Наталья горбаневская

* * *

А на чьем же — да, на чьем

черновике она писала?

Слезы градом ли, ручьем,

гости дышат за плечом,

им, акулам, нипочем

смазь вселенского скандала!

А на чей же — да, на чей

призыв из дому выбегала?

Начинавшихся ночей,

раскрывавшихся очей

чьих — доищет книгочей —

сон навеки замыкала?

Наводила сон на веки,

отводила взгляды,

сон на очи наводила,

взоры отводила,

и сегодня человеки

в двадцать первом, что ли, веке

до сих пор ломают голову

над ее загадками.

* * *

И князь и тать

и пастырь и кметь

и время шептать

и время шелестеть

опавшей листвой

неразрезанных книг

не твой не твой

а чей же двойник

шуршит шебуршит

в пожелтелой листве

на поверхности луж

это уж или змей

это змей или уж

вползает на щит

со львом в голове

с девизом Посмей

* * *

Ступай себе, не торопясь,

дорожкой неторопкой,

чини разорванную связь

не кружевом, а штопкой.

И чтоб то ни было в пути,

надвинется и встретит —

ты потихохоньку лети,

как ветерок, не ветер.

На Крещенье-Богоявленье

1

В эту синь,

в эти волнины

кинь свой взор

неозлобленный,

слушай звон,

в небе словленный:

— Сей есть Сын      

Мой возлюбленный.

2

Зверю — зверево.

Вязу — вязь.

На вросшее дерево

перекрестясь,

выходишь, кемаришь,

закуриваешь

и марево-хмарево-

хмурево ешь.

3

На Крещенье-Богоявленье

брызжет веник молодой

и серебряное ангелье

льется пенье над водой.

Льется пение над пролубью,

льет свяченая вода,

и гуляют голубь с голубью

по-над ломкой кромкой льда.

* * *

Новый год.

Вдоль по улице идет

по мордам подобный урке  

малый с надписью на куртке

«Hand of God».

Ни снежка

не просыпала Рука

из глухой зависшей тучки,

Он глядит на наши штучки

свысока.

* * *

Как приказчик лавку, открываю с утра компьютер,

шевелю ушами и безглазою белой мышью,

шевелю губами, как латиноязычный патер,

отпеваю мессу свою скоморошью.

Как товарищ Сталин, знаю толк я в языкознаньи,

сохранить, раскодировать, выслать — я все умею,

но какие-то, некие вдруг выпадают звенья,

и тогда я сижу и маюсь по месяцу маю.

* * *

Свет мой зеркальце, в которое

отродяся не гляжусь,

 расскажи ты мне историю,

чтобы ужас, чтобы жуть.

Чтобы сердце хладнотеплое

содрогнулося до пят,

чтоб видение утоплое

проскочило водопад

Чтоб валилась, как из видика,

страхов скрежущая жесть,

чтобы страшненькая выдумка

заслонила то, что есть.

* * *

Под кого ты косишь?

Чье ты сено косишь?

Стонет в горле, как свищ,

комар-долгоносик.

Чья трава на лугу

выкошена до дна?

Чей ручей на бегу

стал водой подледной?

Чей комар? Чей Макар

не телят гоняет —

со свечи сняв нагар,

смотрит вниз с верхних нар,

сам же догорает...

* * *

И Ирода-царя,

и — и Иродиады —

запнешься, говоря

и имена, и даты,

и Иоанн главой        

Предтеча лег на блюдо,

и не было у люда

— никто не поднял вой —

ни гнева, ни досады,

и римские солдаты

замучили шутя

вифлеемское Дитя.

* * *

Книжку читаю —

книжка в руках рассыпается.

Таю, не таю —

сосулька в груди просыпается.

Сплю ли, не сплю ли —

через горло сыта сновиденьями.

Сыплются пули

провиденья ли, Провиденья ли.

Сыплют горохом

по тонкому льду и прозрачному.

Катятся эхом

наживо, наголо, начерно.

Январь-февраль 2008