МНЕНИЯ

Георгий Васюточкин

КРУГЛЫЙ ГОД — ВЫБОРЫ. А В ИТОГЕ?

Заголовок материала располагает читателя думать, что перед ним — очередная заказная статья о непрерывно длящейся, начиная с октябрьских (2003 г.) выборов губернатора Санкт-Петербурга и думской избирательной (декабрь 2003 г.) кампании, веренице актов волеизъявления избирателей; в 2004 г. вслед за всероссийскими президентскими (14 марта) и совмещенными с ними муниципальными выборами пройдут выборы еще в 48 муниципальных округах, крайний срок завершения которых — 21 ноября. Такого марафона град Святого Петра не знавал с самого 1917-го. Именно о событиях того, ставшего далекой историей, года и пойдет речь.

* * *

В ноябре 1917-го уже при большевиках прошли выборы в Учредительное Собрание, а до этого почти весь год, начиная с марта происходило формирование и становление выборных органов местного самоуправления в Петрограде. Сходство нынешнего выборного марафона с кампанией 1917-го — неполное; разница в том, что тогда выборы проходили по партийным спискам, нынче — пока что нет. Но в Законодательном Собрании Санкт-Петербурга Комитет по законодательству во всю работает над новым законом о выборах в этот высший орган представительной власти с учетом необходимости избрания части депутатов непременно по партийным спискам, и уроки 1917 года могут оказаться небесполезными.

Задолго до революционных потрясений 1917-го в Петербурге существовала и, в общем, справлялась со своими обязанностями Городская Дума.

Выборы гласных (депутатов) были цензовыми; в начале ХХ века избирать в нее могли лишь состоятельные (ответственные) петербуржцы, обладавшие недвижимым имуществом на сумму не менее 3 тысяч рублей (средний годовой заработок заводского рабочего — 300 — 350 рублей; сведения на 1916 год). Понятно, что действовали и другие цензовые требования (оседлости, благонадежности и др.), и контингент избирателей не превышал и процента от численности городского населения. Февральский революционный обвал уничтожил эти ограничения — выборы становились «всеобщими, равными, прямыми и тайными». И тут — началось…
24 марта (везде — старый стиль) Городская «цензовая» Дума начала реформирование представительного органа власти в Петербурге с того, что в дополнение к Городской в Петербурге санкционировала образование еще и районных дум, которых ранее не было. Появились гласные низового, районного уровня. Летом 1917-го Временное правительство спохватилось и прекратило полномочия старой, «цензовой» Городской Думы, а 12 июня вышло постановление (за подписью князя
Г. Е. Львова), гласившее: «временно, до избрания(курсив мой. — Г.В.) гласных Городской Думы… образовать состав Петроградской Городской Думы путем избрания состава гласных районными (курсив мой. — Г. В.) Думами». В середине июня формирование состава закончилось победой социалистов всех мастей, — время было такое… Эсерам досталось 64 места, партии народной свободы (так стали называться кадеты во главе с П. Н. Милюковым) — 47 мест, меньшевикам — 40, «объединенным социал-демократам» (большевики с меньшевиками-интернационалистами) —37. Оставшиеся на последних ролях «трудовики» получили 11 мандатов, депутаты плехановского объединения «Единство» — 5. Всего же для новой Городской Думы была установлена численность в 200 гласных (при царе — 254). Превышение суммы над списочной численностью объясняется узаконением «резервных» гласных. Это — на город с полуторамиллионным населением.

Невозможно не вспомнить о событиях конца 1993 года, когда по представлению мэра Санкт-Петербурга А. А. Собчака, стремившегося упразднить мешавший ему демократический Петросовет, численность для нынешнего Законодательного Собрания была установлена президентом Ельциным в 50 мандатов (для Москвы и того менее — 35!). В столицах стран Запада нынче — в общем — выполняется закон, обоснованный и выведенный зарубежными социологами: численность представительного органа власти мегалополиса и даже целого государства должна быть примерно равной корню кубическому из численности населения (страны, города). И нынешние петербургские законодатели, перерабатывая закон с учетом необходимости избрания части депутатов по партийным спискам, не исключают возможность расширения численного состава ЗАКСа. Сравнивая одновременно со списочными составами депутатских корпусов Петросовета и нынешнего ЗАКСа, численности аппаратов Петросовета и ЗАКСа, — легко заметить, что при семикратном сокращении депутатского корпуса примерно во столько же раз возросла численность аппарата Законодательного Собрания (за счет депутатских помощников — от главных до младших, штатных экспертов комиссий, советников, программистов и т. д.). То есть убавилось число ответственных лиц (депутатов) и возросло — число безответственных (аппарата, который никто не избирал и с которого взятки гладки!).

Вернемся в год 1917-й. Промежуточную (летнюю) Думу воглавил эсер
А. А. Исаев с тремя заместителями (И. И. Мильчин — эсер, И. А. Теодорович — большевик и В. В. Меньшуткин — кадет). Выборы же в Городскую Думу по настоящим, «демократическим» правилам были назначены на 20 августа.

Властные полномочия Думы летом 1917-го оказались во многом урезаны еще и сверху — существованием Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Не стало ясности в вопросах разделения прав и обязанностей. Пример: на думском заседании 3 июля было решено «обратиться в Совет рабочих и солдатских депутатов с ходатайством о передаче могил жертв революции в ведение Петро­градского городского общественного управления и ходатайствовать перед Временным правительством о передаче городу всего Марсова поля». Еще и районные думы на что-то претендовали… Все же с 1 июля по 30 августа эта «промежуточная» Дума провела 28 заседаний и сносно направляла хозяйственную жизнь Петрограда.
18 июля было опубликовано новое «Положение об общественном управлении Петрограда», согласно которому жалованья депутатам не полагалось вовсе. Лишь «за каждое посещаемое заседание» гласному уплачивалось до пяти рублей! Сторож Городской управы в месяц получал 125 рублей. Гримасы свободы и демократии… Гласным также запрещалось состоять на службе по общественному управлению — в должностях, замещаемых по найму. Однако сохранился прежний — и по соображению автора, разумный — порядок, при котором городской голова и его «товарищи» (заместители) избирались гласными Думы, а не всем населением (как теперь губернатор).

Выборы в «настоящую» (третью по счету за 1917 год) Думу проводились исключительно по партийным спискам; таких оказалось тринадцать. Напомним, что на тот момент в России существовало около 70 политических партий, примерно столько же, сколько в нынешней России перед декабрьскими выборами в Думу! Конечно же, куда вести новую трамвайную линию или где закупать дрова для общественных учреждений — без «партийной» подоплеки не разобраться… Наиболее «раскрученные» лидеры, пекущиеся исключительно о судьбах России, не брезговали баллотироваться и в городской представительный орган. Забота о народе выводилась исключительно из многословных партийных, преимущественно социалистических программ.

Под первым номером шел «Трудовой народно-социалистический блок», возглавляемый именитым народником, одним из основателей группы «Освобождение труда» Н. В. Чайковским, позже, в годы гражданской войны, входившим в разные антибольшевистские «правительства» и эмигрировавшим в 1920-м. Под 32-м номером в этом же списке значился известнейший историк-краевед, автор хрестоматийного очерка «Петербург» П. Н. Столпянский. Список номер 3 — эсеров­ский — открывался именами Виктора Чернова, А. Ф. Керенского и Григория Шрейдера, известного теоретика муниципального самоуправления, которому выпало стать последним выборным Городским Головой Петрограда. Группа «Единство» (№ 5) открывала свой лист именем Г. В. Плеханова. Партия народной свободы
(№ 9) — что ни имя, то политическая знаменитость: П. Н. Милюков и А. И. Шингарев, М. М. Винавер и В. Д. Набоков, а еще — графиня С. В. Панина, ученый
Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, зодчий петербугского модерна И. А. Претро (в 37-м его замучают в сталинском застенке, припомнив кадетское прошлое). И — летом 1917-го — кадеты уже не прежние; они перестали играть в «центризм», прозрели и видят своего смертельного противника в большевиках. Список шестой — внимание! — имел трудночитаемый заголовок: он был сформирован «Центральным комитетом российской социал-демократической рабочей партии (большевиков), военной организацией (?), комитетом социал-демократии Польши и Литвы и Центральным Комитетом социал-демократии Латвии». До сих пор не пойму, для чего при управлении петроградским хозяйством нужны были социал-демократы далеких Польши, Литвы и Латвии… На первых позициях списка были А. А. Бадаев (депутат 3-й Государственной Думы), Л. Б. Розенфельд (Каменев), А. В. Луначарский, В. П. Милютин, М. С. Урицкий, М. И. Калинин, Я. М. Свердлов. Это теперь «демократы» стран Прибалтики, за спинами чьих соотечественников большевики вползли в Петро­градскую Думу, предъявляют нам счет и про себя называют русских оккупантами. А мы и «латышский смольный свободный отряд» (в ноябре 1917-го) и «красных латышских стрелков» в июле 1918-го забывать не собираемся.

В самый канун выборов плехановское «Единство» выпустило прокламацию
«К населению Петрограда»: «...если вы за братанье с императором Германии, за разгром России, за гражданскую войну, против правительства революции — голосуйте за большевиков!» Пришлое население (вспомним блоковские строки: «поднимались из тьмы погребов, уходили их головы в плечи. Тихо выросли шумы шагов, словеса незнакомых наречий») наплевало на Россию (впору ленинское признание привести — «мне на Россию наплевать!») и проголосовало за большевиков. Сорок процентов коренного населения отдало голоса партии народной свободы. За большевиков были окраины — Выборгская сторона, Нарвская застава и… острова — Петроградский и Васильевский. Подивимся пророчеству Андрея Белого (из романа «Петербург»): «О русские люди, русские люди! Вы толпы скользящих теней с островов к себе не пускайте. Бойтесь островитян!»

Вот окончательный расклад: эсеры — 75 мест, большевики — 67, кадеты (партия народной свободы) — 42, меньшевики — 8. Прочие списки — по одному-два мандата. И эсеры, и меньшевики — все социалисты — шли под политическими лозунгами, сулившими народу кисельные берега и молочные реки, и лишь наиболее образованные — кадеты — собирались заниматься вопросами муниципального (всего лишь?) хозяйства. Они рассчитывали решать внутренние городские проблемы, о которых внятно писал в 12-м номере «Вестник городского самоуправления»: «Город обносился, его и без того отвратительные мостовые при отсутствии самого элементарного ухода развалились и местами совсем отсутствуют… Трамвай уже давно недостаточен, извозчики исчезли, а те, которые остались, мародерствуют…»

Все минувшее (1993—2003) десятилетие успешно выживающие представители старой партхозноменклатуры укоряли демократов — из клуба «Перестройка» и «Народного фронта» — за якобы чрезмерную политизированность их программ, будто бы не привязанных к городским нуждам. Но еще знаменитый американ­ский историк Ричард Пайпс проницательно усмотрел родовое свойство коммунистов — их беспринципность, их готовность провозглашать диаметрально противоположные лозунги в зависимости от времени и ситуаций — лишь бы самим оставаться у власти. Так, в любопытной книжке «Кончилось ваше время», вышедшей в 1990-м, последнем году советской власти, стотысячным тиражом (автор — Наталья Дубова, Издательство политической литературы), главный упрек кадетам — сподвижникам П. Н. Милюкова — состоит как раз в том, что они на выборах в 1917 году выражали готовность решать сугубо муниципальные проблемы. «Муниципальная платформа партии народной свободы полностью оставляла в стороне коренные экономические и политические вопросы <…> Кадеты ратовали за борьбу с дымом и пылью, дальнейшее развитие трамвайной сети, равномерное налоговое обложение…» Нет, большевику небо в алмазах подавай, по Родиону Раскольникову — «сразу весь миллион». Не зря известный миллионер Павел Рябушинский в августов­ские дни 1917 с горечью констатировал: «...в настоящее время Россией управляет какая-то несбыточная мечта, невежество и демагогия». В Петрограде обострился жилищный кризис (перестали строить), износилась канализация, хромает водоснабжение, пригороды нуждаются в чистой воде, а избранный в Городскую Думу Анатолий Луначарский соловьем разливается насчет культуры: «...город, как бы орудие культуры, великий нервный орган окружающей земщины; он обогнал ее в своей культуре, но для того, чтобы вести ее вперед». Тогда, как и ныне: не знаешь дело делать — кричи о гибели культуры.

И  совсем как недавно, при губернаторе Яковлеве, прикормленная пресса пускается в рассуждения о насущнейшей необходимости планирования городского будущего! Завязывается публичная полемика, какой план городу нужен (и — сколько планов). В августе 1917-го — немцы на носу, население вяжет узлы, помышляя о бегстве из города до зимних холодов, а социалисты мыслят исключительно стратегически: «Лучше общий план, разбитый на очереди, постепенно осуществляемый, но все же план, чем затыкание дыр, чем, может быть, и хорошие, но разрозненные начинания <…> Некоторые понимают под общим планом схему работ, которые должны быть выполнены в известном порядке. Мы живем в условиях, лишающих возможности создавать такие планы. Другое дело — установление «общей линии». Тут заранее ничего не предрешено. Строгой системы тут быть не может». Не эту ли вожделенную «общую линию» искали при В. А. Яковлеве творцы «стратегиче­ского плана Санкт-Петербурга»? За «линию» не спросят, раз «ничего не предрешено». А бюджетные деньги прытким чиновникам за тонны ненужных бумаг — это «объективная реальность, данная нам в ощущении».

А пресловутых «дыр» в городском хозяйстве, подорванном войной и революционной неразберихой, — более чем… Городская Управа начинает печатать талоны — на хлеб, обувь; на строгом учете оказывается все — вплоть до галош. Октябрьский переворот лишь усугубляет внутригородской кризис — большевики могут кормить население лишь призывами и лозунгами. С Северного фронта в Петро­град идут отчаянные телеграммы — армия голодает. Из скудных городских резервов Дума выделяет и отправляет солдатам 12-й армии сначала десять, а затем еще тридцать вагонов муки. Начат сбор вещей для солдат. Генерал Юзефович спецтелеграммой благодарит Городскую Думу за помощь. И новая нагрузка ложится на городские власти — Думу и Управу — готовить и проводить выборы в Учредительное Собрание. А ведущие депутаты из 6-го списка (большевики и социал-демократы Прибалтики) тут же пересаживаются в совнаркомовские кресла — Луначар­ский и Милютин, Каменев и Теодорович. Что им Петроград, когда у них в мечтаниях «светлое будущее всего человечества»!

Теперь, когда они уже над Думой, они ведут себя еще более вызывающим образом. Милиция распущена, в городе там и здесь проходят стихийные «реквизиции». Вчерашние думцы — большевики, ставшие функционерами однопартийного органа власти, — грабят город. Гласный Думы, влиятельный кадет А. И. Шингарев вносит предложение об исключении из Городской Думы и предании суду
за противоправные действия всей большевистской фракции. (За это он вскоре
за­платит жизнью: через день после разгона Учредительного Собрания и полной узурпации власти большевиками пьяные матросы ворвутся в больницу, где лежал
А. И. Шингарев вместе с министром Временного правительства Ф. Ф. Кокошкиным, и зверски убьют обоих. Виновных Смольный снисходительно назовет «безответственными элементами» и, конечно, не найдет.) Особое присутствие Петроградской городской управы по продовольствию выпускает обращение «К населению Петрограда». В нем говорится: «Военно-Революционный Комитет публикует в своих газетах, что им обнаруживаются значительные запасы продуктов; между тем, это те самые запасы, которые с большим трудом были собраны Особым присутствием и помещены в своих заарендованных складах. Транспорт не может нормально работать, так как Красная Гвардия насильно заставляет везти груз туда, куда он не предназначен. Захватчики и насильники приводят население Петро­града к голоду».

В тот же день большевики вновь демонстрируют силу штыка и полное отсутствие принципов. Сколько раз Ленин публично распинался: никакой исполнительный орган, тем более его аппарат, не может, не имеет права подменять выборный, возвышаться над ним. Грош цена этой демагогии. 16 ноября Совнарком выпускает Декрет о роспуске Петроградской Городской Думы, которая была избрана на срок до 1 января 1919 года. В декрете говорится: «...ввиду того, что избранная 20 августа, до дней корниловщины, Центральная Городская Дума явно и окончательно утратила право на представительство петроградского населения, придя в полное противоречие с его настроениями и желаниями, как это обнаружилось в резолюции от 25 октября и на выборах в Учредительное Собрание <… > Совет Народных Комиссаров считает необходимым призвать население столицы вынести свое решение по поводу политики городского самоуправления.

С этой целью Совет Народных Комиссаров постановляет:

1. Петроградскую Городскую Думу распустить, днем роспуска считать 17 ноября 1917 г.».

А что же это за резолюция Городской Думы, которая так возмутила захвативших власть большевиков?

Вторично избранный (после августовских выборов в Городскую Думу) на должность городского головы Григорий Ильич Шрейдер добился осуждения Думой октябрьского переворота. Принятая резолюция призывала население Петрограда «объединиться вокруг Думы как полномочного представительного органа, избранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования». Там же предлагалось «провозгласить первенство гражданской власти, единственной и законной представительницей которой является городская дума, над военной».

Тщетно маститые правоведы напоминали, что «право роспуска Думы до истечения срока ее полномочий никому, даже и законной правительственной власти, не предоставлено <…> и вопрос о роспуске Думы может быть разрешен только Учредительным Собранием, правомочным разрешать все вопросы, касающиеся судеб страны». Городской голова Г. И. Шрейдер заявил: «Остаемся на своем посту и будем действовать не в силу декрета, а в силу избрания нас всем населением». На свое очередное заседание думцы собрались 20 ноября в Николаевском зале знаменитого «Дома с пожарной каланчой» на Невском. Прибывший туда отряд в составе тридцати вооруженных моряков под командованием И. Флоровского потребовал от думцев немедленно разойтись. Свое требование революционные бандиты подкрепили действием — направили на гласных свои винтовки и револьверы и пообещали открыть огонь по тем, кто останется в своих креслах. Анархист Железняк в январе 1918-го шел по уже отрепетированному большевиками сценарию («Караул устал»).

И тут же большевики сверстали свою, сугубо большевистскую, Думу, начав преследование (фактически объявив вне закона) членов партии Народной свободы, что перекрыло кадетам доступ к призрачным «выборам» в 4-ю Думу, а в январе 1918-го — к участию (на основании ранее полученных мандатов) в открытии Учредительного Собрания. Декретом ей было предписано собраться 28 ноября 1917 г., из 200 гласных 188 фактически стали назначенцами большевиков. Но даже на этот момент в Петрограде существовало двоевластие — распустив 3-ю Думу, большевики «забыли» упразднить прежнюю Управу, которую продолжал возглавлять их непримиримый противник Г. И. Шрейдер. Большевистская, 4-я Дума поспешила заменить его своим кандидатом — М. И. Калининым. Но после отказа Г. И. Шрейдера передать ему свои полномочия Калинину пришлось ретироваться, а прежняя управа призвала служащих к неисполнению его распоряжений. На следующий же день Шрейдер и члены управы перебрались в другое помещение и обратились к населению Петрограда с воззванием: «Граждане, знайте, что теперь под каланчой сидят захватчики власти».

В начале декабря Петроград фактически потерял всякое управление, а большевики тут же придумали новое словцо — «саботаж», так они стали именовать забастовку служащих городского управленческого аппарата.

Через день-другой в городе начались погромы. Улицы затопила толпа, о которой Александр Блок еще в 1904-м писал: «Встала улица, серым полна, заткалась паутинною пряжей»; люди без лиц и фамилий, уголовники, дезертиры, наконец-то «поднявшиеся из тьмы погребов». Началась стихийная «реквизиция» чужого имущества. Буревестник революции, Максим Горький в газете «Новая Жизнь» с омерзением писал: «Вот уже почти две недели, каждую ночь толпы людей, грабя винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, крови… Во время винных погромов людей пристреливают, как бешеных волков, приучая к спокойному истреблению ближнего».

Смольный вынужден реагировать на этот хаос. Учрежденная в спешном порядке большевистская политическая полиция под началом В. Д. Бонч-Бруевича (печально известная 75-я комната в Смольном) для борьбы с пресловутым «саботажем» бессильна справиться с разгулом озверевшей толпы. И уже 7 декабря ее заменяет новый орган — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) во главе с Дзержинским, поставившим целью ВЧК «организацию революционной расправы над деятелями контрреволюции».

Трудно искавшему и находившему ключи к управлению городской жизнью народному самоуправлению большевики сумели противопоставить лишь террор — право маузера. И это сразу же после декларативно провозглашенной ими «отмены смертной казни»!

Таков итог реорганизации местной власти на основе выборов «по партийным спискам». Наша история показывает, что все заканчивается тем, что одна из партий становится главенствующей и уничтожает другие. А самоуправление уступает место «партийному руководству из единого центра».