Вера ЗИЛИТИНКЕВИЧ

Дедушка

Уже больше половины моей жизни прожито вдали от дедушки. И тем не менее  почти ежедневно я рассказываю окружающим, что дедушка делал, что он думал и говорил по тому или иному поводу. Точно так же, и в еще большей степени, вели себя мама и бабушка. Они смотрели на мир его глазами, и эта привычка передалась мне и сохранилась несмотря на мой уже долгий опыт «заграничной» жизни.

Первые воспоминания о дедушке связаны с моими днями рождения, которые праздновались на даче в Зеленогорске. У меня дома в Манчестере хранятся флажки, сделанные дедушкой из тонкой цветной бумаги в виде маленьких треугольников и с невероятной аккуратностью наклеенные на длинные веревки. Этими флажками украшалась дачная веранда, где накрывался праздничный стол. И еще к какому-то дню рождения дедушка нарисовал большой плакат: клоун держит торт со свечками, под ногами клоуна надпись большими печатными буквами «Поздравляем». Устраивались и кукольные представления. Декорации тоже рисовал дедушка. Сохранились фотографии этих представлений и меня, сидящей под плакатом.

Когда мне было семь лет, мы купили дачу в Комарове. В мои школьные и университетские годы мы проводили там выходные и каникулы. Часто мы с дедушкой ходили гулять — по Курортной улице, на море, на комаровское кладбище. Он был прекрасный рассказчик. (У меня есть магнитофонная запись, где он читает мне сказку о царевне-лягушке. Это просто профессиональное чтение.) Сначала моими любимыми были его рассказы о детстве, и я просила его: «Расскажи, как ты был маленьким». Особенно мне нравилось слушать о том, как ему трудно было привыкнуть в первом классе школы. Я это хорошо понимала — мне начальная школа тоже очень не нравилась.

В 1967 году дедушка впервые побывал в Британии. Эту страну он особенно полюбил. Во время наших прогулок мы придумывали истории о том, как поедем туда вместе. Тогда это были только фантазии, но через двадцать лет мы действительно целый месяц вдовоем путешествовали по Англии и Шотландии. Во время этой поездки дедушка заметил, что за прошедшие годы в Британии многое изменилось: стало меньше эксцентризма, страна выглядит более обычной. Сказал, что ему от этого грустно.

Когда я немного подросла, дедушка начал рассказывать мне о Соловках. Вообще соловецкий период был одним из важнейших в его жизни. Хорошо помню, как он встречался с Солженицыным, который приходил к нам на дачу, когда собирал материал для «Архипелага». В главе о Соловках Солженицын в основном опирался именно на дедушкины воспоминания. И само название главы «Архипелаг возникает из моря» родилось по ходу их разговора. Солженицын хлопнул рукой по столу и прямо крикнул «Здорово!», когда услышал, что советские лагеря «возникли из моря». Дедушка тогда сказал мне: «Постарайся запомнить, что говорил этот человек. Это очень крупная фигура в русской культуре». Он даже сравнил Солженицына с Толстым. Это произвело большое впечатление.

Уже после дедушкиной смерти я просматривала его записные книжки. Он считал очень важным вести дневник, но в своих записях фиксировал по большей части не события, а мысли и то интересное, что он услышал от других. Меня поразили две вещи. Во-первых, то, как часто он вспоминал Соловки («И вот опять мысленно возвращаюсь к Соловкам», — писал он вновь и вновь...). А во-вторых, то, что самые, казалось бы, незначительные высказывания собеседников или просто прочитанная где-то фраза вызывали у него массу неожиданных идей. Ум его был все время в действии.

Эта необыкновенная живость ума, наверное, и помогла ему всю жизнь оста­ваться молодым. Мои более или менее осмысленные воспоминания о нем начинаются с середины 1960-х, когда ему было уже около шестидесяти, но я никогда не замечала его возраста. В августе 1991 года вместе с моим сыном Сережей  он «побежал» на комаровский пляж запускать змея в честь победы над путчистами...

В 1987 году дедушка прислал мне в Мюнхен длинное письмо, описывая, как меняются времена и как у него появляются возможности делать то, что было нельзя в догорбачевскую эпоху. Он как бы между прочим заметил: «Время меня перепутало. Когда я мог что-то сделать, я сидел «корректором», а теперь, когда я быстро устаю, оно завалило меня работой». Помню, как в день его восьмидесятипятилетия я позвонила в Петербург, чтобы его поздравить, а бабушка сказала, что его нет дома. Она объяснила, что он сначала пойдет в Пушкинский дом, потом на какое-то заседание и вернется не раньше шести часов.

Когда он умер, я была в Принстоне. В ночь с 26 на 27 сентября 1999 года мне приснился сон. Я видела дедушку, который как будто уплывал от меня, и силуэт растворялся в воздухе. Утром я позвонила в Петербург и узнала, что его отвезли в больницу в тяжелом состоянии. А в четверг, 30 сентября, я проснулась, уже зная, что его нет. Я сказала об этом мужу, который не воспринял мои слова всерьез, но предчувствие оправдалось...

Год назад я летела в Америку. Вдруг нам объявили, что мы должны совершить экстренную посадку в аэропорту города Шенон в Ирландии. Подозревали, что на борту бомба. Некоторые пассажиры, особенно американцы, начали паниковать. Слава богу, я сидела рядом с группой англичан, которые, в точности соответствуя стереотипному представлению о национальном характере, сохраняли полное спокойствие. Себя же я успокаивала мыслью, что дедушка меня защитит — не даст, чтобы со мной случилось что-то плохое.