ЭССЕИСТИКА И КРИТИКА
Игорь
Смирнов
«Птичка прыгает по
ветке»,
или О человеке, которого не удается
поздравить с семидесятилетием
Вот
загвоздка: ведь я не смогу написать текст, за который взялся. Первый раз в
жизни начинаю сочинение, заранее зная, что потерплю неудачу. И даже обращение к
высшим силам, которые направляли руку и мысль средневековых
агиографов, ничего мне не даст. Вижу, как наяву,
потусторонние лица — шестидесятнические, бородатые,
приветливые, но непреклонные: «Нет, — говорят, — споспешествовать не
будем, ваш герой от нас отступился, не ждите благословения». Отвечаю: «Смиренно
принимаю ваше решение», — а себе на уме соображаю: «Есть такая риторическая
фигура — paradoxon. Не прибегнуть ли к ней?» Она
сродни той, что в поэтике выразительности называется «отказным движением».
Ничего не слыхали о поэтике выразительности? Зря!
Универсально приложима к
любому высказыванию, хоть к художественному, хоть к практическому. Я был
когда-то ее поклонником. Да и сейчас, как видите, припоминаю кое-что из этого
учения. ПВ ОТК (да простят мне нынешние постинтеллектуалы
жаргон сорокалетней давности) состоит в следующем: допустим, вы хотите купить
квартиру, приходите в банк за кредитом и заявляете служащему, что в долгу
оставаться не любите, что и жилье вам не очень нужно, а тот принимается вас
уговаривать взять ссуду, снижая, естественно, проценты. ПВ ОТК можно применять
во многих жизненных ситуациях, не исключая и
сексуальных, но тогда с осторожностью. Непредсказуемо, к чему там эта техника
приводит. Говорите желанному партнеру, что он (она) вас вовсе не интересует, а
в ответ — по морде. Но в моем случае ПВ ОТК наверняка сработает, если я объяснюсь, почему, собственно, мой текст
ожидает неминуемое крушение, и таким образом извлеку кое-какую выгоду из
творческого поражения.
Потому,
во-первых, что тот, кому он посвящен, сам себя уже дотошно описал, так что
неясно, что к этому можно прибавить. И в новеллах о профессоре Зете, загадочно
смешавших стиль Борхеса с лефовской фактографией, и в
многочисленных «виньетках», в которых их автор прослеживает свою жизненную
стезю и портретирует людей, встреченных на ней. Путь был таков: из
безмятежно-структуралистской Москвы в логово постструктурализма,
в Корнельский университет, и далее — в Южную Калифорнию. В Москве будущий
профессор Зет издавал вместе с Юрием Константиновичем Щегловым брошюрки по
упомянутой поэтике выразительности. Они выходили в свет под грифом
«Предварительные публикации Института русского языка АН СССР», и их тираж не
превышал того, которого удавалось добиться подпольщикам, размножавшим на
гектографе революционные воззвания. Придется сказать пару
слов о том, в чем заключалась революция на филологический лад (несколько
напоминавшая своим генеративным эрототехницизмом Камасутру, которую мы все в ту пору штудировали на коктебельских пляжах). Представьте себе, что вам
захотелось написать стихотворение. О чем? — думаете вы. Конечно, о чем-нибудь
неземном. Так у вас в сознании возникает то, что в поэтике выразительности
именуется «темой текста». Затем вам нужно совершить следующий шаг — сделать
замысел наглядным. Чтобы достигнуть убедительности, вы воплощаете идею неземного в образе птички. То есть используете прием
выразительности «конкретизация». Но этого мало, чтобы породить так называемый
«связный текст». Вы мучительно соображаете, в какой бы ситуации изобразить
птичку. Тогда вы обращаетесь к ПВ «совмещение» и объединяете пернатую гостью
вашей разгулявшейся фантазии с деревом, которое также «конкретизируете».
Получаются неотразимые стихи: «Птичка прыгает по ветке». В репрезентанты надмирности можно выбрать и ангела. Но его на дерево сажать
как-то неловко. Нужно быть верным действительности. Если вы будете и далее
работать с приемами выразительности (их не очень много, они легко запоминаются;
по мне судя, навсегда), то карьера большого поэта вам обеспечена. Коротко
говоря, революция в гуманитарных науках, как и любая социально-политическая,
была уравнительной, продвигая творчество в массы и воспитывая из их
представителей митинговых ораторов, не лезущих в карман за словом, то бишь за ПВ.
Скажете:
поп-арт в науке, упрощение высокого искусства, холизм-иху-муть-редукционизм.
Ах, если бы вы знали, сколько молодой головоломной изобретательности пошло на
построение модели «смысл текст»!
Сколько неподкупной мыслительной энергии было вложено в это дело! Я читал
брошюрки как откровение — положим, впрочем, не об изящной словесности, а об их
авторах, заявивших свое право быть творческими личностями в таком времени
(брежневском), в котором креативность вовсе не была
затребована, и в такой области (литературной), где она заведомо принадлежала не
им — другим, писателям. После переезда в Америку была издана монография «Themes and Texts.
Towards a Poetics of Expressivenes»
(Ithaca and London, 1984). Рецензии на нее в западной, до того не
знакомой с московским напором научной прессе были недоуменными и сводились к
тому, что в книге не упоминается Деррида.
Замечательный стиховед Кирилл Федорович Тарановский, эмигрировавший, как и мой герой, в Америку,
сказал мне однажды, что не рассылает свои работы по тамошним журналам, потому
что они отдаются на отзыв особенно бездарным аспирантам, которые, не умея
сказать свое, делают себе имя на ругани в адрес знаменитостей. Рецензентам «Тем
и текстов» не пришло в голову, что и философия Деррида
— в качестве всего лишь серии высказываний — непринужденно укладывается в ПВ
(по схеме известной детской игры «Да и нет не
говорите», то есть в качестве злоупотребления пэвухами
«совмещение» и «сокращение»). Как бы то ни было, профессору Зету пришлось
перестраиваться. С шестидесятнической верой в
науку было покончено. В поэтике выразительности было, как мне кажется, еще
много неиспользованного теоретического потенциала. Но «освобождение от железных
объятий структурализма» («Литературное обозрение», 1997, № 1, с. 16—22) стало
таким же творческим актом, как и наложение строгой ментальной аскезы — жизнестроительной по сущности, пусть и ограничивающей
принимающих ее. Что происходит с талантливым русским человеком на Западе? Он
думает, что избавился от авторитарного мышления — крушит когда-то не признанных
кумиров: издевается над Ахматовой, деконструирует
обожаемого им Эйзенштейна, открывает приспособленчество
у Зощенко, и единственное, от чего он не может эмансипироваться, сбежать, — это
он сам. И слава богу! Пусть и дальше пишет о себе в
«Виньетках». Человек, выступающий из них, мне чрезвычайно интересен. Почему?
Потому что никогда не принадлежал мейнстриму,
противостоял ему. Был автономной, самодостаточной
единицей. Носителем информации, которой селевой поток, стекающий с вершин (власти,
понятно), не обладает.
Перехожу
ко второму пункту, из которого будет явствовать, что мне с этим текстом не
справиться. Вообще говоря, я верю в свои силы, но вынужден признаться, что по
стилю мне юбиляра не перещеголять. Пишет, гад,
превосходно. И по-русски и по-английски. Меня душит справедливое возмущение.
Уступать этому стилисту я не готов, победить его не могу. Человек, вызревший в
Советской России, решил бы в моем случае промолчать, не нарываясь на сравнение
не в его пользу. А я лезу на рожон. Но когда не знаешь, как сказать,
задумываешься над тем, что сказать. Ловкое обращение со слогом — власть особого
рода: она не идеологична, не индоктринирует
никому своих предпосылок, распоряжается не людской биомассой, а тем, что
предлежит любому социальному договору или принуждению, всякому неживотному
контакту, — речью. Хороший стилист не бывает злодеем. Если вам дан Логос, вам
больше ничего не нужно (нет, тут я преувеличил: фаллос — лучшая добавка к
Логосу). Профессор Зет до сих пор не выкинул на лос-анджелесскую свалку тот
короткий польский плащик с блеклым подбоем, в котором я встретил его впервые в
конце 1970-х годов в Москве. Дело тут не в приверженности к вещам, не в
комплексе Плюшкина, как я подозревал. Просто у их обладателя есть собственность
намного более ценная, чем материальная. Михаил Ямпольский написал как-то о нем:
«деятельность филолога строится… вокруг… великих имен» (в статье 1992 года). С
этим не поспоришь. Но к сказанному нужно добавить, что плох был бы тот филолог,
который не предъявляет к слову тех же претензий, что и изучаемые им писатели.
Мы живем не в пространстве (которое то и дело меняем), а во времени, называемом
историей. Чтобы укорениться в ней, нам приходится вступать в конкуренцию с
теми, кто влип в нее, как и мы. Смысл изящного стиля в
том, что его не бывает у государственной власти, пытающейся историю преодолеть,
напрасно надеющейся остаться в ней навсегда.
В-третьих,
мой герой — нарцисс. Если вы полагаете, что быть садистом лучше, чем быть
нарциссом, то, пожалуйста, мучайте и дальше ваши жертвы. И мазохизм — тоже не
подарок. Только подумайте: вы — в синяках, кровоподтеках и ссадинах, а рядом
шагает очень довольная этим обстоятельством статная домина с нависающим над
вашей головой бюстом. Нравится? А параноидальный
характер?! Просыпаетесь ночью в липком поту — приснилось, что вас преследует
опер из ФСБ. Приподнимаетесь с постели — у вас в ногах и впрямь сидит куратор
по району и неловко улыбается, перед тем как приступить к серьезной беседе.
Или, скажем, синдром обсессии, как у Маяковского:
поздоровались с кем-нибудь — и тут же моете руки. Зарплаты не хватит на мыло. А вот, пожалте, истерики: зоб
раздувается, лицо каменеет, щека — в тике, походка — танцующая, словно у бляди из дискотеки. То ли дело нарцисс! Красив.
Собой всегда доволен. В очках, чтобы лучше себя
видеть. Женщины его обожают. И кроме бассейна или, скажем, зеркала, ему ничего
не нужно. Состоит на самообеспечении. Из всех
человеческих характеров я предпочитаю нарциссистский.
Но проблема в том, что писать о нем нельзя. Как утверждают профессиональные (не
в пример мне) психоаналитики, нарциссы во время терапевтического сеанса
перехватывают инициативу у врачей и принимаются сами себя лечить и толковать.
Профессор Зет мне этот текст не отдаст, составит свой и к тому же много лучше
моего. Стоило ли стараться?
Ну и в-четвертых: если я наконец откроюсь и назову человека, о
котором идет речь, все равно никто не поверит, что ему стукнуло семьдесят. Имя
— Алик. Фамилия — Жолковский. Женщины его по-прежнему
любят. Что еще важнее, и он их. Его послужной донжуанский список превышает
число трудов, зафиксированных в библиографии лос-анджелесского ученого. Его
библиография, в свой черед, производит более сильное впечатление, чем списки
научных работ российских академиков. Я люблю этого человека.
Вот
что я тебе замечу, Алик. Наш с тобой индивидуализм был экстремальным ответом на
подавление личных инициатив, практиковавшееся в 1930—1950-х годах. Мы давно
простились с антитоталитарной молодостью, ты теперь homo sinilis, как и я. Это
большое счастье — дожить до семидесяти, пусть тебя и донимают боли в спине.
Теперь тебя ожидает свобода, которой нельзя обладать в пространстве, русском
ли, американском ли. Свобода сказать и сделать все, что ты захочешь, независимо
от того, как сложится дальнейшая жизнь. Сколько нам еще оставлено витальности, неизвестно. Так что приспосабливаться к
будущему не нужно. Но есть нечто большее, чем оно: возможность
неподконтрольного, даже нами самими не сдерживаемого словоизъявления
(«и чем случайней, тем вернее»). Пользуйся ею. Ты безумно талантлив. Говори!
| |
|
|
Лауреаты премии журнала "Звезда" за лучшие публикации 2023 года
ПРЕМИЯ ИМЕНИ ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА
Владимир Дроздов
Цикл стихотворений (№ 3),
книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)
Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ по каталогам:
«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767
|
В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27
Новые книги издательства "Журнал «Звезда»": |
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br>
В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор "Книжный Клуб 36.6"
Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru
|