Василий Ковалев

***

Мне хочется молвить «когда я умру», —

но я умолкаю, мой друг.

Прозрачный пакет, пузырясь на ветру,

летит, и темнеет вокруг.

Маршрутка спешит в обступающей мгле —

скрипучий, расшатанный звук…

Огни над землею, огни на земле —

и быстро темнеет вокруг.

Идешь вдоль забора, замерзшая тень,

и падает снег в темноту.

О, разве не я проболтался весь день

с мотивчиком шалым во рту!

С пошлейшей тоскою стоишь на ветру,

с растерянным чувством таким,

и сладко туманится разум: умру,

и кажется снег голубым…

***

Как, Господи, много во мне чепухи,

как грустно, светло и свежо…

Товарищ звонит и читает стихи,

и я говорю: хорошо.

Потом я курю, умываюсь, ложусь

и с книгой вожусь полчаса.

Какая до звона серьезная грусть,

когда закрываешь глаза,

летит через сердце: деревья, дома,

зеленый, оранжевый круг,

и снова деревья… Так сходят с ума

и чувствуют счастье, мой друг.

И, кажется, слезы готовы из глаз, —

что делать с догадкою той,

сознанье тревожащей здесь и сейчас

бесправной своей правотой!..

***

Надменные, бледные лица,

снежок-ветерок в волосах…

Поглубже вздыхают — сходиться.

Прицелился. Выстрелил. Ах!..

Кривлялся рассвет над рекою,

товарищ по снегу бежал,

укус пистолета рукою

холодной ему зажимал.

И сердцу прохладно от света,

от влаги горячей в боку —

и холодно без пистолета

лежать на веселом снегу.

Подсунули теплые руки

и подняли… се человек…

Слепые далекие звуки,

холодный бессмысленный снег…

***

И листвы грязноватые пятна,

и помойка — огрызки, кровать…

Неужели тебе не понятно —

все, что любишь, придется отдать?!

И стихи твои — в этом же роде —

помесь музыки, знанья и сна…

Это Анненский знал о природе,

что страшнее прощанья — весна.

Тут, наверно, любой комментарий

неуместен и лживы слова…

Кислый запах по комнате гари —

под окном догорает листва,

едкий дым поднимается, розов,

синеват, прямо в небо — туда,

где не делают страшных вопросов

и листва не горит никогда,

где надежда жива и желанна

и любая потеря — легка!..

На простор голубого тумана,

словно ангелы, прут облака.

***

В коридоре цветы на полу,

а на тумбочке желтая корка,

в душевой разноцветная шторка —

и сосед предлагает халву…

Выходили листву подметать,

на крылечке курили толпою,

собирали бумажки с сестрою —

и никто не хотел умирать.

Костя весело врал за спиной —

анекдот или что-то такое,

было душно от слез и покоя,

притопившего сердце волной

безразличия или, точней,

интереса… И мысли о чуде…

Это были пропащие люди —

между грязных холодных корней

собирали сырую листву,

приобщаясь к какому-то чуду…

Слава богу, я в эту минуту

совершенно не знал, что живу,

а спускался и рядом стоял —

в грубом обществе, в странной системе, —

и невольно смеялся со всеми,

и граблями в земле ковырял…