Михаил Окунь

БАДЕН-БАДЕН

Лестничкой полузаброшенной

Выше, выше повело…

Все я ждал чего-то большего,

Но оно и не пришло.

Чинно бродим по аллеечкам,

Розочки кругом цветут.

Ну и как, Иван Сергеевич,

В бронзе быть отлитым — тут?

Надо бы, хотя б для галочки,

Белое попить вино,

Или с Федором Михалычем

Фишки бросить на сукно.

Но, ломая  всю идиллию,

Напряженный взгляд — в упор.

Вам-то, Николай Васильевич,

Вам-то здесь какой задор?

Вот какой! – и не мерещится:

Медных геликонов рев,

Воды кушает помещица,

В баре что-то врет Ноздрев.

* * *

Идешь-бредешь куда подальше

И видишь: улица, забор,

И бойко, хоть и  не без фальши,

Звучит знакомый перебор.

Мужик лабает на баяне!

(Похоже, вовсе не по пьяни) –

Почти советский анекдот,

Который что-то там потянет

И память сонную встряхнет.

И ужаснешься: сколько жизней

Ушло! – а надо дальше жить…

И на дорожке жирных слизней

Стараешься не раздавить.

HIRSCHBACHDORF*

Нечем мне клясться – да я и не буду...

Из-под земли просочившись, вода

Льет серебро в слюдяную посуду

И утекает опять в никуда.

Где-то в Росии не спит уголовник,

Маму-старушку припомнил, бедняк.

Здесь цветники, образцовый коровник,

Светит кристальной витриной сельмаг.

Вот она, родина, счастье простое! –

Чья-то и чье-то. Зачем же сюда

Лезешь с дежурной своею тоскою,

С вечным рефреном «откуда, куда»?

ПЕТЕРБУРГ

Гнутая решетка сквера,

Переулок Щербаков.

Поднаемная фатера,

Стук веселых каблучков.

Это барышня заходит,

Это век какой-то там.

О погоде речь заводит,

Мажет сладким по губам.

Я родился в этом веке,

Я стоял под фонарем.

Рассуждал о человеке,

Снял квартиру в поднаем.

Водку пил в «Капернауме»,

Стерлядь ел, посуду бил,

И плевал на всех в Госдуме,

И ту барышню любил.

Мыкался в ее передней,

У Пяти углов кружил.

Это я, совсем последний,

До двухтысячных дожил.

И гляжу на город этот,

На провал его лица,

На залив стального цвета –

Без конца...

* * *

Улица эта звалась Дровяная,

Шли мы по ней на Балтийский вокзал.

Синий трамвай, содрогаясь, стеная,

Нас по железной кривой обогнал.

Аборигены глазели из сквера,

Сосредоточившись, пили вино.

Фильм про несчастную девушку Веру

Нам только что показали в кино.

Тело вокзала, фасад мрачноватый,

Мутный закат — словно чай из бачка.

Стук электричек, сугробы из ваты.

Много ли нужно теперь для толчка

Памяти? Выдавлен тоненький тюбик…

Что был за день? — без начала и даты.

Знать бы, что так же внезапно разлюбит,

Как полюбила когда-то.

* * *

У набережной, где счастливыми

Казались сотни мелочей –

Порвавшийся кулек со сливами,

Щербатый абрис кирпичей,

Где рыбачок уткнулся в бороду,

Тянул буксирчик светлый дым,

Где птичий клин висел над городом –

Прекрасным, но глухонемым.

НА ТЕРРАСЕ

Как ни прикидывай – этак и так  —

Смысла не сыщется в лепете веток.

Вспомнился старый китайский чудак,

Целую жизнь рисовавший креветок.

И наконец совершенства достиг —

В общем-то, скоро — годам к девяноста...

Ветви колышутся. Тянется миг.

Пиво, креветки — и все очень просто.

* * *

Пошутивши неудачно

Там, где дым стоял табачный, —

Вышиб дно и вышел вон.

И в другом осевши мире,

Я слоняюсь по квартире

Иль вкушаю хладный сон.

Плыли реками большими...

(В рифму лезут танец «шимми»,

ГПУ, ГБ, ОМОН.)

И приплыли: лес да поле,

Для кого — покой и воля,

Для кого — предсмертный стон.

Пусть текут большие реки,

Град стоит на человеке,

Ходит-бродит «Волго-Дон»

Под разверстыми мостами.

Кто же против? Мы же с вами,

Мягкие, как поролон.

Ходят танки

Ходят танки, ходят танки,

Ходят танки по лугам,

По проселкам, полустанкам,

По занюханным углам.

Ходят танки, танки ходят

По весенним по садам,

По распаханным угодьям,

По серебряным водам.

Ходят танки, ходят танки

По паркетам, мебелям,

По цехам, по коммуналкам,

По трудягам и ворам.

И чем делаешься старше,

Тем яснее для тебя:

Ходят танки, ходят наши,

Все красавцы из себя.

Ходят танки, ходят ромбом,

Ходят наяву, во сне,

По бездонным катакомбам

Той судьбы, что дали мне.