Сергей  Лебедев

П. Я. Чаадаеву

Помыслить о целом в одной шестой,

где каждый отчеркнут косой чертой

от жизни, где всяк разновидность дроби, —

как выдумать море в пустыне Гоби.

Но мысль беспощадна к сознанью. Ты,

быть может, искал лишь глотка воды,

но жажда свой счет не ведет глотками

и точит сильнее, чем капля — камень.

Дается по жажде. Однажды вняв,

уже не собьешься с пути, не прав

быть не испугаешься, взгляд не спрячешь

за зеркало, если взаправду — зрячий.

* * *

 Е. Б.

Мы с тобою останемся здесь,

канем в воздухе, свете и пыли;

нас минует посмертная спесь

доказательств, что мы уже были.

Держит листьев сырых болтовня,

ночью «Зингера» скрип колыбельный

от рожденья тебя и меня

на руках, как младенца в молельной.

Так и там, где отсутствует «там»

и от звука отторгнуто слово,

не уста возвращают устам,

память — памяти знаки былого,

а невнятная музыка, пух

неких завязей. Выгнута лира,

чтоб подстроился внутренний слух

к неразмерным созвучиям мира.

 Накануне грозы

Дерево ждет, обратившись в слух,

чем возмутится пространство. Дух

замер древесный, и листья тонки

как барабанные перепонки.

Небо как нёбо; его язык —

воздух, шершавей худой кирзы,

след оставляет, в разбеге встретясь

с деревом. Так возникает ветер,

шепоты, говоры, сквозняки,

дверцы, вьюшки, колосники,

трубы, кирпичным жирафом — печь.

Так возникает речь.

 Загадка палеонтологу

Подшивка: вести известняка.

Молчанье рыбы и тростника,

пласты, немые, как море в штиль,

что тоже стиль.

Сухой остаток пустых времен;

хребет давлением искривлен,

и даже если ты жить посмел,

в осадке — мел.

В заизвесткованной жиле кровь

шуршит сильнее. С натугой бровь

вождь поднимает. Приходит март,

а с ним инфаркт.

Окаменелости на свету

едва не морщатся, темноту

под скорлупою в себе храня

на случай дня.

Музей, где властвует экспонат;

заместо бирки — шитье цитат,

которым маршальский обрамлен

с звездой погон.

Куда ни ступишь — щебенки хруст

привычней речи для сжатых уст,

и лишь монеты хранят портрет,

где связок нет.

Но голос, мягкий, как первый хрящ,

осилит камень; шинель на плащ

сменив, на постаменте вождь

простынет в дождь.