СУДЬБЫ ИМПЕРИЙ

Борис  Колоницкий

Преодоление гражданской войны:
Случай Америки

Я все равно паду на той,

На той единственной Гражданской…

Булат Окуджава

Гражданская война в США закончилась в 1865 году.

Армия южан, которой командовал генерал Роберт Ли, сложила оружие 12 апреля. Капитуляцию принял командующий войсками Союза генерал Улисс Грант. Встречу двух полководцев запечатлели многие живописцы. В сознании нескольких поколений американцев она подводила черту под войной.

Но на огромной территории еще шли бои местного значения, сторонники Конфедерации и северяне продолжали истреблять друг друга. Некоторые из них не знали, что война уже считается завершенной, другие вели свои особые местные гражданские войны. В последней зарегистрированной стычке победу одержали южане, в ней был убит один рядовой федеральных войск.

Бригадный генерал С. Уоти из племени чероки, командовавший индейскими войсками Конфедерации, был последним полководцем, подписавшим капитуляцию. Это произошло в июне 1865 года.

Живая история

Знакомый американский историк ненавидит администрацию Буша и проклинает войну в Ираке. Даже на фоне либерально настроенных университет­ских профессоров он отличается особой непримиримостью. В разговоре с ним я упомянул об американской Гражданской войне. Взгляд моего коллеги стал очень серьезным, аккуратно подбирая слова, он сказал: «У нас на Юге этот конфликт называют войной между штатами».

Спустя сто пятьдесят лет американцы по-разному называют эту войну, по-разному ее оценивают…

Последняя встреча ветеранов армии Союза состоялась в 1949 году.

Последний участник войны умер в 1951-м, ему было 104 года. Над гробом солдата-южанина был торжественно развернут флаг Конфедерации. Ветеран был похоронен со всеми воинскими почестями, караул морских пехотинцев проводил его салютом.

А последняя вдова ветерана умерла совсем недавно. В 1920-е годы девушка из бедной семьи вышла замуж за крепкого старичка, получавшего хорошую военную пенсию.

Еще живы люди, лично знавшие участников войны и помнящие их рассказы. Но не только эта относительная хронологическая близость делает войну «ощущаемой» и переживаемой. Писатель Р. П. Уоррен назвал ее историей, продолжающей жить в воображении нации. Связь с этой войной чувствуют даже потомки тех иммигрантов, которые прибыли в США после 1865 года.

История, живущая в воображении и используемая политиками, сейчас хорошо продается. Самый необычный ностальгический спрос потребителя удовлетворяется немедленно. В специализированных магазинах можно приобрести военную форму южан и северян, «Поваренную книгу Гражданской войны» и «классические галстуки Гражданской войны», на которых изображены флаги и медали.

Почитатели генерала Ли могут купить его бюст, а также «кинжал конфедерата», на рукоятке которого красуется аляповатый портрет легендарного полководца и боевой флаг южан. Кинжалы производятся в Китайской Народной Республике. Что думают о них китайские рабочие, привыкшие к портретам других вождей? С каким чувством покупатели разглядывают торговую марку производителя? Скоро ли наступит время, когда производство бюстов тоже уйдет за океан?

Однако симбиоз исторической памяти и массовой культуры имеет пределы. Компания Уолта Диснея хотела создать исторический парк, посвященный Гражданской войне, но любители истории чуть не начали новую гражданскую войну против наглых дельцов, готовых зарабатывать на профанации самого святого. Диснеевцы с позором отступили.

Впрочем, прошлое выгодно сбывают другими способами. Организованы специальные поездки выходного дня, они называются… «уик-эндами Граждан­ской войны». С начала ХХ века тысячи патриотически настроенных американцев со своими домочадцами совершили поездки «по местам боевой и революционной славы» (многие южане и северяне считали себя «революционерами», по-своему продолжающими Войну за независимость). Когда менеджеры этого проекта заметили, что среди клиентов маловато чернокожих, они быстро внесли необходимые коррективы: появились специальные экскурсии «Борьба за свободу», учитывающие специфику восприятия войны афро-американцами.

Немало зрителей собирают и инсценировки крупных сражений, их организаторы часто получают финансовую помощь от властей штатов и муниципалитетов, не без основания считающих, что тем самым они способствуют развитию местного бизнеса. В «битвах» участвуют члены историче­ских обществ, которые, как правило, создаются в память воинских частей армий Союза и Конфедерации. «Солдаты» и «офицеры» облачаются в мундиры и вооружаются. Батарея мичиганских артиллеристов гордится своими старинными пушками. Они пребывают в полной боеготовности и используются несколько раз в году. Расчеты орудий постоянно совершенствуют боевую и политическую подготовку.

Иногда в таких «сражениях» задействованы тысячи людей, а общее число американцев, увлеченных этим движением, составляет десятки тысяч. К ним следует добавить клубы Гражданской войны в других странах, время от времени присылающие свои «ограниченные контингенты», одетые в форму южан и северян.

Появилась особая субкультура, существуют специальные сайты и чаты в интернете. Люди спорят, обмениваются информацией, размещают объявления. Кто-то хочет купить старинный мундир, кто-то — продать ружье. Группа дам недавно обсуждала, какой из генералов давней войны выглядит особенно эротично. Встречаются и брачные объявления: фанаты ищут свою половину в рядах исторических единомышленников. Популярностью пользуются и специальные периодические издания. Название одного из них более чем красноре­чиво: «Новости Гражданской войны».

Не следует считать это лишь забавой взрослых мужчин, в детстве недо­игравших в солдатики.

Во-первых, некоторые дамы тоже надевают серые мундиры южан и синюю форму северян. Когда возмущенные мужчины исключили одну воинственную леди из своего полка, та их засудила — и разорила. И, кстати, имела для этого все основания: в составе боевых частей было до четырехсот женщин, многие из них успешно скрывали свой пол.

Во-вторых, нередко участники инсценировок являются ветеранами настоящих войн, они сами понюхали пороха во Вьетнаме и в Ираке.

В-третьих, помимо офицеров и солдат в этих массовых постановках немало мирных персонажей. Не остаются вакантными места врачей, политиков, торговцев, маркитанток. Кому-то хочется побыть Линкольном, кому-то — прогуляться в платье с кринолином.

Большинство инсценировщиков делает это для души. Но некоторые совмещают приятное с полезным, выступая в качестве профессионалов. Один из них так вжился в образ генерала Ли, что его регулярно приглашают на роли в спектаклях и киносъемках. Он вошел во вкус и рекламирует себя без ложной скромности, в частности, в объявлениях указывается, что для поддержания формы актер постоянно изучает исторические источники.

Любители постановок делятся на «мягких» и «крутых». Во время маршей, маневров и боев первые позволяют себе разбивать современные палатки, использовать средства от комаров и пить баночное пиво. Вторые же хотят лично испытать все тяготы, выпавшие на долю предков. Они спят на земле, жуют несъедобную солонину, неделями не принимают душ и пытаются имитировать речь людей, убитых сто пятьдесят лет назад. Самые крайние фанаты стараются завшиветь и вымачивают медные форменные пуговицы в своей моче (говорят, это лучшее средство добиться того, чтобы они выглядели «под­линно»). Эти даже в инсценировках не участвуют: «бой», в котором не звучат настоящие выстрелы, отвергается ими как презренная безвкусица.

Не все жены могут вынести мужей с такими увлечениями. К тому же настоящее «вживание в историю» требует немалых затрат. Чего стоит хотя бы ружье производства 1863 года — ведь истинные «живые историки» не довольствуются пошлыми подделками! Неудивительно, что Гражданская война не­редко перерастает в семейный конфликт. Бывает, и браки распадаются.

Но память о войне не только разъединяет, но и объединяет сердца. Например, некоторые находят спутницу или спутника жизни не по объявлениям в журналах, а прямо на полях былых сражений. На свадьбе друзья новой семьи, одетые в старые мундиры, приветствуют молодоженов ружейным залпом, за столом звучат военные марши. Затем боевые супруги отправляются в свадебное историческое путешествие.

Особенно бережно традиции сохраняются в южных штатах. Необычайную активность проявляет женская организация «Объединенные дочери Конфедерации». Дамы заботятся о кладбищах, добровольно работают в музеях, часами сидят в библиотеках и архивах, проводя генеалогические разыскания. Они торжественно отмечают памятные даты: день рождения генерала Ли, день рождения президента Конфедерации Джефферсона Дэвиса, День памяти Конфедерации, День флага Конфедерации и т. п. Забот полон год.

От энергичных дам пытаются не отставать и джентльмены — «Сыновья Конфедерации». Историческая память структурирует общество, в таких ассоциациях укрепляются местные деловые и политические связи. При этом классовые и культурные барьеры зачастую с легкостью преодолеваются: на сборах «сыновей» преуспевающий юрист лихо отдает честь своему командиру, «в миру» — простому водопроводчику. Впрочем, на ближайших выборах водопроводчик может учесть совет боевого товарища и проголосовать соответствующим образом. Членство в респектабельных патриотических организациях создает иллюзию принадлежности к политической элите.

Без внимания не остается и подрастающее поколение. Регулярно проводятся конкурсы сочинений и рисунков, дети посещают мемориалы, старательно изучают историю войны. В некоторых южных школах избирается Мисс Конфедерация, счастливую победительницу ведет под руку улыбающийся спортсмен-отличник, одетый в серую военную форму.

Впрочем, и северяне иногда используют историю для воспитания молодежи. В Иллинойсе, штате, где прошла юность Авраама Линкольна, действуют «бригады Линкольна», в которые вовлекают трудных подростков.

Потомки ветеранов Союза также имеют свои организации, заботятся о монументах, отмечают памятные даты и воспитывают детей в духе патриотизма. Однако именно на Юге культ военного прошлого стал настоящей гражданской религией.

Память пересекает границы. В далекой Бразилии существует организация детей ветеранов-южан, отмечающая свой праздник — «Феста конфедерада». Считается, что они являются потомками непримиримых воинов, которые предпочли эмигрировать, но не подчинились «гнусному игу янки» (в Бразилии рабовладение существовало еще на протяжении нескольких десятков лет, возможно, именно это сделало страну привлекательной для данной группы эми­грантов).

Интерес к Гражданской войне привел к появлению множества весьма подкованных исследователей-любителей, изучающих самые разные аспекты этого конфликта. Например, ежегодно проводятся конференции, посвященные военной медицине той эпохи.

Разумеется, не стоит преувеличивать — большая часть американцев все же не подвержена милитаристско-ностальгической эпидемии. До 50% молодых белых жителей Юга сейчас не могут назвать ни одной битвы Гражданской войны, что уж говорить о северянах. Афро-американцы одного из городов штата Алабама «вдруг» с удивлением обнаружили, что живут в районе, носящем имя лихого кавалерийского генерала Форреста, рабовладельца и работорговца, после войны возглавившего Ку-клукс-клан. Они просто о нем ничего не знали. Когда справедливое негодование наконец овладело черными массами, название района было изменено. По странному совпадению это произошло накануне местных выборов. Возможно, мэр города сохранил свой пост именно в результате ловкого и своевременного топонимического маневра.

Однако, будучи сколь угодно неосведомленным, невозможно не замечать того, что эмблемы Гражданской войны стали составной частью американской массовой культуры. Хороший спрос вдохновляет производителей китча. Карнавальное, маскарадное, китчевое воспоминание о войне чрезвычайно живо в современных Соединенных Штатах.

Боевой флаг Конфедерации изображен на флагах двух южных штатов. Попытка чернокожего сенатора снять флаг штата со здания местного капитолия сопровождалась страшным скандалом, что, разумеется, только способствовало популярности энергичного политика. Споры о флагах дополняются спорами о школьных учебниках и спорами о монументах, и сегодня продолжающих появляться в американских городах. Возникают и мемориальные конфликты иного рода. Можно ли, например, ставить памятник знаменитому черному бейсболисту рядом с памятником генералу Ли? Сама мысль об этом обижает и многих почитателей легендарного полководца, и поклонников великого спортсмена.

В Вирджинии местные законодатели предложили отмечать дни рождения генерала Ли и М. Л. Кинга как общий праздник (оба этих дня приходятся на январь). Было быстро придумано идеологическое обоснование: ведь, в сущности, и Ли и Кинг боролись за права, один — за права штатов, другой — за права граждан. Кроме того, день рождения Кинга — праздник общенациональный, таким образом, и день памяти генерала приобрел бы более высокий статус. Этот эклектичный проект не был реализован, но его появление весьма показательно.

Споры о прошлом порой превращаются в «холодную гражданскую войну», у которой возникают и свои «горячие точки». Белый юноша в южном городе задумал проехаться на машине с боевым флагом конфедератов. Его застрелил черный подросток, учившийся в той же школе, которую закончил убитый. Несчетное количество флагов Конфедерации развевалось во время похорон, выступали представители исторических ассоциаций, присутствовали члены Ку-клукс-клана. Они явились торжественно проводить в последний путь «молодого героя, погибшего за дело Юга».

Какой же была война, оставившая так много следов в политике, в массовой культуре и в сердцах американцев?

Великая бойня

Гражданская война стала серьезнейшим травматическим переживанием нации. Погибло примерно 620 тысяч человек. На одного солдата, павшего в бою, приходилось двое умерших от болезней. Более крупные потери понесла армия Союза, погибло не менее 360 тысяч северян, южане потеряли около 260 тысяч.

В процентном же отношении больше пострадали сторонники Конфедерации: Юг потерял 18% белых мужчин в возрасте от 13 до 43 лет. Некоторые историки полагают, что с поля боя не вернулся каждый четвертый южанин. А многие жители Юга и ныне убеждены, что погиб каждый третий конфедерат. К тому же в ходе войны было уничтожено немало мирных жителей, абсолютное большинство которых составляли южане. Война пришла практически в каждую южную семью. Потери конфедератов объяснялись не только количественным превосходством противника, но и недостатком лекарств, возникшим в результате морской блокады, установленной северянами.

Для северян потери составили 6% от общего числа мужчин, считавшихся пригодными для военной службы. Наибольший урон понесли черные солдаты, сражавшиеся в армии Союза: из 189 тысяч человек погиб каждый пятый.

Однако для многих городов и округов последствия войны были куда страшнее. Полки часто составлялись из земляков, людей, живших в одном округе, в одном городе. В жестоких боях порой уничтожались целые части, бывало, что уровень потерь доходил до 100%. Домой не возвращался никто.

Для Америки эти цифры были невиданными. Уже в битве при Шайло в 1862 году погибло 24 тысячи солдат — больше, чем во всех предшествующих войнах, которые вели США.

Из тех, кто остался в живых, многие были искалечены. Не менее 50 тысяч человек потеряли руку или ногу. После окончания войны штат Миссисипи потратил четверть своего годового бюджета на приобретение протезов. О массовых психических расстройствах у людей, прошедших войну, политики в то время не думали, но эти последствия ощутили и сами ветераны, и члены их семей.

Некоторые генералы, считавшие себя истинными христианами, полагали, что в такой войне пленных вообще не следует брать, они призывали истреблять солдат противника, сложивших оружие. Бывали и случаи, когда пленные объявлялись заложниками.

Очень тяжелой была жизнь в местах заключения для военнопленных. Иллинойская тюрьма Кэмп-Дуглас осталась для южан символом жестокости северян. Всего из 215 тысяч южан, попавших в плен, погибло 26 тысяч. В Эльмире, другой северной тюрьме, умер каждый четвертый узник.

Да и с ненадежными северянами Линкольн расправлялся круто, «шпионам» и «вредителям» пощады не было. Десятки тысяч людей, которым официально не предъявлялось никаких обвинений, оказались в тюрьмах. Вина многих никогда не была доказана, администрация практиковала превентивные аресты.

Но у сторонников Союза было еще больше оснований помнить о тюрьмах южан. В страшном лагере Андерсонвилль в Джорджии за двойным забором с вышками для часовых единовременно содержалось до 33 тысяч человек, они ютились в примитивных землянках, утопающих в грязи и нечистотах. Лагерь стал городом-тюрьмой, пятым по численности населения городом Конфедерации. 13 тысяч его узников никогда не вернулись домой. Всего же в тюрьмах Конфедерации оказались 194 тысячи пленных северян, из них погибли 30 тысяч. Победители судили коменданта Андерсонвилля как военного преступника, он был повешен. На суде офицер заявил, что он «только выполнял приказ».

Некоторые южане до сих пор считают его невинной жертвой. В годовщину казни они приезжают в Андерсонвилль, произносят речи, поют песни и, разумеется, молятся. В 1956 году штат установил мемориальную доску, посвященную коменданту лагеря, а его местные почитатели заказали памятную медаль в честь «героя-мученика».

Неоконфедераты по сей день возлагают ответственность за трагедию Андерсонвилля на северян, отказывавшихся производить обмен военнопленными. При этом они не упоминают о том, что командование федералов не желало вести соответствующие переговоры, пока права военнопленных не будут распространены на черных солдат армии Союза, а южане им в этом отказывали.

Неудивительно, что сразу же после войны появился особый жанр тюремных мемуаров и «лагерной литературы». Ветераны вспоминали не только суровых тюремщиков, но и преступников из числа заключенных, которые организовывали банды, терроризировавшие других пленных.

Спросом пользовались не только воспоминания и повести. Уже в 1866 году двое северян, посетивших самую известную тюрьму южан, опубликовали «Список солдат Союза, похороненных в Андерсонвилле». Брошюра стоила 25 центов, что по тем временам было недешево (солдаты армии Союза получали 13 долларов в месяц), но она быстро разошлась. Из нее многие впервые узнали о судьбе своих близких.

Страна раскололась не только географически. Война разделила друзей, однокашников, родственников. Жены президента Линкольна и генерала Гранта были уроженками Юга, во время войны их родственники продолжали владеть рабами и сражались в армии южан. Шурин Джефферсона Дэвиса был офицером военно-морского флота Союза. Сенатор из штата Кентукки Дж. Дж. Криттенден до последнего момента пытался предотвратить войну, выдвигая планы политического компромисса. Возможно, он предчувствовал собственную семейную драму: один из его сыновей стал генералом в армии Союза, а другой получил такой же чин в войсках Конфедерации.

Разрывались и братские узы иного рода. На поле битвы в Геттисберге в 1993 году появился особый памятник: воин-федерал помогает раненому конфедерату. Сюжет отражает один из реальных эпизодов сражения. Во время атаки бригадный генерал-южанин был тяжело ранен. Он попросил помочь и подал тайный масонский знак. Капитан федеральных войск, тоже масон, поспешил на помощь. Конфедерат скончался через несколько дней, а офицер-северянин дослужился до высоких чинов, а впоследствии стал влиятельным конгрессменом. Монумент был воздвигнут Великой ложей Пенсильвании. «Братья» демонстрировали верность «вольных каменщиков» своим клятвам. Однако ни­какие клятвы и ритуалы не смогли предотвратить конфликт, в котором активно участвовали масоны-южане и масоны-северяне. Может быть, и бравый капитан сначала подстрелил «брата», а уже потом бросился его спасать?

Из 977 офицеров, в разное время окончивших военную академию Вест Пойнт, 259 поступили в армию Конфедерации, среди них было 32 уроженца Севера. В армии же Союза оказалось 638 выпускников, в том числе 39 южан, среди них был и первый главнокомандующий федералов генерал У. Скотт. Во время переговоров о перемириях не было нужды представлять друг другу кадровых офицеров: они знали даже школьные прозвища и детские привычки своих врагов.

Простые же солдаты, как говорили тогда, порой «гальванизировались» — переходили на сторону противника. Многие проделывали это неоднократно, каждый раз получая солдатское жалованье и новый комплект обмундирования. В армии Союза нередкой была и фигура «профессионального» добровольца­дезертира: после получения денег солдат покидал полк, а потом, прокутив деньги и продав форму, записывался в полк другого штата. Некоторые из этих оборотистых ребят ухитрились после войны получать военную пенсию.

На Севере многие сочувствовали Югу, это проявлялась и в дезертирстве, и в мятежах, которые решительно подавлялись федеральными войсками. В одном Нью-Йорке тысячи людей погибли во время беспорядков, вызванных призывом в армию. Столичный Вашингтон, находящийся на границе с Югом, стал прифронтовым укрепленным городом, но многие его жители были сторонниками Конфедерации и всячески старались ей помочь.

Уроженцы рабовладельческого Мэриленда, остававшегося в Союзе, придерживались разных убеждений. Одни записывались в армию федералов, другие бежали в соседнюю Вирджинию и создавали там мэрилендские полки Конфедерации, мечтая об освобождении родины от ненавистного оккупационного режима. Между жителями штата и федеральными войсками росло напряжение, однажды солдаты открыли огонь по толпе. Узнав об этом, молодой мэрилендец, живший в Луизиане, сочинил песню «Мэриленд! Мой Мэриленд!» на мотив немецкой рождественской песни «О Танненбаум!». В ней он призывал отомстить за кровь патриотов-мэрилендцев и прийти на помощь сестре Вирджинии. Песня стала весьма популярной, и когда конфедераты вступили на территорию Мэриленда, генерал Ли приказал полковым оркестрам играть эту мелодию. Но все же вид голодных южан, пытавшихся расплатиться за продовольствие обесцененными бумажными деньгами Конфедерации, повлиял на политические симпатии мэрилендцев сильнее, чем музыка.

В пограничных штатах шли свои жестокие гражданские войны, в которых сводились давние счеты. Дома мирных жителей, заподозренных в помощи противнику, часто сжигались. Некоторые лихие партизаны сжигали целые города. Горная, западная часть Вирджинии заявила о верности Союзу и отделилась, Конгресс поспешил признать ее самостоятельным штатом. Но жители этой территории сражались друг против друга. Одна из звезд на флаге Конфедерации символизировала Кентукки, но власти этого рабовладельческого штата поддержали Союз, что, в свою очередь, вызвало вооруженное сопротивление ряда округов. Штат Делавэр остался верным Союзу, однако памятник, воздвигнутый властями штата на одном из полей сражений, посвящен как делавэрцам, сражавшимся в армии Союза, так и их землякам, служившим в войсках Конфедерации. Это один из немногих монументов, пытающихся как-то объединить память о войне.

С Юга добровольцы, верные Союзу, устремлялись в армии Севера, уроженцы почти всех южных штатов составляли свои особые части и подразделения в федеральной армии. В некоторых южных округах, оставшихся верными Союзу, большая часть мужчин, включая рабовладельцев, надела синюю форму, члены их семей преследовались. Возникали независимые «республики», отколовшиеся от южных штатов. Появился даже целый «партизанский край», который конфедераты не контролировали. При содействии многочисленных дезертиров, скрывавшихся от призыва, местные жители успешно отбивались от карательных экспедиций.

Война расколола и индейские племена, при этом нередко в разных лагерях оказывались воины одного племени, хотя поначалу южане более активно и искусно привлекали индейцев на свою сторону, формируя из них особые полки. Затем этот опыт использовали и северяне. «Союзные» индейцы сражались с «индейцами-мятежниками». Чероки воевали с чероки, семинолы — с семинолами. И для некоторых племен эта война была еще более кровопролитной, чем для белых и черных американцев. Согласно переписи 1860 года насчитывалось немногим более 20 тысяч индейцев чероки. К 1867 году их осталось менее 14 тысяч.

Другие индейские племена сочли войну благоприятным временем для атак на белых поселенцев. Высокий процент добровольцев в некоторых штатах объяснялся тем, что они стремились защитить свои семьи от этой опасности.

Патриотический порыв и жажда приключений вовлекали в военные действия подростков и даже детей. Песня о юном барабанщике федеральной армии приобрела общенациональную известность. Десятки людей потом утверждали, что именно они послужили для нее прототипом, хотя историки доказали несостоятельность претензий многих лжебарабанщиков. Но только в армии Союза сражалось не менее 104 тысяч солдат и сержантов, которым не было шестна­дцати лет. Среди них было двадцать пять десятилетних воинов.

Война велась со страшной жестокостью. Люди теряли свое жилье, поля пришли в запустение. Солдаты обеих армий полагали, что сражаются за свободу, политические лидеры убеждали своих сторонников, что они продолжают дело борьбы за независимость Америки. Вожди Союза и Конфедерации по-своему интерпретировали Конституцию и апеллировали к Богу. Священнослужители различных конфессий внесли огромный вклад в дело патриотической мобилизации, сочиняя необычайно воинственные проповеди. Уничтожать бывших сограждан можно было любыми способами. Один житель штата Миссури прославился тем, что насыпал порох в уши пленным федералам, а потом поджигал фитиль.

Совершенствовались и методы истребления противника на поле боя. Широко использовались револьверы и винтовки, а у северян появились и многозарядные ружья. Эксперименты с подводными лодками не принесли особого успеха, но броненосцы, ранее появившиеся в Европе, впервые встретились в морском бою. Железные дороги и телеграф революционизировали военное дело. Президент Линкольн лично интересовался техническими новинками, в частности, он способствовал принятию на вооружение разрывных пуль. Но трофейные боеприпасы широко использовали южане. Генерал Грант, возможно, не знавший предыстории этого новшества, даже обвинил своих врагов в негуманном ведении войны.

Между тем предприимчивые дельцы умело пользовались военной конъюнк­турой, сколачивая новые состояния. Когда одного из них обвинили в том, что поставленные им сапоги разваливались после первого марша, он заявил, что эта модель обуви предназначена исключительно для кавалеристов, а ее использовали не по назначению. Влиятельные бизнесмены становились генералами, удачливые генералы после войны превращались в крупных политиков.

Никогда Америка не видела столь многочисленных армий. К 1865 году федеральное правительство располагало самой большой армией в мире, ее численность составляла более миллиона военнослужащих. Впервые в американ­ской истории воюющие стороны стали прибегать к обязательному призыву мужчин на военную службу. Но зажиточные северяне за солидную сумму находили себе замену, а у южан от призыва освобождались граждане, имевшие не менее двадцати рабов. На Юге рассказывали о бедолаге, который был обладателем всего девятнадцати невольников. Когда за ним пришли офицеры из призывной комиссии, он с истинным южным гостеприимством стал потчевать их прохладительными напитками, затем джентльмены пропустили по стаканчику местной самогонки. В этот момент из хижины во дворе раздались крики, потом появилась запыхавшаяся черная девочка и сообщила: «Хозяин! Нэнси мальчика родила!» Довольный своевременным увеличением поголовья, гордый собственник сказал своим гостям: «Ребята, можем выпить еще, но у вас ко мне дел больше нет: закон есть закон!» Впрочем, у большинства южан не было и девятнадцати рабов.

На восприятие конфликта повлияло и то обстоятельство, что к этому времени уже появилась фотография. Фотохудожники открывали свои передвижные ателье в армейских лагерях, солдаты были готовы потратить последние сбережения, чтобы послать домой свой снимок. Однако были запечатлены не только образы заказчиков. Техника еще не могла фиксировать эпизоды сражений, но вполне позволяла снимать горы трупов, оставшиеся на поле боя. Покойники позировали идеально, правда, как показали современные исследования, мастера фронтовой фотографии уже тогда прибегали к «постановкам», перекладывая убитых для создания более эффектной композиции. При этом порой преследовались пропагандистские цели, например, можно было подчеркнуть героизм своих солдат или жестокость врага. В результате подобной инсценировки появилась и одна из самых известных фотографий этого периода — «Убитый стрелок». Тело юноши выигрышно расположили за каменной оградой, голова картинно покоится на ранце, а рядом лежит ружье, взятое у другого солдата.

И все же первые фотографические выставки, состоявшиеся сразу после завершения крупных битв, показали зрителям невиданную ранее войну, весьма отличающуюся от красочных полотен батальной живописи. Никогда еще современники не сталкивались со столь реалистичной, порой натуралистичной картиной боевых действий, представленной таким обилием зрительных образов. Возникло мнение, что благодаря искусству фотографии война будет навсегда деромантизирована. Такое было трудно забыть…

Но многие участники войны и не хотели забывать ее, они желали ненавидеть врага до конца своей жизни и передать свою ненависть потомкам.

После капитуляции офицер-конфедерат заявил победителю-северянину: «Сэр, вы вольны относиться к нам так, как вам будет угодно. Нам до этого дела нет. Но мы никогда, никогда не простим вам того, что вы сделали с нами!»

Некий агроном-южанин, гордившийся тем, что он сделал первый выстрел в Гражданской войне, пожелал сделать и ее последний выстрел. Он покончил с собой. В предсмертном письме патриот Конфедерации заявил, что не намерен жить в одной стране вместе с «презренной расой янки».

Да и победители были настроены отнюдь не благодушно. Северяне-­пехотинцы, с тяжелыми боями продвигавшиеся на Юг, жаждали возмездия. Предателей и мятежников, развязавших братоубийственную бойню, следовало перевешать на их любимых яблонях и магнолиях! Вот о каком «саде Юга» мечтали воины федеральной армии.

Главный интендант армии Союза, сын которого был убит в стычке с южными партизанами, осуществил свой личный план мести. Федеральные власти конфисковали «за долги» имение жены генерала Ли в Вирджинии, находившееся рядом с Вашингтоном. Для их оплаты больная женщина физически не могла прибыть в столицу, а правительство наотрез отказывалось принять деньги от доверенных лиц. На территории имения стали хоронить павших солдат Союза — так возникло Арлингтонское национальное кладбище. Первые могилы специально вырыли прямо под окнами усадьбы, уничтожив розарий, которым особенно гордилась бывшая хозяйка. На кладбище было похоронено и немало конфедератов, погибших в северных тюрьмах, но вплоть до своей смерти упрямый и безутешный генерал-интендант не разрешал южанам посещать могилы родственников.

Праздник национального согласия и примирения

В 1913 году торжественно отмечалась пятидесятая годовщина битвы при Геттисберге, в которой северяне остановили южан.

Разные штаты ассигновали в общей сложности около 1,75 миллиона долларов, чтобы доставить в Пенсильванию всех ветеранов, где бы они ни находились. Конгресс и военное министерство, в свою очередь, выделили средства для строительства образцового палаточного городка. В нем поселилось более пятидесяти трех тысяч участников войны.

Военные инженеры и интенданты армии США по праву гордились своей работой. Лагерь стал образцом американской организации, все до мелочей было предусмотрено, закуплено, опробовано. В полевых пекарнях выпекался души­стый хлеб, из питьевых фонтанчиков била чистейшая вода.

В медицинских пунктах постоянно дежурили врачи и санитары. Правда, несколько старичков все-таки скончалось прямо во время торжеств, но военные медики с цифрами в руках убедительно доказали, что у тех ветеранов, которые остались дома, шансов умереть было гораздо больше.

Вудро Вильсон, первый южанин, избранный президентом после окончания Гражданской войны, торжественно провозгласил, что великая распря наконец закончена. Эта мысль звучала и в речах других политиков, и в выступлениях бывших солдат. Развевались флаги Конфедерации и Союза, звучали боевые марши двух армий.

Кульминацией торжеств стало символическое повторение знаменитой «атаки Пиккета». В 1863 году дивизия этого генерала пошла в атаку, но была встречена шквальным огнем северян, уничтожавшим целые полки. Лишь отдельные потрепанные подразделения подошли к позициям противника, рукопашный бой завязался у каменной изгороди. Конфедераты были вынуждены отступить.

Пятьдесят лет спустя седобородые южане, подбадривая себя старинным боевым кличем, двинулись к злополучному рубежу. Был жаркий день, для стариков в серых мундирах это было тяжелым испытанием. Северяне не вытерпели и, желая сократить мучительный путь своим врагам, бросились навстречу. Последовали приветствия и объятия. Затем, отдышавшись, все медленно вернулись к изгороди и там уже спокойно обменялись рукопожатиями, позируя для фотографов. Многие протягивали левую руку: правую они потеряли полвека назад...

Как же случилось, что «дети Юга» похлопывали по плечу «презренных янки», а воины, уничтожившие рабство, дружески болтали о былом с защитниками рабовладения?

Время, конечно, лечит раны, но не всегда и не везде это лечение проходит успешно. Для сербов память о поражении в Косовской битве (в 1389 году) жива и по сей день влияет на процесс принятия политических решений. В Северной Ирландии годовщина сражения, состоявшегося в конце XVII века, является празд­ником для протестантов и днем траура для католиков. Здесь исторической памяти до сих пор приносятся человеческие жертвы.

Какая трансформация в самосознании американцев сопутствовала рукопожатиям у каменной изгороди?..

«Юг, который мы потеряли»

Слово «Юг» в английском языке — женского рода.

Когда рассказывают о красоте Юга, унижении Юга, страдании Юга, говорят: «Она красива, она унижена, она страдает…»

На восприятие войны южанами решающее воздействие оказало то обстоятельство, что именно их земля стала ареной боевых действий. Некоторые города десятки раз переходили из рук в руки и превратились в обуглившиеся развалины. Фотографии южных поселков в 1865 году напоминают белорусские деревни 1944-го: ряды обгоревших печных труб. Генерал Союза У. Т. Шерман методично сжигал и разрушал все, что попадалась ему на пути. Особым шиком умелые саперы считали уничтожение железных дорог, рельсы, после взрыва свернувшиеся спиралью, называли «галстуками Шермана». Отдельные населенные пункты так и не были восстановлены, на их месте стоят мемориальные знаки.

Впрочем, репутация генерала была ужаснее, чем его деяния: ради устрашения он умышленно преувеличивал их масштабы. Впоследствии выяснилось, что некоторые плантации, которые, как считалось, были разорены, благополучно пережили войну. Но южане бережно складывали в копилку своих страданий любые непроверенные слухи. Они сравнивали Шермана с Атиллой и Чингисханом, хотя точнее было бы назвать его предвестником современной «тотальной войны».

Стоит отметить, что солдаты Шермана выполняли приказы своего командующего с большим удовольствием. Добропорядочные фермеры из Индианы, Иллинойса и Огайо ожесточенно громили плантации — эти «змеиные гнезда» врага. Они протыкали штыками старинные портреты напудренных надменных красавиц, били стекла оранжерей, бросали в костер обломки пианино. Горели библиотеки и архивы. Погибла редкая коллекция изданий эпохи Войны за независимость.

Это была глубокая ненависть к чужой культуре, к чужому классу. Сто­ронники Конфедерации представляли своих воинов рыцарями, противостоящими плебейскому миру Севера, президента Конфедерации Дэвиса именовали «вождем южной аристократии» (исследователи отмечали влияние Вальтера Скотта на самосознание южан). Патриоты Союза по-разному относились к рабству и чернокожим, многие из них сами были расистами. Но при этом они искренне ненавидели касту самодовольных рабовладельцев, считавших себя солью земли.

Шерман, до войны служивший на Юге, имевший немало друзей среди плантаторов и разделявший многие из их взглядов, касавшихся превосходства белой расы, в одном из служебных писем отзывался о молодых конфедератах  следующим образом: «…дети игроков и спортсменов, люди, которые никогда не трудились и никогда трудиться не будут. Они созданы для войны, эти мошенники храбры, они прекрасные наездники, их смелость порой граничит с безумством, эти субъекты опасны во всех отношениях. Они нисколько не заботятся о неграх, о земле, ни о чем подобном. Они просто ненавидят янки как таковых, не утруждая свой мозг мыслями о прошлом, настоящем и будущем. Пока у них есть лошади и фураж в избытке, они счастливы. Класс этот более многочисленный, чем можно предположить, они самая опасная группа людей, которой война развязала руки. Они лихие кавалеристы, первоклассные стрелки, они отчаянные воины. Стюарт, Джон Морган, Форрест и Джексон (генералы южан. — Б. К.) — яркие представители и естественные вожди этого класса. Этих людей нужно перебить, этот класс следует уничтожить, только тогда война прекратится». Позиция генерала последовательно дополнялась планами своего рода колонизации: для обеспечения победы следует уничтожить правящий рабовладельческий класс, а для ее закрепления необходимо переселить на Юг четыре миллиона северян.

Впрочем, южане и сами внесли вклад в разрушение своих городов. Покидая Ричмонд, свою столицу, они подожгли город и взорвали арсенал. Плантаторы сжигали запасы фуража, чтобы они не достались врагу. В отместку Шерман приказал поджигать их дома.

Прекрасный «сад Юга» превращался в огромное «кладбище Америки». Уничтожалось не только жилье и предприятия, разрушался весь мир южной плантации. Далеко не все белые южане были плантаторами, но именно представители этой группы формировали социальное самосознание.

Продолжением войны стала оккупация. С помощью военных властей федеральное правительство проводило политику Реконструкции. Лишь после завершения необходимых преобразований южные штаты вновь один за другим принимались в Союз и восстанавливали свои права. Для многих жителей Юга память о Реконструкции стала не менее травматичной, чем память о войне. Персонажи, олицетворяющие это время, — продажный демагог-политик с Севера, грубый офицер-янки, жадный северный спекулянт и, конечно, бывшие невольники, для которых свобода оказалась сигналом к возвращению в состояние праздно­сти и дикости. Было немало реальных историй, способствовавших возникновению подобных стереотипов, но в целом такое видение последствий войны позволяло не думать о ее причине — системе рабовладения.

На Юге стремились сохранить память о соотечественниках, павших в бою за «южную честь». Возникло множество соответствующих организаций, основой которых нередко были женские патриотические общества, в обилии появлявшиеся в военное время для сбора средств в помощь армии и ухода за ранеными. Общества помощи становились обществами памяти. Они начали собирать деньги для возведения монументов (поначалу весьма скромных), которые стали в обилии появляться в городах, поселках и даже на перекрестках сельских дорог.

Войска победителей не мешали этой меморизации. Впрочем, трудно было помешать воинственным дамам. Даже ветераны южной армии побаивались их активности. Когда во время перезахоронения одного из генералов в 1868 году дамы выставили его портрет в полной форме, бывшие соратники осторожно попытались этому воспрепятствовать: само упоминание слова «Конфедерация» могло вызвать репрессии со стороны оккупационных властей. На ветеранов тут же обрушился гнев разъяренных южанок: «Руки прочь! Никто не смеет прикасаться к тому, что было создано мемориальной ассоциацией!» Похороны превратились в открытый политический протест. Офицер федеральных войск писал: «Дамы здесь хуже гиен, они торжественно пронесли тело генерала Конфедерации по улицам и похоронили его с воинскими почестями, а мы не осмелились им помешать». Можно с уверенностью предположить, что, возьмись за организацию похорон мужчины, с ними бы поступили иначе.

Было и еще одно обстоятельство, которое многократно усиливало активность южных обществ. После войны федеральное правительство начало программу идентификации неопознанных трупов и перезахоронений погибших солдат Севера. К 1870 году уже примерно 300 тысяч солдат было торжественно захоронено на специально созданных национальных кладбищах, в 58% случаев были установлены их имена. Но на южан эта программа не распространялась: для вчерашних противников средств не хватало. Не было денег и у правительств южных штатов (правда, некоторые офицеры федеральных войск, искавшие могилы солдат Союза, по собственной инициативе составляли карты захоронений конфедератов и передавали их местным общественным организациям).

Останки солдат Конфедерации оставались гнить неподалеку от аккуратных федеральных кладбищ, а на местах сражений северяне начали устанавливать свои памятники.

Эту новую символическую оккупацию Юга было особенно трудно пережить женщинам, потерявшим своих близких. Одна из них писала: «Для меня война стала настоящим потрясением, изменившим всю мою жизнь. Мой муж умер в плену, все мужчины из моей семьи сражались с врагом на поле боя. Люди, которым выпало меньше испытаний, улыбаются, видя мою приверженность памяти о войне, но это останется со мной до конца моих дней». Дамы мечтали создать кладбища не менее величественные, чем захоронения федеральных солдат. Влиятельные представительницы известных семей Юга собирали деньги для общественных работ. Простые женщины трудились сами. Они складывали кости солдат в корзины, а затем сортировали их у себя в саду.

На Юге стали отмечать День памяти, люди возлагали цветы на могилы погибших. Церемония быстро приобрела политическое значение. Одни ораторы­южане стремились обойти злободневные вопросы, другие, напротив, использовали этот предлог для открытого противостояния Реконструкции. В разных южных штатах День памяти отмечался в разные дни, но к 1916 году десять штатов избрали для этого 3 июня — день рождения Джефферсона Дэвиса.

Активное участие женщин в сохранении исторической памяти очень примечательно. Косвенным результатом борьбы против рабства стало радикальное изменение положения белых южанок. Мужчины уходили на войну, умирали, возвращались искалеченными или психологически сломленными. Женщины вынуждены были сами добывать средства к существованию и поддерживать выживших мужчин. Это было настоящей революцией в семейных отношениях. Тем не менее, большая политика по-прежнему оставалась закрытой для пола, продолжавшего считаться слабым. Со временем многие южанки стали активными суфражистками (хотя это и вызывало протесты аристократических представительниц старых мемориальных организаций). Именно Гражданская война в значительной мере усилила движение за предоставление женщинам гражданских прав. Часто активистки этого движения использовали расистскую аргументацию: уж если даже чернокожие пользуются правом избирать и быть избранными, то белым женщинам и подавно следует дать такую возможность.

Бывшие офицеры-конфедераты также стремились внести вклад в поддержание патриотических традиций. Историографическое наступление победителя, сопровождавшееся публикацией официальных историй и возведением множества монументов, требовало «тотальной мобилизации» исторической памяти Юга. Была создана коалиция обществ памяти, начал выпускаться «Южный журнал», появилось Южное историческое общество. Разумеется, генералы провели немало времени, изучая причины своих военных неудач. Как водится, не обошлось и без взаимных обвинений, например, офицеры-вирджинцы и командиры полков Северной Каролины десятилетиями вели ожесточенную мемуарную полемику, возлагая друг на друга ответственность за те или иные поражения. К тому же солдаты из Северной Каролины в ночном бою по ошибке подстрелили легендарного генерала Джексона. Некоторые вирджинцы даже утверждали, что после этого злополучного залпа дело Юга было обречено.

Страдания мирных жителей, запечатленные в личных и семейных воспоминаниях, также легли в основу коллективной идентичности побежденных, которую отличали ностальгические воспоминания о «старом добром Юге» и своеобразное ощущение жертвы. Южане считали себя пленниками, даже «рабами» циничного, жадного и жестокого правительства Севера. Публицистика того времени во многом предвосхищала антиамериканскую риторику ХХ и XXI веков, обличающую «империализм янки», мир наживы и механистическую цивилизацию. Бородатые поклонники Усамы бен Ладена или Фиделя Кастро и антиглобалисты, крушащие «Макдональдсы», вряд ли подозревают, что порой в точности повторяют слова леди и джентльменов, горевавших о Юге, который они потеряли.

Продолжатели «белого дела»

Считается, что историю пишут победители. Но эта история часто самодовольна и самодостаточна, она не всегда интересна, не всегда находит читателя.

Уже первые певцы разгромленного Юга поняли преимущество прочной памяти, созданной разрушением. Лавровые венки увядают, а терновый венец остается в вечности.

Кроме того, даже в условиях установленного в южных штатах военного правления бывшие сторонники конфедератов сохраняли значительное влияние. Они открыто проповедовали свои взгляды в печати и в исторических обществах, а Ку-клукс-клан и другие тайные организации, созданные бывшими офицерами южной армии, уже с 1865 года укрепляли власть белых с помощью террора. Шла ожесточенная борьба с черными и белыми политиками, ветеранами северной армии, учителями черных школ. Нередко репрессиям подвергались и те чернокожие, которые выделялись своим состоянием и деловыми способностями, таким образом из бизнеса выдавливались нежелательные конкуренты. Наиболее распространенной формой расправы была публичная порка, но немало людей было искалечено, изнасиловано, убито. Сжигались дома, школы, церкви. Чаще всего жертвами террора были отдельные люди и семьи, но иногда нападениям подвергались целые кварталы. Ку-клукс-клан действовал как союзник Демократической партии: активные республиканцы преследовались независимо от цвета кожи.

Память о ритуализированном насилии стала частью самосознания многих афро-американцев. Эта тема подробно запечатлена в произведениях афро­американской литературы. Линчевание черных белой толпой — сюжет, не в меньшей степени повлиявший на формирование коллективной идентичности чернокожих, чем память о рабстве.

Следует также иметь в виду, что некоторые убежденные противники рабовладения в то же время были расистами. Так, уроженец Северной Каролины Х. Р. Хелпер до войны, вооружившись множеством статистических таблиц, ссылаясь преимущественно на данные переписи 1850 года, доказывал, что рабство является причиной экономической и культурной отсталости Юга. Правда, в некоторых случаях он передергивал факты, но в целом картина была верной. Возможно, именно поэтому книга вызвала настоящий взрыв возмущения. Не только в южных штатах, но и в столице страны читавших труд Хелпера исключали из престижных клубов и уважаемых религиозных общин. За приобретение этой книги людей избивали, отправляли под суд, а в Арканзасе несколько человек даже были повешены. Но после войны тот же Хелпер, верный своему методу, с помощью комбинирования многочисленных фактов, извлеченных из различных работ по физиологии, анатомии и антропологии, «научно» обосновал расовую неполноценность негров и индейцев, призывал очистить от них Американский континент и требовал насильственного переселения чернокожих в Африку. За чтение этой книги никого не вешали.

В начале 1870 годов вопрос о Ку-клукс-клане приобрел большое политическое значение. Закон 1871 года передавал преступления, совершенные кланом, в юрисдикцию федеральных властей. Тем самым формально жертвы клана получали защиту со стороны федеральных судов и федеральных войск. В том же году президент Грант объявил, что девять округов штата Южная Каролина находятся в состоянии мятежа, и объявил там чрезвычайное положение.

Республиканцев упрекали в том, что они намеренно преувеличивали масштабы деятельности тайных организаций, чтобы обеспечить действующему президенту переизбрание в 1872 году. На агитационных плакатах его изображали  на скаку рубящим всадника в белом балахоне. С другой стороны, демократы, наоборот, были склонны многое замалчивать. В итоге Грант вновь одержал победу на выборах.

Активность Ку-клукс-клана влияла на общую политическую ситуацию, но главные сражения за власть велись на митингах и в судах, на страницах газет, в законодательных собраниях и в прокуренных комнатах, где тертые политики годами торговались об условиях примирения элит северных и южных штатов.

Некоторые южане во время политического торга заламывали заведомо высокую цену, неприемлемую для победителя. Они говорили, что скрепя сердце готовы вернуться в Союз, но в Союз довоенный. Иными словами, они требовали пересмотра поправок к Конституции, отменявших рабство и предоставлявших афро-американцам политические права. Многие жители США и по сей день отказываются считать рабство главной причиной войны. По их мнению, Юг, в соответствии с Конституцией, созданной отцами-основателями, боролся за права штатов, которые незаконно пыталось ограничить федеральное правительство. Поэтому война именуется не гражданской, а войной между штатами, а иногда даже конфликтом двух независимых наций.

Правда, существовали и важные исключения. Генерал Ли в ответ на обращение северных политиков, предлагавших заключить компромисс, облегчающий взаимовыгодную экономическую деятельность, заявил, что ликвидация рабства стала историческим фактом. Страна должна быть единой. Однако и он высказывался за отмену предоставления чернокожим южных штатов избирательных прав.

Полковник Джон Мозби был легендарным героем Гражданской войны. Лихой кавалерист в элегантном мундире, в шляпе с пером и двумя пистолетами на поясе командовал знаменитым партизанским отрядом. Мозби терроризировал тылы Союза, захватывал казну федеральных полков, а однажды пленил северного генерала в его собственной квартире. Специально созданное соединение федералов тщетно пыталось его поймать. Жестокий офицер имел обыкновение вешать пленных, но это не убавило его популярности. Уже в начале ХХ века появились посвященные ему кинофильмы (в одном из них ветеран играл самого себя), а в середине столетия о Мозби был снят телесериал «Серый призрак». После войны у него были все основания войти в число самых почитаемых кумиров Юга: художники рисовали его портреты, поклонники Мозби заказали его мраморный бюст. Но дерзкий партизан испортил всю картину. Он публично признал, что война велась за рабовладение: «Сейчас я считаю рабство злом, но я не стыжусь того, что моя семья владела рабами. Не стыжусь я и того, что мои предки промышляли пиратством и кражей скота. Людей следует судить в соответствии с нормами их века. Если можно было владеть рабами, то бороться за это было делом правым. Я не горжусь тем, что сражался на стороне рабства, — солдат сражается за свою страну, права она или неправа, солдат не несет ответственности за политические ценности того дела, которое он защищает». Южане не простили ему этих слов — фактически он был изгнан из родной Вирджинии.

Важно отметить, что само рабовладение отнюдь не всегда оценивалось как зло. Юг часто представлялся особой цивилизацией, естественное и гармоничное развитие которой было насильственно прервано. Отношения между рабами и рабовладельцами рисовались как патриархальная идиллия: невольники были членами большой семьи, о которых отечески заботились их владельцы. Хозяйки шили им рубашки и оказывали медицинскую помощь. Подчеркивалась историческая обусловленность и «прогрессивность» такого социального устройства: африканские дикари и каннибалы стали христианами и приобщились к цивилизации. Довоенное благообразие противопоставляется конфликтам последующих десятилетий. По мнению многих белых южан, освобождение чернокожих стало причиной их деградации. Раб, предоставленный самому себе, не смог организовать собственную жизнь.

Мифотворческий реванш

Как бы то ни было, самая масштабная и долгосрочная борьба развернулась не в идеологии или политике, а в области мифологии.

Фигурой, олицетворяющей исторический миф о Юге, стал генерал Ли. Благородный патриций, родственник Джорджа Вашингтона и сын губернатора Вирджинии, очень выигрышно смотрелся рядом со своим победителем — плебеем Грантом, который страдал от алкогольной зависимости, а после войны оказался замешан в финансовых скандалах. Создатели культа генерала Ли прежде всего выделяли его незаурядное полководческое мастерство, сравнивая его с Веллинг­тоном, а то и Наполеоном. И по сей день генерала нередко называют лучшим полководцем в истории Америки. Его военное искусство противопоставляется тактике «мясника» Гранта, который вел войну на истощение, пользуясь количественным и материальным превосходством. При этом ответственность за поражение в решающей битве при Геттисберге, где северяне не обладали существенным численным преимуществом, возлагается не на Ли, а на генерала Лонг­стрита, который к тому же в период Реконструкции стал поддерживать политику федералов. Между тем именно Ли отдал роковой приказ об атаке. Впослед­ствии он сам признавал это, хотя в свое время уничтожил некоторые документы, отражавшие ход сражения в невыгодном для него свете.

Генерал предстает и в качестве милосердного рабовладельца. По словам поклонников, он всегда утверждал, что рабовладение порочно с моральной и политической точек зрения. Подчеркивается, что Ли освободил своих невольников еще до того, как южане потерпели поражение, — раньше, чем это сделала жена Гранта. Впрочем, не отмечается, что рабов Ли получил в наследство и в завещании указывались точные сроки их освобождения. Ли исполнил волю бывшего владельца с большим опозданием.

После войны генерал призывал к примирению. Обращаясь к товарищам по оружию, он писал: «В разное время патриотизм требует от нас совершенно разных вещей, порой противоположных». Он не романтизировал войну и даже заявил, что, избрав для себя карьеру военного, совершил самую большую ошибку в своей жизни, а также призывал молодежь Юга к выбору мирных профессий.

В отличие от многих других военачальников, использовавших боевую славу для обогащения и достижения власти, Ли довольствовался сравнительно скромной должностью президента колледжа в Вирджинии, в котором в то время училось лишь четыре десятка студентов. Отчасти это отражало его общественную позицию: по его мнению, Юг нуждался прежде всего в образовании. Несколько раз он получал приглашения занять должность в правлении банка или страховой фирмы. От генерала не требовалось ничего, кроме обозначения своего участия (любопытно, что одно из выгодных предложений поступило от северной компании). Однако он отклонил все, что ему предлагали, и кстати заметил: «Если вы оцениваете мое имя так высоко, то оно представляет ценный капитал и я должен весьма осторожно его тратить».

Кто-то предпочитал деньги, кто-то — власть. Вероятно, Ли хотел славы — прижизненной и посмертной. После его смерти в 1870 году Юг погрузился в глубокий траур. Часовня, ставшая местом погребения генерала, превратилась в святыню. Над могилой была установлена мраморная статуя, придающая усопшему сходство со средневековым рыцарем. Неподалеку бережно сохраняется чучело боевого коня.

Теперь уже посмертная слава стала замечательным брендом. Имя генерала получали улицы и пароходы, гостиницы и торговые центры. После Второй мировой войны военачальник был включен в общенациональный пантеон, океан­ские просторы бороздила носящая его имя атомная подводная лодка. Развитие и коммерциализация культа генерала Ли были проявлениями процесса примирения и одновременно факторами, влияющими на этот процесс. Гражданская война стала для многих американцев «Иллиадой», а Ли был их благородным Гектором.

Но ко времени его кончины борьба за историческую память шла на разных фронтах. Поначалу в ней проявлялось численное превосходство федералов. Когда взводы бронзовых и мраморных северян уже занимали позиции на улицах Вашингтона, у разоренного Юга не было ни средств, ни политиче­ской власти для реализации таких масштабных программ. Первые памятники, по-видимому, стали появляться не ранее 1868 года, но, как правило, это были скромные обелиски на кладбищах, возведенные на частные пожертвования. Однако уже в 1875 году состоялось торжественное открытие памятника генералу Джексону. Проект не потребовал чрезмерных затрат: статуя была заказана еще до окончания войны и, соответственно, оплачена правительством Конфедерации. На церемонии присутствовало пятьдесят тысяч человек, среди них было множество ветеранов. Церемония стала возможной потому, что годом раньше республиканцы потерпели поражение на выборах губернатора Вирджинии и этот пост занял бывший конфедерат.

После 1876 года федеральные власти стали сворачивать политику Рекон­ст­рукции, войска выводились из южных штатов. Южане воспринимали это как свою победу. Создавались условия для дальнейшего политического наступления, для ликвидации многих результатов Гражданской войны. Так, в некоторых штатах вводилось законодательство, фактически исключавшее чернокожих из списков избирателей. Через несколько десятилетий мало кто помнил о том, что было время, когда в Конгресс США избирались афро-американцы. Реконструкция со временем стала все чаще интерпретироваться как период несправедливого угнетения одной части страны другою.

Но помимо политиков, публицистов, мемуаристов, историков и скульпторов все более заметное участие в процессе формирования исторической памяти стали принимать писатели. И именно представители так называемой «плантационной школы» оказали особое воздействие на самосознание нации.

Признанным мэтром этого направления стал Т. Н. Пейдж. В своих произве­дениях он предоставлял слово бывшим невольникам, которые рассказывали читателю о старом Юге и своих добрых хозяевах. Автор умело воссоздавал колоритный диалект чернокожих южан, это создавало у читателя ощущение достоверности повествования. Подобные приемы использовались и раньше, в том числе Г. Бичер-Стоу, но Пейдж поставил их на службу «белому делу». Конечно, и до него многие южные романисты писали о цветущих магнолиях, лунном свете на террасе и преданных рабах, но юмор Пейджа делал эту картину менее слащавой и более подлинной. К тому же автор не был примитивным апологетом прошлого. Его положительные герои критиковали рабство и осуждали отделение от Союза. Обычно все заканчивалось счастливым браком южанки и северного офицера, человека добродушного и в сущности неплохого (иногда он даже оказывался дальним родственником рабо­владельцев). Пейдж осознавал незатейливость своих методов — как-то раз он давал начинающей писательнице шутливые советы такого рода: «Берем прелестную девушку. Заставляем ее влюбиться в офицера федеральных войск — и ваш рассказ немедленно напечатают! Издатели правы: публика жаждет любовных историй. И нет ничего проще, чем писать их».

Кровавую Гражданскую войну было трудно соединить с сентиментальными сюжетами, но Пейдж справился с этой задачей. Его детскую повесть «Два маленьких конфедерата» с увлечением читали и на Юге и на Севере. Дружба между северным драгуном и южным мальчиком не могла иметь счастливого завершения: солдат федеральных войск умирал от смертельного ранения. Но все-таки повесть снабжена требующимся «хэппи-эндом», два второстепенных персонажа сочетаются браком, после чего все ухаживают за могилами, ставшими общими местами поминовения.

Примерно той же манеры придерживался и Дж. Ч. Харрис. Его чернокожий дядюшка Ремус, от имени которого ведется повествование, — патриот Юга и защитник традиций. В журнальном варианте одной из повестей он даже застрелил снайпера-янки, который целился в его любимого хозяина. Но в более распространенной книжной версии, рассчитанной, в том числе, и на северного читателя, стрелок федеральных войск был только ранен верным негром, в дальнейшем он выздоравливает благодаря заботливому уходу того же дядюшки Ремуса. Спасенный воин Союза, естественно, женится на сестре хозяина. Добро­душный и хитрый чернокожий слуга немало способствует соединению любящих сердец...

Память Юга завоевывала Север, переживавший сложный период урбанизации и индустриализации. Обаяние минувшего вызывало чувство ностальгии далеко за границами бывших штатов Конфедерации. Тема эмансипации, равно как и тема жестокой реальности войны, уходила из литературы. Дети фермеров и мелких торговцев, громивших плантации, зачитывались романами о жизни плантаторов.

Успеху южной литературы способствовали и те особенности политической культуры Севера, которые ранее вдохновляли борцов с рабством. Уставшие от пропаганды северяне не доверяли той трактовке событий, которую в своих политических целях создавала Республиканская партия. Читатели хотели ознакомиться с более «сбалансированной» и «объективной» версией.

Таким образом, миф о Южном деле постепенно становился неотъемлемой частью общенационального сознания. Америка убеждала себя, что одни во время войны сражались за «священные принципы», а другие — за «вековые права, освященные традицией». Мир никогда не видел столь благородного конфликта! Вопрос о рабстве не обсуждался. Чернокожие выступали либо в роли верных слуг, либо в качестве неразумных детей природы, освобождение которых пошло им во вред.

В мае 1890 года, накануне Дня памяти, в Ричмонде был установлен внушительный памятник генералу Ли. С высокого постамента генерал, восседающий на боевом коне, величественно глядит на север... Правда, накануне открытия разразился скандал: ветераны узнали, что при возведении монумента был использован мрамор, поставлявшийся северными фирмами. Но затем они успо­коились, узнав, что южные компании, несмотря на патриотизм, запрашивали гораздо большую цену.

На открытии памятника присутствовало не менее ста тысяч зрителей, два­дцать тысяч ветеранов участвовало в параде. Многочисленные флаги Конфедерации развевались рядом с флагами США, оркестры играли боевые марши. Настроение публики было восторженным, создавалось впечатление, что отмечается праздник победы. Многие северяне были возмущены, но некоторые влиятельные издания описывали церемонию с сочувствием, например, «Нью-Йорк таймс» считала полководца символом примирения.

В 1894 году различные женские организации Юга объединились, была создана уже упоминавшаяся организация «Объединенные дочери Конфедерации» (ОДК). Вскоре ее численность достигла ста тысяч человек, ОДК превратилась во влиятельную политическую силу. «Дочери» оказывали материальную помощь ветеранам и их потомкам (немало молодых людей благодаря этому поступило в колледжи).

ОДК начали свой крестовый поход, стремясь завоевать сердца и умы детей и подростков. Цензуре подвергались школьные библиотеки, одни книги изымались, другие включались в обязательные списки. Так, каждой библиотеке следовало непременно обзавестись книгами Пейджа. Некоторые активистки сами занялись составлением популярных биографий героев Конфедерации, которые были адресованы юному читателю.

Еще одним важным направлением деятельности ОДК было возведение новых мемориальных комплексов. Энергичные южанки не хуже профессиональных лоббистов научились обрабатывать государственных мужей разного калибра. Не без их давления в 1900 году Конгресс принял решение о создании специального участка для конфедератов на Арлингтонском национальном кладбище, последовало массовое перезахоронение. В 1914 году там был открыт монумент конфедератам, на церемонии выступил президент Вильсон.

Впрочем, не все южане одобряли этот шаг. Активистки старых обществ памяти требовали возвращения останков солдат на родину. Похоже, некоторые пожилые дамы были раздражены бурной активностью «дочерей», представляющих новое поколение южных женщин. Но перезахоронение, с одной стороны, соответствовало духу времени, а с другой — демонстрировало возросшее влияние Юга на национальную жизнь страны.

В конце ХIХ века каждый город обзаводился своей статуей ветерана войны. Производство поставили на поток, за дополнительную плату голова заменялась, памятнику придавалось портретное сходство при условии предоставления соответствующей фотографии. Существует полулегендарная история о том, что однажды по ошибке северный памятник был отправлен на Юг, а южная статуя была доставлена в Новую Англию. В праздничной суматохе взволнованные жители двух городов не обнаружили подмены, и оба монумента были торжественно открыты. Теперь они являются местными достопримечательностями.

В начале ХХ века памятники конфедератам претерпели еще одно изменение: они «молодели» и «худели». Если ранее скульпторы, как правило, изображали отцов семейств, вставших на защиту своего дома, то теперь армию Юга все чаще символизировал спортивный юноша. Исторический миф становился более романтичным и адресовывался юным американцам.

В 1909 году появился и монумент в честь «невинно пострадавшего» коменданта Андерсонвилля. Правда, это вызвало настолько сильное возмущение в северных штатах, что первоначальную апологетическую надпись пришлось отредактировать, однако обелиск был все-таки установлен.

Немало было сделано и для тиражирования образа верного раба — стали появляться скульптуры невольников, спасавших своих хозяев во время войны и Реконструкции. Образ черного слуги, выносящего своего хозяина с поля боя, сделался общепринятым штампом. Особые памятники посвящались черным няням, оставшимся верными своим питомцам (один из популярных генералов Конфедерации завещал похоронить себя рядом со своей кормилицей).

Массовые побеги чернокожих, вступавших в армию и флот Союза, изгонялись из воспоминаний. Не упоминалось и о том, что сами обстоятельства военного времени существенно меняли отношения рабов и хозяев: в силу обстоятельств рабовладельцы начинали обращаться с рабами намного мягче. Картина тысяч рабов, восторженно приветствовавших федеральные войска, также не включалась в южное повествование о войне.

Не остался в стороне и миф о черных солдатах в армии южан. Войска сопровождало немало чернокожих слуг, поваров, обозников и санитаров. Когда людские ресурсы Конфедерации истощились, генерал Ли выдвинул идею формирования черных подразделений, солдатам которых после войны была бы дарована свобода. Но проект встретил сильное сопротивление южных политиков. По их мнению, раб ни в коем случае не мог быть воином, поскольку это ставило под сомнение саму концепцию рабства.

Во всяком случае, весьма незначительное число невольников в силу разных причин носило серую форму и лишь немногие из них участвовали в боевых действиях. Но ветераны-конфедераты приглашали на свои парады всех афро-американцев, которых можно было хоть как-то считать бывшими солдатами. Соответствующие фотографии появлялись в газетах. После этого даже ветераны федеральных войск стали верить, что против них воевали «десятки тысяч негров». Но тогда получалось, что вопрос об отмене рабства не был центральной проблемой войны. За что боролись?..

Наконец, на рубеже веков южная литература начала еще один поход — поход за реабилитацию Ку-клукс-клана. Иногда реабилитация перерастала в романтизацию. ОДК проводили конкурсы детских сочинений, посвященных этой странице «героического прошлого», призы присуждались, в том числе, и подросткам, жившим в северных городах. Роман Т. Диксона-младшего «The Clansmen» (1905) пользовался особой популярностью, он вдохновил режиссера Д. У. Гриффита на создание фильма «Рождение нации», который вышел на экраны в 1915 году. Аргументация, лежащая в подоплеке сюжета, сводилась к тому, что белые просто вынуждены взяться за оружие, чтобы защитить своих женщин от похотливых африканцев, возвращающихся к диким и свирепым обрядам черного континента, а также от их союзников — продажных политиков с Севера. Злонамеренные черные плетут заговоры, чтобы терроризировать и угнетать белых, но смелые и образованные патриоты спасают родину от власти негров.

Черные ополченцы гонятся за несчастной семьей, которую сопровождают два верных негра. Ветераны армии Союза приходят на помощь «арийским братьям» (таково выражение, использованное в титрах). В самый последний момент появляется кавалерия Ку-клукс-клана. Когда в день очередных выборов грязные чернокожие идут на избирательные участки, их встречают стройные ряды всадников в белых капюшонах. Негры чешут в затылке и возвращаются в свои лачуги.

Имеются в фильме и эпизоды, явно рассчитанные на северного зрителя. Так, в качестве положительного персонажа предстает мудрый и печальный президент Линкольн, который противопоставляется радикалам-аболиционистам. Подробно воссоздается картина убийства президента. Получив весть о кончине Линкольна, белые южане рыдают: «Мы потеряли друга!» (на самом деле во многих южных домах висели портреты убийцы президента).

Все заканчивается двойным свадебным путешествием: ветеран-северянин женится на красавице-южанке, а его сестра выходит замуж за его шурина, бывшего офицера Конфедерации и основателя Ку-клукс-клана. Две пары сидят на морском берегу, плещет прибой, сияет солнце — для рождения нации созданы все условия.

Жители маленьких городков Юга и Севера чуть ли не поголовно устремлялись в кинематограф на просмотр сенсационной ленты. Антирасистские организации пытались протестовать, вследствие их давления в Массачусетсе показ фильма был запрещен. Но скандалы были хорошей рекламой, на улицах северных городов зазывалы в капюшонах и балахонах, пешие и конные, привлекали новых зрителей. Популярность фильма в немалой степени способствовала возобновлению активности клана.

Со временем многие образованные южане стали осуждать продолжающееся насилие «нового» Ку-клукс-клана, но при этом действия первого поколения «клансменов», отстаивающих свое достоинство и борющихся с анархией, по-прежнему считались оправданными: честные джентльмены не желали, чтобы ответственные должности мэров, шерифов и судей занимали неграмотные негры. Клан воспринимался как движение сопротивления патриотов оккупационному режиму.

* * *

У Маргарет Митчелл, в 1936 году опубликовавшей свой бестселлер «Унесенные ветром», было немало предшественников. Вскоре роман был экранизирован, что принесло ему еще большую известность.

Книга оказывала целительное действие на американских читателей и зрителей, переживавших Великую депрессию. Для кого-то это была возможность убежать от действительности, мысленно переносясь в то время, которое было уничтожено. Другие, напротив, пытались воодушевиться примером гордой южанки, упорно преодолевающей свои житейские трудности.

Неудивительно, что роман пользовался огромной популярностью в послевоенной Японии: он был созвучен настроениям жителей побежденной и оккупированной страны, переживающей не вполне добровольную «реконструкцию» и тоскующей по былым традициям. В современной России, плавно переходящей из одного кризиса в другой, многие женщины, наверное, тоже имеют свои основания симпатизировать главной героине этой книги.

Что же касается борьбы за историческую память Америки, в ней роман Митчелл и сегодня остается супероружием. Нередко школьники отбрасывают в сторону политкорректные учебники и с увлечением читают «Унесенных ветром».

Итак, поверженный в Гражданской войне Юг сумел выиграть важнейшие битвы за национальное самосознание. Впрочем, бои за наследие Гражданской войны продолжаются и по сей день...