ИРИНА ВАЙТКУС

* * *

Дни жарких лет и зимних холодов

смерть перевяжет, стянет их узлом,

не разберешь потом, где лед, где пламень.

Однако жизнь то лайкой, то парчой

нас облекает, тюкая киркой

в могильный камень.

Дни лет дождливых, оттепелей зим,

в них мы гребли тогда что было сил,

но выгребался только пепел серый.

И жизнь вставала дыбом и колом,

или колола снятым здесь углом,

и все не цвел столетник веры.

Но смерть придет и дверь свою замкнет.

Тогда увидишь, как идут под лед

деревья петербургской атлантиды,

как небо покрывает гололед

и звездный на коньках народ

там, под тобой, выписывает титры…

* * *

Колонн ростральных перестрелка,

из фонарей идет пальба,

в ночи с летающей тарелкой

стоит прожектора труба.

Среди отходов льда железо

моста, не бьющего челом,

он разведен без интереса

к ночи, топорщится углом.

Замок реки покуда врезан,

корабль его гремит ключом.

Зима стреляет из обреза,

морозом отдает в плечо.

И снег стоит с ружьем навскидку —

не часовой, а диверсант,

закинут в город по ошибке, —

как неудавшийся десант.

* * *

Жизнь пиликает на скрипочке,

но железом по стеклу

бьют дождинки, злые ниточки

продевают в пустоту,

осень стала гардеробною,

коридор зимы сквозной

скоро выведет загробную

песнь души полуживой,

а весна стоит извозчиком,

конь ее прищурил глаз,

где-то счастье за заборчиком,

горе лезет через лаз,

там они, калеки, карлики,

с двух сторон у них дома

сумасшедшие, где шаркали

души тапками впотьмах,

там они смеются, плачут ли,

обнимаются иль врозь

руки о землицу пачкают,

вырывают жизни кость,

там они себя не ведают,

там по имени зовут

по чужому и исследуют

на плавучесть местный пруд,

там коричневою шапочкой

накрывает вечер день,

и душа идет без тапочек,

вскользь идет и набекрень…

* * *

По долгоиграющей скрипке

царапал иголкой смычок,

и диск доигравший улитки

менялся на детский волчок,

а там — и гусары летучи,

фарфоровый жаркий балет,

и брови, тяжелые тучи,

неслись не один километр,

солдатики, олово плавя,

лились и сливались в одно

недетское красное пламя,

и клево играло оно…