Василий  Бетаки

ОСТИЯ АНТИКА

Кирпичная кладка под солнцем рыжа.

Сорняк прорастает сквозь швы,

И, тонкие плоские плинфы лежат,

Запекшись, как раны травы.

Трава бесконечна. Бездумна. Свежа…

Пчелиный пронзителен звон…

Торчит в стороне от коринфских колонн

Какая-то из безголовых юнон.

За ней деревенский забор,

Твердит всей своей деревянностью он

О том, что история — вздор:

Лопух пред юноной так зелен и свеж,

Стрижи суетятся над ней,

А в мраморных складках широких одежд —

Убежища мелких теней.

Так медленно тает смола на стволе.

У пиний зонты тяжелы.

Никчемные шишки на белом столе —

Хранительницы тишины:

Тут кружки пивные давно не стучат,

Но вырос упрямый ячмень!

Под узкими арками из кирпича

Плутает зеленая тень.

Ступени театра, спускаясь с высот,

Спешат на неслышимый крик...

Комической маски распахнутый рот,

Трагической маски парик…

Они на столпах.        И ни слов нет, ни тел.

Остатки порталов торчат,

Но серого мрамора слой облетел

С облупленного кирпича…

За сценой вдали, наподобие ос,

Жужжат поезда... Поезда?

Нет — шепот!  И мраморной маски вопрос:

Зачем ты забрался сюда?

Зачем?  Так давно все тут стало другим,

И травы опять наступают на Рим:

Поход одуванчиков — неумолим,

Крапива свежа и темна…

И море  отходит, когда перед ним —

Зеленых вандалов волна!

Ступени театра проели ветра,

Над ними закат — как вино,

Площадка орхестры, как время, стара.

Там сцена?   Нет — в чем-то зеленом дыра,

Падение солнечных пятен на мра-

мор греческой маски — немая игра

теней… Шепот листьев… И все — театра-

льно..

ЭТО ВАМ НЕ TEATР…

Весь мир — театр, а люди в нем —                           актеры…

 В. Шекспир

Нет, Шекспир не бывал в Вероне —

Предрассветную альбу он слушал

В белых ивах на узком Эйвоне,

В птичьем свисте сплетенных верхушек...

И пускай перед входом в «Глобус»

Ждут толпой кареты и кони —

Он то знал — балаганная глупость:

Лишь на сцене бывал он в Вероне.

А на сцене полно железа!¹ 

Подсказал, не иначе, призрак,

Чтобы всех актеров зарезать

И прикончить датского принца.

Королевские пьянки жутки,

В черных скалах пенится море...

Вот опять балаганные шутки:

Не бывал он и в Эльсиноре!

И на Кипре он не был тоже.

Кто же, спутав орла и решку,

О придушенной дочке дожа

Напридумал ему в насмешку;

Все наврав от слова до слова,

Не в угоду ль его лицедеям,

Взял — и Ричарда Никакого

Описал отменным злодеем?

Кто ж виной тут? Кто знает! То ли

Сэр Фальстаф²,  лишенный обеда,

То ли две-три роли без соли,

То ли хроники Холлиншеда?³ 

Но ведь есть же терпенью мера!

И не хочет он быть в ответе

За тупой полуслух-полуверу,

Что и вовсе не жил на свете…

Нет, уж тут хватили мы лишку:

Эту Смуглую Леди Сонетов 

Не сыграть актеру-мальчишке,

Не придумать ее поэту!

Лондон, все выводит на площадь,

Но его трагедию спрятал

За коптящие пляски плошек

В размалеванный темный театр...

Что ж — опять балаганная глупость?

Тут не сцена вам на балконе!

Ведь недаром у входа в «Глобус»

Ждут толпой кареты и кони!

Этот «Глобус» — как глобус…

Точней — весь мир:

За кулисами вечные споры

О ролях,

Задник с небом протерт до дыр,

А статисты лезут в актеры…

И, среди калибанов  себя чувствуя лишним

(Иссякает терпенью мера!),

На чужом островке, никогда не бывшем,

Переломит свой жезл Просперо⁴... 

 ¹ Стоящие в виде кулис и свисающие сверху ржавые листы — таковы были на гастролях в Питере декорации к «Королю Лиру» в Шекспировском театре в 60-х гг., когда Лира играл Лоуренс Оливье.

 ² Исторический Фальстаф был английским комендантом Бастилии в дни оккупации Парижа во время Столетней войны и пробыл несколько дней в осаде, жалуясь на голод.

 ³ Составлены в угодном новой династии (Тюдорам) тоне, с целью скомпрометировать Ричарда III.

⁴ Просперо («Буря») считается автопортретом Шекспира. В своей последней пьесе, сломав жезл волшебника, он тем самым прощается с театром.