К 120-летию САМУИЛА МАРШАКА

 

Александр Рубашкин

«Знать лично… огромная радость»

Один знакомый литератор поразил меня таким размышлением. Общаясь с крупными людьми, много прожившими, он определял личные контакты с ними как факт «первого рукопожатия». Вот, скажем, здороваясь с имяреком, он через него общался и с великим ученым А. или выдающимся художником Х. При всей условности «второго рукопожатия» оно позволяет понять, как близки между собой люди одного века и относительно близкого круга, вне зависимости от возраста и места проживания.

Об этом заставили меня задуматься личные встречи с С. Маршаком, К. Чуковским, И. Эренбургом и еще некоторыми старшими современниками. Разговаривая с ними, я пытался увидеть через них конец XIX и начало ХХ века, о которых они помнили. Здороваясь с этими писателями, я мог представить себе, что через «второе рукопожатие» общался со Стасовым и молодым Горьким (С. Маршак), Репиным и Блоком (К. Чуковский), Модильяни и молодой Цветаевой (И. Эренбург). Да разве только с ними!..

Тут я хочу остановиться на Самуиле Яковлевиче Маршаке. С ним я встречался и разговаривал почти ежедневно в сентябре 1962 года. Я познакомился с Маршаком по его инициативе: «Кто вы, голубчик?» Недавно перечитав сказанное Твардовским о Маршаке в прощальном слове, узнал свои давние чувства: «Говорят, что любимого поэта не обязательно знать лично… Но знать лично Самуила Яковлевича было огромной радостью».

Добавлю: мое общение с Маршаком было иным, чем с Чуковским или Эренбургом, уже давно, как и он, отмеченными памятными досками на домах в Питере и Москве. Проходя по улице Пестеля (где будто бы находилась одна из ленинградских гостиниц, в которой не нашел себе места Мистер-Твистер) или возле Дома книги на Невском, 28, где была детская редакция Госиздата, вспоминаю Самуила Яковлевича. В этом же зингеровском доме я работал через двадцать с лишним лет после него…

А в том памятном сентябре я спускался по широкой лестнице ялтинского Дома творчества. Навстречу, ближе к перилам, тяжело поднимался знакомый по многим фотографиям Маршак. Я, естественно, поклонился. Он не только ответил, но словно бы ждал этой встречи. А стоило «голубчику», то есть мне, назвать себя и, главное, произнести «из Ленинграда», как последовало, что и он, Самуил Яковлевич Маршак, тоже оттуда и я непременно должен сегодня же прийти в его номер на втором этаже. Такое вот начало: Маршак просто не мог пройти мимо человека, даже незнакомого.

Чуковский сразу начинал покорять собеседника, стараясь ему понравиться. Это почти всегда ему удавалось. Эренбург говорил с тобой вроде бы «на равных», да так, что удержать планку разговора, по крайней мере мне, было трудно. Маршак же спрашивал о том, что ты делаешь, как живешь. Он не давал понять, что занят и гостю пора уходить. То же я чувствовал и общаясь с Лихачевым. Они оба не позволяли себе даже украдкой взглянуть на часы.

Маршак говорил, что не умеет ничего, кроме литературной работы, во время которой нужно, чтобы на огне стояло сразу несколько утюгов. Для него это было писание стихов, работа над переводами и критическими статьями, реда­к­тирование. Он сказал, что не умеет плавать, но, думаю, я ни разу не видел его на ялтинском пляже еще и потому, что дорого было время, которого, как Маршак проговорился, у него осталось совсем мало. Уму непостижимо, как он при этом каждый день принимал у себя людей знакомых и незнакомых.

Самуил Яковлевич постоянно работал и постоянно курил. И еще спал в самое разное время, а потом «наверстывал упущенное». Еще он говорил, что никогда не работал на земле. Между тем о себе написал лучше других: «Я думал, чувствовал, я жил».

Видеть Маршака праздным, «отдыхающим» не приходилось. И общение было работой, и чтение, а уж часы за рабочим столом тем более. При этом он защищал свой образ жизни, не позволяя никому на него посягать. Я не мог привыкнуть к его приступам кашля, которые вызывало курение, и позволил себе сказать, что ему необходимо бросить курить. Последовал жесткий ответ: «Следующие семьдесят пять лет буду жить, как ты мне советуешь». Кажется, он пропустил тогда свое привычное «голубчик».

Следующие семьдесят пять… Я пишу эти строки, перешагнув серьезный рубеж и помня, что еще успел Маршак за отпущенные ему два года. И сколько он сделал на своем веку. Нередко говорят о двух-трех жизнях, прожитых художником. О Набокове — русскоязычном и англоязычном писателе, о Бунине — в России и в эмиграции, о Пикассо, менявшем «периоды» своего творчества… Иначе разные жизни внутри одной прожили Чуковский, Эренбург, Маршак…

В начале жизни Маршаку, еврейскому мальчику из провинции, выпало встретиться в столице с известным критиком В. Стасовым и близкими ему М. Горьким и Ф. Шаляпиным. Они распознали в нем талант и помогли, поддержали, послали лечиться в Ялту. Не потому ли, уже пройдя свои «универ­ситеты», побывав за границей (Англия, 1912—1914), Самуил Маршак так щедро помогал другим?

О первой его профессии я узнал не из книжек. Летом 1964 года В. М. Жирмунский на своей даче в Комарово рассказал своему младшему коллеге Ефиму Эткинду и автору этих строк о своих приват-доцентских годах и о том, как еще до революции привлек Маршака к переводам английской поэзии. Оказалось — на всю жизнь.

А в годы Гражданской войны Маршак попал на Кубань, «под Деникина», о чем в дальнейшем всегда могли напомнить. Остался там на плодотворнейшие два года (1920—1921). Вместе с Елизаветой Васильевой и Борисом Клеманом создал детский городок, в котором беспризорные дети смотрели спектакли по пьесам С. Маршака и Е. Васильевой-Дмитриевой, известной в русской поэзии как Черубина де Габриак. О той мистификации 1909 года знают многие, о трагической жизни поэтессы (арестах, ссылках и ранней гибели в Ташкенте в 1928 году) сказано в недавней (2007) книге Л. Агеевой «Неразгаданная Черубина». Многое связывало в ту пору Маршака и Васильеву, в том числе совместная книжка «Театр для детей» (1922, 1927). Через десятилетия Маршак написал краснодарским пионерам: «Не знаю, стал бы я детским писателем, если бы не этот театр».

В 1922 году переводчик и драматург Маршак приехал в Петроград, где, как он говорил, сделал что мог для создания новой детской литературы. Работал в ТЮЗе, созданном А. Брянцевым, искал и находил молодые таланты, сам выпускал одну за другой книжки с рисунками В. Лебедева, В. Конашевича — «Детки в клетке» (1923), «Пожар» (1923), «Багаж» (1925), «Почта» (1927), «Вот какой рассеянный» (1930) и, наконец, «Мистер-Твистер» (1933). Он работал много и быстро, он успел. Потому что к тому времени власть, изгнав одних, заставив умолкнуть других, добралась и до литературы для детей. Доставалось и Чуковскому, и Маршаку. В 1961 году о трудностях с изданием «Мистера-Твистера» автор писал Д. Балашову: «В начале 30-х годов… издать ее (книгу.А. Р.) было очень нелегко. Только вмешательство Горького помогло мне выпустить ее в свет… Приходилось уступать лжепедагогическим соображениям людей, боявшихся в детской литературе „грубого слова”». Вообще-то я не из уступчивых, но книга для детей была в то время под такой строгой опекой, что не всегда удавалось настоять на своем, особенно в деталях».

Я помню эти книжки, уже переизданные, с середины 1930-х. Их не приходилось «заучивать», они остались в памяти через десятилетия: «Что за станция такая, / Дибуны или Ямская? / А с платформы говорят: / Это город Ленин­град». Маршаковские стихи вошли в народное сознание как крылатые выражения: «Однако за время пути / Собака могла подрасти» («Багаж»).

Поначалу во время наших разговоров Маршак расспрашивал о ленинград­ских детских писателях. Я назвал Николая Сладкова, Радия Погодина, Виктора Голявкина. Оказалось, он их всех знает, ценит. Про Сладкова сказал, что в его книгах о природе всегда есть человек. Спросил о сегодняшней редакции журнала «Костер», который он создавал. Я назвал своего друга — главного редактора Володю Торопыгина, назвал Феликса Нафтульева, умевшего в своих публицистических очерках писать увлекательно и серьезно о том, что детям интересно. Увидев, как относится Маршак к своему детищу, я перед отъездом спросил, не напишет ли он письмо «Костру». Маршак согласился и на другой день передал мне двухстраничное послание, которым «костровцы» гордились (его напечатали сразу, в № 11 за 1962 год).

Мой рассказ вызвал у Маршака отклик. Как-то мимоходом он заметил, что многого в жизни боялся, особенно после того, как вынужденно и стремительно уехал из Ленинграда в 1937 году и тем спас себя, когда детская редакция была разгромлена, а некоторые сотрудники арестованы. Он с неутихшей болью говорил о пострадавших людях и загубленном деле. С теплотой — о соратниках-редакторах А. Любарской, Л. Чуковской, Т. Габбе и с давним неприятием — об авторах, предавших его и всю редакцию. А ведь для них было сделано так много. Маршак не требовал от людей невозможного, по себе знал, что такое атмосфера тех лет, но не прощал излишнего усердия, к примеру А. Голубевой. Повесть «Мальчик из Уржума» была, мягко говоря, «выпестована» в редакции. И вот, выступая с осуждением Маршака, которому грозил арест, она заявила, что Самуил Яковлевич… мешал выходу повести! На вопрос Маршака, чьей рукой написана рукопись А. Голубевой, она ответила: «Частично моей, большей частью — вашей». Это лишь один из эпизодов, о которых вспоминал тогда Маршак.

Говоря о страхе, следует вспомнить и случаи его преодоления. Раньше многих, еще при жизни Горького, была арестована молодая писательница Раиса Васильева, которую Маршак высоко ценил. В начале 1930-х писателей порой приглашали в гости к Алексею Максимовичу, у которого бывали и партийные руководители. Предполагалось, что на этих встречах не следует обращаться с просьбами и поднимать политические вопросы. На одной из таких встреч (Маршак не сказал, был ли на ней Сталин, а я не спросил) Маршак вышел на кухню покурить и увидел Г. Ягоду, тогдашнего наркома внутренних дел. Времени для сомнений не оставалось. Самуил Яковлевич сказал наркому, что он ручается за Васильеву: он слышал, что у нее арестован муж, о котором ничего не знает, но в ее невиновности уверен.

После смерти Горького у Маршака не стало защитника, не раз его выручавшего. Васильева пропала бесследно, а на собрании, где поносили Маршака, сидевший в президиуме писатель Б. Лавренев вдруг бросил неожиданную фразу: «Он и за Раису Васильеву вступался…»

Самуил Яковлевич сказал мне, что это можно было узнать только в бывшем ведомстве Ягоды, которого уже сменил Ежов (их потом расстреляли в порядке очереди).

Любарскую пытали в тюрьме, выбивали показания. Молодую женщину всячески унижали. Маршак и Чуковский не знали подробностей, но решили обратиться с ходатайством к Генеральному прокурору А. Я. Вышинскому. Он принял писателей. К изумлению, на их глазах все решило «телефонное право». Вышинский позвонил, назвал какой-то параграф, Любарскую освободили. Самуил Яковлевич не был уверен, все ли решило вмешательство двух писателей или же Генеральному прокурору нежен был спектакль, демонстрация своей силы.

До войны я, конечно, ни о чем таком не думал. Читал стихи, слышал их по радио. Во время войны узнал нового Маршака, видел иногда в газете его стихотворные сатиры, в частности в подписях под рисунками Кукрыниксов. В 1942-м он получил за них Сталинскую премию. О былых обидах вроде мог не вспоминать. Власти поощрили его тем же в 1946-м, 1949-м и в 1951 году. Но защищенным он себя не чувствовал. Ничто не спасло народного артиста СССР С. Михоэлса, «исчез» прекрасный детский поэт Л. Квитко. Потом было ужасное «дело врачей». В начале 1953-го потребовали подписать страшное «письмо советских евреев», которое могло привести к трагедии целого народа… Но письмо осталось ненапечатанным. Сталин умер, и дело «врачей-вредителей» закрыли.

В годы наступившей «оттепели» Маршак все чаще возвращался мыслями к погибшим, «вычеркнутым» из жизни и литературы писателям. Вновь вышла «Республика ШКИД», которую Л. Пантелеев, один из самых близких ему писателей-ленинградцев, не разрешал печатать без имени своего сгинувшего в 1938 году соавтора Г. Белых. В «Литературной Москве» Эренбург напечатал статью о Цветаевой. А когда запретные ранее имена появились в мемуарах Эренбурга, Маршак обратился к нему за советом, что можно сделать для возвращения имени Елизаветы Васильевой. Он говорил о ней также с молодым критиком С. Рассадиным. К сожалению, осуществить свои замыслы Маршак не успел, но многие страницы жизни Е. Васильевой-Дмитриевой (он называл ее Лилей) отражены в работах В. Давыдова и В. Купченко и в уже упомянутой книге Л. Агеевой.

В начале 1960-х Самуил Яковлевич, несмотря на болезни, был самоироничен, деятелен и жизнелюбив. Он увлеченно рассказывал мне о полученной от А. Твардовского, еще до публикации, повести А. Солженицына (потом, в январе 1963-го, статью Маршака о ней напечатала «Правда»). Ему привезли в Ялту запись песен Новеллы Матвеевой. И вот над горой, на которой стоит Дом творчества, разносилось: «Какой большой ветер напал на наш остров…» Вечерами слушать эти песни приходили к Маршаку гости, хотя слышно было и так всему дому.

Из современных молодых поэтов отмечал Е. Евтушенко, однажды прочитал по памяти стихотворение «Глубина», хотя в других его вещах отмечал недостаточную проработку, неряшливость. Когда, спустя 35 лет, Евтушенко выпустил огромный том — антологию русской поэзии «Строфы века», — он среди тысяч строф не привел ни одной из наследия Самуила Маршака, даже из цикла «Четверостишия», поскольку «поэзию для детей» представил в томе — один за всех — Чуковский. Составитель «позабыл» о существовании философской лирики Маршака. Вот характерный ее пример: «Питает жизнь ключом своим искусство. / Другой твой ключ — поэзия сама. / Иссяк один — в стихах не стало чувства. / Забыт другой — струна твоя нема». Когда эти строки прозвучали, автор сказал мне, что, к сожалению, забывают об этом источнике искусства: «Чем были бы наши стихи без Пушкина, Некрасова, Фета, Блока, Цветаевой». Маршак назвал имена наиболее близких ему поэтов.

В 1966 году вышла книга Л. Пантелеева «Живые памятники». По просьбе нашего издательства («Советский писатель») автор написал для нее воспоминания о Маршаке. В них упоминалась статья из «Правды». Горлит потребовал убрать имя уже опального А. Солженицына. Л. Пантелеев отказался, и воспоминания были изъяты на долгие годы.

В 1962-м Ленинскую премию за книгу о поэзии Некрасова присудили Чуковскому вопреки рекомендациям ЦК. В 1963-м такую же безоговорочно дали Маршаку за книгу «Избранная лирика» и стихи для детей. Через год власти об этом пожалели. Оба писателя-лауреата и композитор-лауреат (Чуковский, Маршак и Шостакович) встали на защиту молодого поэта И. Бродского, осужденного «за тунеядство».

Маршак чувствовал себя наследником традиций русской культуры — и в поступках, и в творчестве. В одном из самых личностных стихотворений о городе на Неве писал о его «живой душе»: «…Страницей Гоголя ложится Нев­ский, / Весь Летний сад — «Онегина» глава, / О Блоке вспоминают Острова, / А по Разъезжей бродит Достоевский».

Отношение поэта к прошлому проявилось в живой сценке, которую я увидел незадолго до своей последней встречи с Маршаком. Это было в конце еще жаркого крымского сентября. Возле писательского дома, у автомашины, стоял по-городскому одетый Маршак вместе со своим английским другом — парламентарием Эмрисом Хьюзом, приехавшим к нему на несколько дней. Они собирались сесть в машину. Поймав мой вопрошающий взгляд, Маршак пояснил, что едут неподалеку — «в гости к Антону Павловичу Чехову». Так Самуил Яковлевич возвращался в свою раннюю юность, старую Ялту начала века.1 Там, в небольшом доме, ставшем музеем, еще жила сестра писателя Мария Павловна. Спустя год о ее кончине Маршак написал: «Дом Чехова во второй раз осиротел». Теперь, осенью 1963-го, жребий поэта «был измерен». Через несколько месяцев его не стало.

Этот уход не был внезапным (болезнь, старость). Он напомнил его строки, прозвучавшие по-новому:

 

Дорого вовремя время,

Времени много и мало.

Долгое время — не время,

Если оно миновало.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России