НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

РАССКАЗЫ ШВЕДСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Олине  Стиг

Телли

Я обычно смотрела на нее, когда стояла и ждала, пока мои тарелки покажутся в стенном окошке. Она была маленькая, худая, темные волосы закручены тугим узлом на затылке. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так работал. Она была везде одновременно, скакала, как раскидай, между плитой и салатами, посудомоечной машиной и холодильником. В первые два месяца моей работы в ресторанчике «Ла Конкилья» я ни разу не видела, чтобы она улыбалась.

Это заведение давно пропало бы без Телли — так всегда говорил Серджио после того, как мы закрывались на ночь и наматывали на вилки свежие макароны. Все согласно кивали. В первый час после закрытия настроение у всех было слегка подавленное. Ресторан работал до трех ночи, а начинали мы ранним вечером. Обычно спустя некоторое время появлялись друзья Серджио, и тогда подавали еще еды и вина. Возня на кухне не затихала ровно до половины пятого, когда дверь запиралась.

Телли жила в однокомнатной квартирке совсем рядом с рестораном, на другой стороне пьяцца Эрбе. Окно на третьем этаже было пустым и холодным, ни занавесок, ни цветов. Зачем ей все это? Она ведь там только спала. В два часа дня она уже была на кухне.

—  Я могу пойти помочь Телли, — предложила я в одну из первых ночей.

—  Она не хочет никакой помощи, — сказал Серджио.

—  Поди попробуй, — засмеялась Фиоре.

Попробовала я лишь спустя некоторое время. Это было в ночь на Святую Люсию, для персонала устроили праздник. Я застряла возле стойки бара с одной из официанток, с той, что из Бостона, у нее еще были неприятности в любви. В стенке бара было окошечко, через которое грязную посуду передавали на кухню. Иногда я видела тень Телли на фоне белой кафельной стены. Я отошла от стойки и приоткрыла дверь на кухню. Я думала, что она там вертится, как обычно, мечется между мойкой и плитой, и тщательно продумала стратегию, как ее остановить.

А Телли танцевала. Стояла посреди кухни и раскачивалась всем телом. Играло радио, передавали какой-то слащавый шлягер. Она окунала щетку в воду и разбрызгивала по полу большие лужи, а потом топала по ним. Глаза у нее были закрыты, она смеялась и вертелась. Я почувствовала себя так же, как когда в семь лет случайно открыла дверь в комнату брата, а он стоял голый перед зеркалом. Хотела уйти, но уронила на пол свой бокал. Я присела и стала собирать осколки.

— Заодно и подмети, — сказала Телли таким голосом, словно ничего не произошло.

Она отставила щетку и ведро и, стоя возле кухонного стола, резала сладкий перец. Быстро нарезала на тонкие кружочки острым ножом.

—  Извини, — сказала я.

— Ничего, — ответила Телли, повернулась ко мне и улыбнулась.

Потом она снова отвернулась и продолжала резать. Нож ритмично постукивал о доску.

—  Что ты на Рождество будешь делать? — спросила я.

— Ко мне сестра приедет в гости, — ответила Телли, и по ее голосу было слышно, что она продолжает улыбаться. Постукивание ножа прекратилось.

—Можешь идти, — вдруг сказала она и забрала у меня щетку.

Итальянское ризотто — это густое вкусное блюдо, требующее много времени и терпения. Нужно, все время помешивая, подливать горячий бульон в рис, который постепенно разбухает вместе с другими ингредиентами. Готовить ризотто было делом Серджио, целая церемония. Вся прочая деятельность на кухне прекращалась, Серджио стоял и помешивал в кастрюле, а Телли подавала ему бульон небольшими поварешками, которые он туда выливал с таким выражением лица, словно бульон был святой водой, а кастрюля — купелью. Входить в кухню в это время запрещалось, я пряталась за посудомоечной машиной и из своего укрытия слышала только приглушенные реплики вроде:

—  Еще бульону.

—  Осторожно, осторожно, убавь огонь.

—  Ну как?

—  Пока еще немного жидковато, но вкусно.

—  Еще бульону?

Они стояли близко друг к другу, и у меня возникло такое же чувство, как когда я увидела Телли танцующей — будто я вижу что-то, не предназначенное для посторонних глаз.

Однажды утром в январе, когда туман, словно большой крышкой, накрыл город, а Серджио был пьян больше обычного, я решила прогуляться до дома. Хотя я жила на окраине, я все же предпочла пойти пешком, чем ехать по скользкой дороге сквозь метель с Серджио за рулем. Я надеялась, что Телли составит мне компанию. Она стояла согнувшись, лицом к стене. Руки ее ритмическими движениями скоблили мойку. Я присела подождать ее. Она пользовалась тремя разными тряпками и тремя моющими средствами. Когда она закончила, в нержавеющую сталь мойки можно было смотреться как в зеркало.

—  Я люблю порядок, — сказала она.

—  Заметно, — сказала я.

— Все дело в любви.

Она поставила ящик с большими зрелыми помидорами на мойку.

—  Что ты хочешь сказать? — спросила я.

— Порядок — это и есть любовь. То, что любишь, то бережешь.

Стоя ко мне спиной, она взяла помидор и взвесила его в руке.

—  Тебе здесь не бывает одиноко? — спросила я.

—  Мне нравится быть одной, — сказала Телли.

Туман был таким густым, что я едва различала собственные ноги. Уличные фонари раскачивались над нами неясными пятнами света. Человек словно растворялся, становился неким бестелесным созданием. В этом ослеплении яснее слышались звуки: наше дыхание, шарканье наших ног по мокрому снегу. Ко­гда Телли заговорила, ее голос  зазвучал у меня прямо в голове, и я была вынуждена проверить рукой, действительно ли она рядом со мной. Я слегка коснулась ее руки, ладонь ее раскрылась и сжала мою. Рука у нее была маленькая, холодная, со множеством мозолей.

— Можешь переночевать у меня, если хочешь, — сказала она. — Если боишься тумана. Тогда тебе не придется далеко идти.

Когда мы вошли к ней в комнату, она зажгла лампу около кровати. Над кроватью висела большая  фотография в золоченой рамке. На ней была блондинка в белом платье, которая выглядела так, будто старалась стать похожей на Мерилин Монро.

—  Это моя сестра, — сказала Телли. — Она фотомодель.

—  Она  на тебя похожа, — сказала я.

—  Совсем не похожа, — сказала Телли.

—  Конечно, похожа, — сказала я.

—  Это не настоящая моя сестра, — сказала Телли. — Меня удочерили.

Мы пили чай из коричневых пластмассовых стаканчиков.

— Она в Мадриде живет, — сказала Телли. — У нее контракт с Ивом Сен-Лораном. А до этого она для «Вог» работала и жила в Париже. Потом она встретила мужчину из Мадрида. Он архитектор. Они живут в самом центре, в двухэтажной квартире с террасой на крыше.

На щеках Телли загорелись красные пятна, она подлила чаю в наши стаканы.

—  Терраса на крыше, — сказала я. — В Мадриде, где сплошные выхлопные газы.

Глаза у Телли потемнели.

— У них дом — самый высокий в Мадриде. Моника выхлопных газов не переносит, — продолжила она. — У нее бронхи плохие. В детстве у нее астма была. Поэтому мы жили у моря. В Палермо.

Добавить было нечего. Телли замолчала, сжав губы, и стала готовиться ко сну.

— Что вы делали на Рождество? — спросила я наконец, когда потушила свет и улеглась на матрасе на полу.

—  Ничего особенного, — сказала Телли.

—  А ты говорила, что к тебе сестра…

—  Она не приехала, — сказала Телли. — Она была очень занята.

— Ты о чем мечтаешь? — Я не была уверена, что она заснула, мы долго лежали молча, я вдруг поняла, что Телли меня ни о чем не спрашивала. Может, ей было неинтересно.

—  Я мечтаю домой вернуться. Мечтаю о Палермо.

Я надеялась, что это станет началом дружбы, но все оказалось забытым уже на следующий день. Телли, как обычно, суетилась на кухне и не нашла времени, даже чтобы поздороваться. Я подходила к ней каждую ночь и спрашивала, не помочь ли ей с мытьем посуды, но всякий раз моя помощь отвергалась.

Только у Серджио был доступ на кухню после закрытия. Однажды утром, когда я пошла было домой, но вернулась за сумкой, забытой в кухне, я увидела, как они стояли возле плиты, близко друг к другу, и над ними висело такое же густое облако внутреннего согласия, как тогда, когда они готовили еду. Однако никакой кастрюли на плите не было. Они держались за руки, а Телли склонила голову к нему на плечо.

—  Мне надо идти, — прошептал Серджио.

—  Ты не мог бы остаться? — еле шевеля губами, попросила Телли.

—  Ты слышала, что я сказал, — тихо ответил Серджио.

Затем он, покачиваясь, вышел из кухни — и если бы не был так пьян, то обнаружил бы меня, прятавшуюся за дверью холодильника. Он стал пить все больше и больше. Фиоре только вздыхала, улыбалась, поглаживала его по щеке и называла «мой старичок». Я никогда не могла понять, был  ли это жест презрения или любви.

Фиоре любила тайны. Она взяла в привычку щипать меня за руку и тянуть в какой-нибудь укромный уголок бара. От нее я все узнала о скупой жене бармена и об официантке Лауре, которая обманывает своего мужа, а также о том, кто из постоянных посетителей налоговый жулик, а кто гомосексуалист. У меня рука была вся в синяках от такого доверия. А вот о Телли она никогда не говорила.

Она приехала на Страстную пятницу. Я сразу поняла, что это она. Под окнами остановилась красная спортивная машина, а острые каблуки простучали по полу так, что посетители замолчали и застыли с пивными кружками у рта. Она притягивала к себе взгляды и знала об этом. Подойдя к стойке бара, она заказала себе сухой мартини и спросила Фиоре, есть ли у них кто-нибудь по имени Телли. Что-то странное было в ее манере задавать вопросы, голос ее имел какой-то непонятный, нарочитый оттенок, отчего вопрос прозвучал как плохо отрепетированная театральная реплика. Фиоре протирала стакан, упрямо уставившись на свои руки.

—  Что тебе от нее надо? — спросила она сухим, недоброжелательным голосом.

—  Между прочим, это моя сестра, — сказала Моника.

Спустя пару минут она вышла из кухни, проплыла мимо стойки бара и вышла через вращающуюся дверь.

—  Она забыла за свой мартини заплатить, — сказала я.

— Да, должно быть, забыла, — ответил Серджио, незаметно появившийся за моей спиной. Он отхлебнул красного вина и улыбнулся глуповатой улыбкой.

Ресторан по выходным обычно закрывался в пять, однако Серджио выставил красную табличку и задернул занавески уже в четыре. Телли носилась, как всполошившаяся курица. Всю ее сноровку как ветром сдуло, щеки ее пылали, она беспорядочно размахивала разделочным ножом для резки овощей. Все еще держа в руках нож, она пошла к Фиоре в бар.

—  Нож-то зачем? — спросила Фиоре.

— Я просто спрашиваю, где мы накроем? — запинаясь, спросила Телли.

По дороге на кухню она зашла в холодильную камеру и через секунду появилась оттуда уже без ножа, но с пакетом замороженных кальмаров.

— Я думаю, мы приготовим ризотто а-ля маринара, — обратилась она к Серджио и положила пакет на плиту, прямо на языки газа, так что по ресторану пополз запах горелой пластиковой упаковки.

Я никогда раньше не видела ни красивого сервиза с золотой каемкой, ни серебряных приборов. Я сидела и взвешивала в руке тяжелую вилку, пока Серджио накрывал на стол. Три сорта макарон, ризотто и индейка. Это более походило на подготовку к королевскому визиту, чем к короткому посещению неведомой сестры судомойки. Весь прочий персонал ресторана ушел домой. Я задавалась вопросом, не следовало ли и мне уйти, может, я не заметила какого-либо знака?

— Ты знала, что она должна приехать? — спросил Серджио, когда мы уселись.

Фиоре покачала головой.

— Похоже, во всяком случае, что она хорошо устроилась, — сказала она. —Машина новая и все такое.

—  Она вроде выглядит довольной, — сказал Серджио.

Мы ждали до последнего, однако под конец все так проголодались, что просто набросились на еду. Все, кроме Телли, которая с отсутствующим видом ковыряла вилкой спагетти. Она сняла свой белый передник и распустила волосы. Я  подумала, что она на самом деле довольно красивая. Лицо с нервными чертами, широкие крылья носа трепетали при каждом вздохе. Ее было просто жаль. Она вот-вот заплачет, думала я. Но она не заплакала. Она сидела молча, стиснув зубы, а когда в дверях появилась Моника, слабо улыбнулась.

Моника села возле меня. Руки ее задвигались над столом.

— Ты — новая официантка? — спросила она меня и, прежде чем я успела ответить, снова спросила: —            Ты знаешь мою сестру?

Я кивнула.

—  А знаешь ли ты, что сестра моя — шлюха.

Телли сидела неподвижно, сцепив руки на коленях, застывшим взглядом уставившись в тарелку. Все остальные смотрели на Монику. Моника улыбалась.

—  Ты что, опять явилась сюда сцены устраивать? — сказал Серджио.

— Она мифоманка, — прошептала Фиоре и ущипнула меня за руку. — Не верь тому, что она говорит.

— Зато я не держу собственную дочь в рабынях и в любовницах, — сказала Моника.

—  Не верь ей, — прошептала Фиоре.

Я отдернула руку.

— Она всегда так выступает, — продолжала Фиоре и повернулась к Монике. — Может, поешь немного? — спросила она.

И тут Моника плюнула Фиоре в лицо. Я нагнулась, чтобы плевок не попал в меня. Он угодил Фиоре прямо между глаз и стекал по носу.

Фиоре вытерла плевок тыльной стороной ладони.

— Мы устали от твоих выходок, Моника, — сказала Фиоре и закрыла лицо руками. — Никто тебя сюда не звал.

— Телли меня звала. Правда, Телли? Телли посылала одно письмо за другим и умоляла меня приехать. Разве не так, Телли?

Моника перегнулась через стол, чтобы коснуться рук Телли, но та продолжала сжимать их.

—  Ты не забыла, что он — мой папа? Мой папа. Ты не забыла, что ты — моя сестра?

Телли покачала головой.

—  Бедняжка. — Моника откинулась назад.

Тишина нарушилась, когда кто-то вошел в дверь. Пришел Франческо, владелец пиццерии напротив. Моника исчезла в туалете и появилась снова, тщательно подкрашенная, с ослепительной улыбкой.

Я чувствовала себя будто в несущемся поезде, готовом в любой момент сойти с рельсов. Моника рисовалась перед Франческо и беседовала как ни в чем не бывало. Телли молчала. Я попыталась встретиться с ней глазами, но она отвела взгляд. Серджио спокойно и сосредоточенно пил виски прямо из бутылки, спрятанной на полу возле его стула. Фиоре ущипнула меня за руку.

— Ты, наверное, думаешь, что мы совсем сумасшедшие, — сказала она тягучим голосом. — Только, знаешь, мы вообще-то не такие. На самом деле мы — довольно счастливая семья.

—  Я и не знала, что вы — семья, — сказала я.

—  Ну, могла бы и заметить, — сказала Фиоре.

Я решила пойти домой. Шел дождь, мелкий, колючий дождь, замерзавший, когда достигал земли, и ноги мои скользили по мощенной камнями улице. Я прошла несколько метров и услышала крики и вопли из ресторана. Дверь на кухню была распахнута настежь. Серджио стоял под фонарем и, раскачиваясь, кричал:

—  Дай мне ключи от машины! Дай их сюда, я сказал!

Телли стояла перед ним, сцепив руки за спиной.

—  Дай их сюда!

Моника уже сидела в машине. Серджио попытался схватить Телли, но она увернулась. Это было похоже на танец. Немного в стороне стояла Фиоре.

—  Ты не можешь вести машину, — сказала Телли.

—  Не указывай мне, что я могу и чего не могу! — кричал Серджио.

— Тогда пеняй на себя! — Она швырнула ключи на землю.

Серджио бросился на колени, упал, пытаясь подняться, а потом нетвердой походкой пошел к машине. Двери машины захлопнулись, Телли все стояла, когда завелся мотор, машина тронулась зигзагами и исчезла между домов. Я подошла к Телли и уже хотела взять ее за руку, когда послышался удар. Сначала грохот, потом звон разбившегося стекла, дождем рассыпавшегося по улице. Телли стояла неподвижно. Я обняла ее. Плечи ее вздрагивали, а когда я заглянула ей в лицо, то увидела, что по ее щекам катятся слезы. Только она не плакала. Она смеялась. Она смелась до слез, а когда мимо нас промчалась Фиоре, она обняла меня и уткнулась лицом мне в шею.

Прошло много лет, прежде чем я снова приехала в этот городок под Миланом. Я не планировала появляться в «Ла Конкилья», но, проходя мимо красной вывески, я вдруг почувствовала потребность зайти. За кассой, как обычно, стоял Серджио. Прошло некоторое время, прежде чем он узнал меня. На щеке у него виден был тонкий красно-белый шрам. Я подумала, что это, должно быть, после аварии.

—  А где Телли? — спросила я.

В окошечке мелькнул силуэт в белом переднике.

— Телли, — сказал Серджио и слизнул с губы пену, прежде чем отхлебнуть пива. — Она в Палермо сбежала. Бог знает, что она там будет делать. Здесь все есть, а там ничего.

Он раскинул руки и вздохнул:

—  Чем я провинился, что у меня такие дети?

Я пожала плечами, а Серджио подмигнул одним глазом и заговорщицки улыбнулся, как будто я хоть как-то была в этом замешана.

Перевод с шведского Елены Самуэльсон