевой: из воспоминаний»
(Новый Журнал. 1970. № 100. С. 155—179; 1971. № 104; С.
143—176).
20 Имеется в виду Борис
Генрихович Унбегаун (1898—1973) — лингвист, библиограф. Цветаева подружилась с
ним летом 1935 г. в Фавьере. Преподавал в Страсбурге, Брюсселе, Оксфорде,
Нью-Йорке, Кембридже (США).
21 Николай Ефремович
Андреев (1908—1982) — историк; с 1919 г. в эмиграции, с 1948 г. жил в Англии.
22 Роман Осипович Якобсон
(1896—1962) — российский и американский лингвист и литературовед. С Ц.
встречался в Праге в 1923 г.
2
14 фев<раля>
<19>79
<Cambridge>
11 Riverside
Дорогая
Ирма Викторовна — Вы, что называется, «благодарная публика»! А, м<ожет> б<ыть>, Вы хитрая? — Комплименты
полезное дело, и Вы так восхвалили меня за пустяковые сплетни, что я уже
вдвойне постараюсь ответить на Ваши вопросы, но работа будет скорее
детективная: надо подумать, как найти письмо Тырковой1
и др.
Сама
я только довольно хорошо знаю историю с Cordй. Конечно,
сбежал он (можно думать, что вы забыли «Поэму Конца»). Поселиться им
вместе — речи не было. С его стороны — конечно, нет и вряд ли — с
Марининой2. Чувство долга в отношении
Сережи? Ой, не думаю. В отношении детей еще менее правдоподобно. Аля была
прислугой, а Мур — сын Cordй. Долг можно было бы
интерпретировать на все стороны.
К
тому времени, что я со всеми <н>ими
познакомилась в Париже (Муру было месяца 4—5), Cordй совсем остыл. Не только
это говорил, но было заметно. С Сережей он искренне дружил и гордился, что он
вдохновил такие 2 замечательные поэмы. Вот и все
по-моему.
О Муре в то время он дискретно молчал, но позже мне сказал:
«Вот неудача. Я так люблю детей, почти всех, а собственных — не выношу». И
выносить их, правда, было трудно. Наташа, его дочь от Муси Булгаковой3,
была унылая, ноющая и очень некрасивая, с самого начала. И такой и осталась, и
он ее несколько лет уже не видел. И Мур был препротивный.
Его
роль в «Верстах» — мне казалось — вроде приказчика, в лучшем случае
управляющего (это попробую проверить). Идеологией и материалом заведовали Петр
Сувчинский и Мирский. Сотрудничество было приятное — взаимное восхищение:
«Мирский самый умный человек, кот<оро>го я знал в жизни». А Дим говорил:
«Самый умный человек на свете — это твой муж. Но все-таки ты должна с ним
развестись». Впрочем, это и прекратило их обоюдный восторг. Развестись я
развелась, но замуж за Дима не вышла. Софья, его
сестра4, винила меня за его смерть. И увы, это, если хотите, правда. «Или ты выйдешь за меня
замуж, или я уеду». Это не значит, что он не был
искренним коммунистом, — но комм<унистом> можно
было быть и в Лондоне.
—
Ну вот — я отвлеклась от Марины. Извините!
Якобсон
ответил: он видел Марину только раз, в комнате Ходасевича, и ничего не помнит!5
Т<ак> ч<то> не у меня одной дефективная
память.
Опять
о «Верстах»: М<ирский> и Сувч<инский> друг
друга полезно дополняли. У Петра было богатейшее (хотя и безответственное)
воображение и то, что наз<ывается> чутье. У М<ирского> — невероятные знания. Мы играли в такую
игру: скажи какое-либо слово, по-русски или по-англ<ийски>,
и он вспомнит стихи, на это слово начинающиеся: «ложка», «когда», «ах!» — и он
начинает декламировать. Не помню, чтобы он попался. А «Ах!» — точно: «Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре...»6
Теперь
надо будет начать детективную работу. Пока!
Вспомнила
еще немногое — про заработки Сережи. До 1931—<19>32 г. их по существу не
было (да — статистом, но только несколько дней, да — статейки — напечатаны были
2—3). Жили они 99% на благотворительность, гл<авным>
обр<азом> от Саломеи и Мирского. К тому времени что М<ирский>
уехал, — Сережа стал зарабатывать, очень скромно, но наконец-то регулярно. Нет
— не в Союзе возвращенцев.
P.
S. 13 марта. Проверила:
как будто Cordй не имел никакого отношения к
«Верстам». Даже не был «приказчиком», как я подумала.
Сейчас
я лучше это опущу. На днях я отправляюсь в госпиталь для «graft»7
(это пересадка кожи — на ожоги). Состоится ли она — не знаю. Персонал бастует,
и хирург хочет постараться вернуть меня домой в день операции. Как это можно, я
не знаю — обычно вас задерживают на 2—3 недели. Т<ак>
ч<то>, м<ожет> б<ыть>, проедусь и вернусь домой ни с чем. Но
все-таки на всякий случай опускаю.
С
приветом Вера Traill
P.
S. 20-го марта.
Операция состоялась, но мало удовлетворительно. Главное — я выжила, т<ак> ч<то> если что нужно — пишите! <...>
1 Ариадна Владимировна
Тыркова (в первом браке — Борман, во втором — Вильямс; 1869—1962) —
общественный и политический деятель, публицист, прозаик, мемуарист; с 1918 г.
жила в Англии, с 1939 г. — во Франции, с 1951 г. — в США. Близкая
знакомая
и покровительница Д. П. Святополк-Мирского, который пытался (впрочем,
безуспешно) привлечь ее к изданию цветаевского сборника «Лебединый стан»;
участвовала в подготовке вечера Ц. в Лондоне, оставила о нем краткие
воспоминания (Тыркова-Вильямс А. Я радостно слушала русскую речь // Марина
Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции... С. 162).
2 Автор письма
произвольно трактует сюжет поэмы: герои ее мучительно расстаются, но причины
расставания в поэтическом тексте четко не выявлены; в реальном биографическом
подтексте отношения Ц. и Родзевича были прерваны Ц. из чувства долга перед
мужем.
Ц. писала А. В. Бахраху 10 января 1924 г.: «Я рассталась с тем, любя и
любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвалбсь! <…> Разбив и
его и свою жизнь. <…> Это такое первое расставание за жизнь, потому что,
любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда
не „догадывался“ никто из меня любивших. — Будь моей.
— И мое: — увы!»
3 Наталия Константиновна
Родзевич (род. в 1932 г.) —
художница, искусствовед.
4 Софья Петровна
Святополк-Мирская (по мужу — Похитонова; 1887—1978?) — старшая сестра Д.
П. Святополк-Мирского. После войны вернулась в Россию.
5 В дневниковых записях В.
Ф. Ходасевича зафиксировано несколько встреч, на которых присутствовали Ц. и
Роман Якобсон.
6 Строка из стихотворения
Ц. «Милые спутники, делившие с нами ночлег!..» (1917).
7 Пересадка ткани, кожи (англ.).
3. В.
А. Трейл — К. В. Хенкину
Представляется
небезынтересным присоединить к этим двум письмам В. А. Трейл ее письмо 1981 г.
давнему другу К. В. Хенкину. Письмо продолжает обсуждение темы участия С. Я.
Эфрона в громких политических событиях, разразившихся в Швейцарии и Франции
осенью 1937 г., а кроме того затрагивает
непосредственно судьбу Цветаевой. Текст письма получен из Исторического архива
Института изучения Восточной Европы (Бремен), фонд 215 (Хенкины), при любезном
содействии Г. Г. Суперфина.
Кирилл
Викторович Хенкин (1916—2008) — писатель, журналист, переводчик. В эмиграции с
1923 г., был знаком с семьей Цветаевой—Эфрона в Париже, участвовал в
гражданской войне в Испании, сотрудничал с НКВД. Вернулся в СССР в 1941 г.,
вновь эмигрировал в 1973 г., последние годы жизни прожил в Мюнхене.
7-го
янв<аря> <19>81 г.
Кирилл,
— я тебе только что послала интереснейший (т<о> е<cть>
совсем нечитабельный) журнал «Голос Родины»1 с вложением и
прибавила, что об «Охотнике вверх…»2 я напишу отдельно, но вижу, что
всего не напишешь. <…>
Книжка,
конечно, очень интересна и, конечно, умна и остроумна, а местами
неожиданно трогательна. <…> Иногда сомневаюсь — напр<имер>,
о Сереже3. Ты его совсем безапелляционно причисляешь к женевским
убийцам4, а я на 99 1/2 %
уверена, что нет, — не только не участвовал, но и не знал. I am open to facts5,
— но только факты смогут доказать мне, что я все эти 43 года ошибалась.
Мне
кажется, что ты тогда, в сентябре, был уже в Испании? Я на числа очень плоха,
но помню, что я приехала из Москвы во Францию в день после убийства
Рейсса и прочла о нем (кажется в «<L’>Intran<sigeant>»6)
в поезде, подъезжая к Парижу. На вокзале (St. Lazare?
Gare de l’Est?7) мама меня встретила одна, — но в тот же вечер
появился Сережа. Конечно, из Женевы до Парижа недалеко, дело не в этом, а в
каком он был состоянии — а это было ужасно не похоже на человека, только что
совершившего убийство. Он приходил ежедневно, до 19-го, когда, вечером, я
пожаловалась, что у меня какие-то странные crampes8.
Он компетентно стал смотреть на часы, определил, что это — роды, побежал за
taxi и отвез в клинику. Все эти (сколько? 10?) дней он волновался на две темы —
мои будущие роды, а главное — что он в первый раз в жизни влюблен, но как он
может бросить Марину? У нас с тобой разные «images»9 (по-англ<ийски>) о нем. У тебя он коварно ходит на
цыпочках,
у меня он по деликатности мало шумит, но неуклюже спотыкается на всякую мебель.
Мой первый муж, Сувчинский, говорил — «Сережа влюблен в пятилетку, как в
девушку», и это мне казалось смешно и правильно.
Конечно,
это не значит, что он никого не мог убить. От влюбленности — убивают, а от идеализма
еще больше (м<ожет> б<ыть>, в миллион раз
больше?). Но мне трудно поверить, что эти почти 2 недели после убийства Рейсса
Сережа, при большой нашей близости, ни одним жестом или интонацией не показал
бы мне, что кроме барышни, в кот<орую> он
влюбился (имею в виду настоящую барышню, а не пятилетку), его что-то другое
беспокоило. (Если не угрызения совести (какая там совесть?), то хотя бы
беспокойство за собств<енную> шкуру.) Когда он
примчался проститься со мной в этой же maternelle10 (т<о>
е<сть> несколько дней после 20-го сент<ября>),
никакого героич<еского> self-control11 не было — бледный, и
задыхался, и явно был потрясен совсем неожиданной катастрофой12.
Если бы он был в чем-то виновен — «неожиданной» эта катастрофа быть не могла. И
т. д. и т. д. Tu vois?13
Вообще
говоря — ты склонен видеть самое гнусное, а я — самое
идиотски неуклюжее. И у нас разные кошмары. <…>
Еще — о Пастернаке. Да — еще в 1960-м году, за несколько месяцев до смерти, он вспоминал со стыдом и
каялся, что он не отсоветовал Марине вернуться в СССР14. Ты говоришь
— от трусости. Отчасти — да, но тоже помни, что как поэт он сам не хотел
выехать и потерять свои «родные» корни. Кроме того — его совет ровно ничего бы
не изменил. Это было в 1934 (35-м?) году15. Марина вовсе не хотела
возвращаться. Аля приехала в Москву весной 1937-го года. Почему же она
(уже в ежовщину?) не остановила мать? <…>
Она
в конце концов уехала не (как ты пишешь) в надежде найти читателей, а просто
потому, что она не умела прокормиться и еще меньше — прокормить Мура, кот<орый> быстро рос и имел зверский аппетит. Судьба
его, как и всей семьи, была трагическая. Но противным он был с рождения.
<…>
До
Парижа? Весной?
Целую обоих. В<ера>
1 Газета Советского комитета по культурным связям
с соотечественниками за рубежом, выпускавшаяся с 1955 г. в Москве для русских
эмигрантов.
2 Имеется в виду «Охотник
вверх ногами» — книга К. В. Хенкина о советском разведчике Рудольфе
Абеле, которая впервые вышла в издательстве «Посев» (Франкфурт-на-Майне, 1980);
в 1991 г. переиздана в Москве издательством «Терра».
3 С. Я. Эфрон.
4 См. прим. 17 к письму 1
В. А. Трейл.
5 Я готова прислушаться к
фактам (англ.).
6 «L’Intransigeant» —
ежедневная газета, издававшаяся в Париже с 1880-го по 1948 г.
7 Названия вокзалов в Париже.
8 Судороги, спазмы (фр.).
9 Представления (англ.).
10 Здесь в значении:
родильное отделение, родильный дом (фр.).
11 Самоконтроля (англ.).
12 См. прим. 18 к письму 1
В. А. Трейл.
13 Ты видишь? (фр.).
14 В автобиографическом
очерке «Люди и положения» (1956), впервые опубликованном в 1967 г. в журнале
«Новый мир», Пастернак вспоминал: «Члены семьи Цветаевой настаивали на ее
возвращении в Россию. <…> Цветаева спрашивала, что я думаю по этому
поводу.
У меня на этот счет не было определенного мнения. Я не знал, что ей
посоветовать, и слишком боялся, что ей и ее замечательному семейству будет у
нас трудно и неспокойно. Общая трагедия семьи неизмеримо превзошла мои
опасения».
15 Речь идет о встречах Ц.
с Пастернаком, приехавшим в Париж на I Всемирный конгресс писателей в защиту
культуры в конце июня 1935 г. В характерной для тех лет обстановке страха и
подозрительности Пастернак не решался говорить с Ц. откровенно. По
воспоминаниям Е. Н. Федотовой (скорее всего, со слов самой Ц.), Пастернак
предостерег Ц. словами: «Марина, не езжай в Россию, там холодно, сплошной
сквозняк!»
Публикация Ирмы Кудровой
Подготовка текста и комментарии Юлии
Бродовской
| 
