НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Константин Азадовский

НИКОЛАЙ КЛЮЕВ В СИБИРСКОЙ ССЫЛКЕ

Новые документы

В биографии поэта Николая Клюева (1884—1937) — несмотря на ряд открытий и содержательных публикаций новейшего времени — до сих пор остается несколько «белых пятен», относящихся и к ранним годам, и к последнему периоду его жизни, завершившейся, как известно, арестом, ссылкой, расстрелом…

Николай Клюев был арестован 2 февраля 1934 года в своей московской квартире. Опубликованные в свое время материалы следственного дела¹  позволяют достаточно полно воссоздать панораму событий весны 1934 года. 5 марта Особое совещание (ОСО) Коллегии ОГПУ вынесло в отношении Клюева постановление: «…Заключить в исправлагерь сроком на 5 лет с заменой высылкой в г. Колпашево (Западная Сибирь) на тот же срок».² Как и почему лагерь был заменен высылкой, из материалов дела не явствует. Нет, однако, сомнений в том, что такая «поблажка» во многом облегчила судьбу репрессированного поэта.

В своих письмах и заявлениях из Сибири Клюев впоследствии указывал, что осужден лишь по одной статье 58—10 и что причиной его ареста и ссылки была знаменитая «Погорельщина». «Я сослан за поэму „Погорельщина”, ничего другого за мной нет. Статья 58-ая, пункт 10-й, предусматривающий агитацию», — пишет он 25 июля 1934 года дирижеру Н. С. Голованову.³ В действительности была и другая статья, о которой Клюев предпочитал умалчивать: статья 151-я (основная формулировка статьи: «Половое сношение с лицами, не достигшими половой зрелости…»^4 ). Правда, к лицам, «не достигшим зрелости», Клюев не имел отношения — он был осужден за мужеложство. Однако статья, карающая за мужеложство, да и сам термин, появятся в Уголовном кодексе РСФСР лишь во второй половине 1934 года (статья 154-а)⁵ , тогда как Клюева судили еще по Кодексу 1933 года. Поэтому статья 151-я была применена
к нему через 16-ю, позволявшую привлекать подозреваемого к ответственности «применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления»⁶.

В последние дни мая Клюев был доставлен этапом в Колпашево — административный центр Нарымского округа на берегу реки Оби. «Это чудом сохранившееся в океанских переворотах сухое место посреди тысячеверстных болот и залитой водой тайги, — рассказывал поэт художнику Анатолию Яр-Кравченко, своему младшему другу и воспитаннику, через несколько дней по прибытии в Нарым, — здесь мне жить пять унылых голодных лет и, наверное, умереть и похорониться, даже без гроба, в ржавый мерзлый торфяник. Кругом нет лица человеческого, одно зрелище — это груды страшных движущихся лохмотьев этапов».⁷

Прибыв в Колпашево, Клюев сразу же начинает хлопотать о смягчении своей участи — пишет отчаянные письма в Москву и Ленинград, обращается к знакомым ему лично писателям, художникам, музыкантам. Особые надежды он возлагает, с одной стороны, на Горького (убежденный в том, что пролетарский писатель ценит его поэтическое дарование, Клюев верил в его поддержку^8 ), с другой стороны — на бывшую жену Алексея Максимовича, возглавлявшую Политический Красный Крест. Собственно, организация с таким названием была закрыта в 1922 году; вместо нее возникла другая — «Помощь политическим заключенным» («Помполит»), которую в быту продолжали
именовать «Красным Крестом». Душой и движущей силой этой организации оставалась Е. П. Пешкова, ее бессменный председатель. Заслуги и размах деятельности этой героической женщины получили широкую известность лишь в последние годы, когда стали публиковаться воспоминания бывших политза­ключенных и открылись архивные фонды ПКК и «Помполита».⁹

Организация, возглавляемая Е. П. Пешковой, продолжала (вплоть до за­крытия в 1938 году) деятельно помогать арестованным и осужденным: посылать им посылки, заботиться об их семьях, ходатайствовать о смягчении режима для тяжелобольных и т. п. Клюев вполне подпадал под последнюю категорию: он страдал кардиосклерозом, артериосклерозом и другими заболеваниями¹⁰  (в своих письмах того времени поэт аттестует себя как «инвалида второй группы») и имел таким образом все основания обратиться за помощью в «Помполит».

«Ес<ть> ли какие надежды на смягчение моей судьбы <…>, — спрашивает он С. А. Клычкова в своем первом письме к нему (из Нарыма). — Поговори об этом Кузнецкий мост, 24 с Пешковой, а также о помощи мне вообще. Постарайся узнать что-либо у Алексея Максимыча».¹¹ Не забывал Клюев и о бывшей народоволке В. Ф. Фигнер, числившейся в то время почетным председателем ПКК, — о ней упоминается в одном из писем к Клычкову (12 или 13 июля 1934 года), а также в других письмах. «Нужно известить Веру Фигнер — ее выслушает Крупская и, конечно, посоветует самое дельное», — пишет, например, Клюев 5 октября 1934 года Н. Ф. Садомовой.¹²

Проходит ровно месяц, и в письме к А. Н. Яр-Кравченко Клюев сообщает: «Написал в Москву в Красный Крест помощи заключенным и ссыльным — жене Горького Екатерине Пешковой, — просил о содействии дать мне минус шесть или даже двенадцать без прикрепления к одному месту.¹³ Просил затребовать из Бюро медицинской экспертизы удостоверение о моей инвалидности второй группы. <…> Если бы оно было со мной — я бы был уже давно в Вятской губ., так как инвалидность второй группы дает прямое освобождение или минуса — шесть».¹⁴

«Прямого освобождения», разумеется, не последовало. Тем не менее в октябре 1934 года положение административно-ссыльного неожиданно меняется к лучшему: ему определяют новое место ссылки — Томск. К тому же отправляют из Колпашева не этапом, а «спецконвоем», то есть в сопровождении охранника.

«На самый праздник Покрова меня перевели из Колпашева в город Томск, — сообщал Клюев 24 октября 1934 года Н. Ф. Садомовой, — это на тысячу верст ближе к Москве. Такой перевод нужно принять как милость и снисхождение…».¹⁵  Кто и почему оказал Клюеву эту «милость»? — вопрос, издавна занимающий биографов поэта.

«Кто сумел помочь Николаю Алексеевичу, сказать трудно, более того, здесь еще одна из многочисленных загадок жизни поэта», — пишет Л. Ф. Пичурин, исследователь томского периода жизни Клюева. — <…> Кто? Пока не знаю…»¹⁶  Л. Ф. Пичурин резонно замечает, что этот неизвестный, кто бы он ни был, «сумев вытащить поэта из Нарыма до закрытия навигации и не по этапу, а спецконвоем, спас его тогда от верной смерти?».¹⁷ 

Пытаясь разобраться в этом вопросе, я приводил в своей документальной биографии Клюева несколько известных мне версий.¹⁸ Однако теперь, располагая документами из фонда ПКК, мы должны, без сомнений, отдать предпочтение одной из них.

Приводим текст клюевского обращения в Красный Крест:*

«Екатерине Пешковой

от поэта Клюева Николая Алексеевича

Двадцать пять лет я был в первых рядах русской литературы.¹⁹ Неимоверным трудом, из дремучей поморской избы²⁰  вышел, как говорится, в люди. Мое искусство породило целую школу в нашей стране. Я переведен на многие иностранные языки²¹, положен на музыку самыми глубокими композиторами.²²  Покойный академик Сакулин назвал меня «Народным златоцветом»²³, Брюсов писал, что он изумлен и ослеплен моей поэзией²⁴, Ленин посылал мне привет как преданнейшему и певучему собрату²⁵, Горький помогал мне в материальной нужде, ценя меня как художника.²⁶ За четверть века не было ни одного выдающегося человека в России, который бы прошел мимо меня без ласки и почитания. Я преследовался царским правительством как революционер, два раза сидел в тюрьме²⁷, поступаясь многими благами в жизни. Теперь мне пятьдесят лет²⁸, я тяжело и непоправимо болен, не способен к труду и ничем, кроме искусства, не могу добывать себе средств к жизни.

За свою последнюю поэму под названием «Погорельщина»²⁹, основная мысль которой та, что природа выше цивилизации³⁰, за прочтение этой поэмы немногим избранным художникам³¹  и за три-четыре безумные и мало продуманные строки из моих черновиков³²  — я сослан московским ОГПУ по статье 58, пункт десять, в Нарым, в поселок Колпашево, на пять лет. В этом случайном, но невыносимо тяжком человеческом несчастии, где не приложимы никакие традиции, а пригодна лишь одна простая человечность, я обращаюсь к Красному Кресту со следующим:

1) Посодействовать применению ко мне минуса шесть или даже минуса двенадцать с переводом меня до наступления зимы из Нарымского края, по климату губительного для моего здоровья, в отдаленнейший конец быв<шей> Вятской губернии, в селение Кукарку³³,  в Уржум или в Краснококшайск³⁴,  где отсутствие железных дорог и черемисское³⁵  население, мало знающее русский язык, в корне исключают возможность разложения его моей поэзией, но где умеренный сухой климат, наличие жилища и основных продуктов питания — неимение которых в Нарыме грозит мне прямой смертью. (Не всегда появляющиеся продукты сказочно дороги.)³⁶

2) Посодействовать охране моего имущества Москве, по Гранатному переулку, дом № 12, кв. № 3.³⁷

3) Оставлению за мной моей писательской пенсии³⁸,  которую я не получаю со дня ареста второго февраля 1934 г.

4) Вытребовать из Бюро медицинской экспертизы в Ленинграде пожизненное удостоверение о моей инвалидности.³⁹ (Удостоверение упомянутого бюро у меня имеется, но осталось по аресте в Москве, в моей квартире, заложенное в древнюю немецкую библию. — Приметы последней: готический переплет, вес — один пуд.^40 )

5) Оказать мне посильную денежную помощь, так как я совершенно нищий.

Справедливость, милосердие и русская поэзия будут Вам благодарны.⁴¹

Николай Клюев

Адрес: поселок Колпашев, Северно-Западной Сибири, Томского округа.

15 июня 1934 г.»⁴² 

Помета секретаря на этом документе свидетельствует, что 9 июля 1934 года письмо Клюева уже поступило в «Помполит». Что произошло далее, не совсем ясно. Скорее всего, Е. П. Пешкова обратилась с соответственным ходатайством в ОГПУ, и оно было удовлетворено. Возможно, имели место и закулисные переговоры. Так или иначе, 4 октября 1934 года из НКВД СССР в Западно-Сибирское управление НКВД поступает телеграфное сообщение «о переправке Клюева спецконвоем в г. Томск. Данное распоряжение было передано в Колпашево шифрованной телеграммой 7 октября 1934 г.».⁴³ На другой день послед­ним пароходом Клюев отправляется из Колпашева в Томск.

Все вышесказанное дает основания с доверием отнестись к воспоминаниям литератора Романа Менского, который встречался с Клюевым в Колпашево (видимо, незадолго до его перевода в Томск). Не ссылаясь на Клюева (но явно с его слов), Менский сообщает: «Екатерина Павловна Пешкова, вероятно, не без помощи А. М. Горького⁴⁴,  выхлопотала Клюеву перевод в город Томск —
в более культурное место ссылки».⁴⁵ 

*

Томск действительно был культурным сибирским городом: университет, библиотека, музеи… Однако и в 1920-е, и в 1930-е годы он использовался властями как место ссылки. До Клюева и одновременно с ним здесь отбывали ссылку (вернуться удалось лишь немногим) известные деятели русской культуры, а также «бывшие люди» — дворяне, священники, военные. На рубеже 1920-х — 1930-х годов здесь провел несколько лет С. Н. Дурылин. В 1935—1936 годах — Н. Р. Эрдман. В декабре 1935 года из Енисейска в Томск был переведен
Г. Г. Шпет (облегчением своей участи он был обязан ходатайствам его московских друзей и знакомых). Можно назвать также литературоведа и переводчика
М. А. Петровского («подельника» Шпета и по московскому делу 1935 года, и по томскому — 1937-го)⁴⁶ , ленинградского переводчика Г. А. Зуккау и др. Правда, все эти «ссыльнопоселенцы» были в Томске разобщены: встречаться друг с другом было небезопасно. Во всяком случае, о прямых контактах Клюева с кем-либо из названных лиц сведений не обнаружено.

Однако документ, недавно выявленный в фонде «Помполита», позволяет уточнить отношения Клюева по крайней мере с одним из ссыльных, находившихся тогда в Томске.

23 марта 1936 года Клюев был арестован «как участник к-р⁴⁷ церковной группировки  по ст. 58/10— 11 УК».⁴⁸  Обстоятельства, сопутствовавшие этому событию, отражены в материалах клюевского «дела» довольно скупо. Известно лишь, что в апреле месяце у Клюева произошел паралич левой половины тела; 8 апреля поэт был помещен в тюремную больницу, а 30 июня 1936 года врач вынес заключение о том, что Клюев нуждается «в специальном уходе специалиста».^{49  Н}а этом основании Клюев был «отнесен к инвалидности»; 5 июля его освободили и даже привезли к дому, где он жил до ареста. Л. Ф. Пичурин приводит текст донесения, поступившего летом 1936 года из томского Горотдела НКВД в Управление НКВД по Запсибкраю. Капитан госбезопасности Подольский сообщает, что Клюев, «привлеченный к ответственности как участник церковной кр. группировки по ст. 58/10 и 11 сего числа нами освобожден из-под стражи ввиду приостановления следствия по делу № 12264 ввиду его болезни — паралича левой половины тела и старческого слабоумия».⁵⁰ 

Все же странно! Приостановление следствия, да еще по причине болезни арестанта — такой «гуманизм» не очень-то вяжется с задачами и методами тогдашней госбезопасности. Недоумевает по этому поводу и Л. Ф. Пичурин: «Что это за дело, почему оно было прекращено <…> мне пока установить не удалось».⁵¹ 

Можно предположить, что известную роль и на этот раз сыграло вмешательство Е. П. Пешковой, к которой обратился — по собственной инициативе — томский знакомый Клюева, почвовед и геолог Ростислав Сергеевич Ильин (1891—1937). Ильин оказался в Сибири гораздо раньше Клюева. Примкнувший в 1917 году к партии социалистов-революционеров, он был сослан в Нарымский край еще в 1927 году; к тому времени за его плечами было уже несколько арестов и судимостей (до 1925 года Ильин преподавал почвоведение в Московском университете). С 1927 года Ильин живет в Томске, работает старшим геологом Западно-Сибирского геологоразведочного треста; в 1930—1931 годах читает лекции в Сибирском геологическом институте и Томском университете. В 1931 году его настигает очередная волна арестов, и несколько месяцев он проводит в Томской тюрьме; освобожденный в 1932 году, возвращается к работе в геологоразведочном тресте. В 1933—1934 годах Ильин живет в Минусинске (новое место ссылки). Впрочем, и в тюрьме, и в ссылке Ильин не переставал заниматься научными изысканиями: его оригинальные научно-философские идеи вызывали интерес у видных российских ученых, его современников.^{52  В} настоящее время Ильин общепризнан как выдающийся исследователь Сибири (подчеркивается, в частности, его приоритет в открытии западносибирской нефти). В декабре 2002 года на здании Томского краеведческого музея, где Ильин в свое время организовал подотдел почвоведения, установлена памятная доска с его именем.

«Среди многих моих квалификаций, — рассказывал Ильин 9 мая 1929 года в письме к М. А. Волошину, — есть одна основная, — руководящая, — служение Земле; я пахал Ее с малых лет, учился Ее понимать и любить в школах и в жизни, служил Ей всеми путями. Моя современная, — анкетная, — квалификация — почвовед, научный работник. С начала драмы Ее и Ее детей, — с Мировой войны, — я не укладываюсь в рамки современности и неоднократно разлучался с Нею, будучи в тюрьмах. Там меня лишали конкретной близости с Ней, и я писал о Ней свои работы: наблюдать оттуда можно было только небо с его закатами, картинами которых Вы меня всегда поражали. (Моя одиночка имела окно на запад.)».⁵³ 

О своем знакомстве с Ильиным и его семьей Клюев сообщал Н. Ф. Садомовой в письме от 22 февраля 1935 года: «Я познакомился с одной очень редкой семьей ученого геолога. Сам отец пишет какое-то удивительное произведение, ради истины, зарабатывает лишь на пропитание, но не предает своего откровения. Это люди чистые и герои. Посидеть у них приятно. Я иногда и ночую у них. Поедет сам хозяин в Москву, зайдет к Вам — он очень простой — хотя ума у него палата».⁵⁴  Упоминание о «знакомом геологе» находим и в письме Клюева к В. Н. Горбачевой от 25 октября 1935 года.⁵⁵ 

Знакомство Клюева с Ильиным переросло, насколько можно судить, в тесную дружбу. Ряд подробностей об их отношениях сообщает в своих воспоминаниях В. В. Ильина, вдова ученого. «Клюев часто бывал у нас, и мы всегда были ему рады, — пишет она. — <…> …Он спокойно сидел рядом с Ростиславом Сергеевичем, пока тот писал, и ждал, когда дети заснут. <…> Их беседа длилась долго и доставляла Ростиславу Сергеевичу большое удовольствие».⁵⁶ 

Думается, что и Клюев испытывал удовольствие от встреч с Ильиным: родство интересов не могло их не сблизить. Ростислав Сергеевич был человеком литературно образованным, с юности знал и любил русскую поэзию и музыку. Рассказывая 10 марта 1930 года в письме к Волошину о своей основной теории («эпигенологический принцип природы»), Ильин признавался: «Без русской поэзии я не установил бы своего научного открытия…»⁵⁷ 

Среди поэтов, чьи стихи Ильин с юности знал наизусть, был и Николай Клюев. «Он помнил много стихов Ф. И. Тютчева, Н. А. Клюева, А. К. Толстого, В. С. Соловьева и других поэтов, говорил, что они многое объяснили ему в жизни природы», — свидетельствует сын ученого.⁵⁸  В тюрьмах и ссылках, сообщает В. В. Ильина, ее муж «не расставался с тремя томиками Блока».⁵⁹  В конце 1920-х годов в Томске ученый сдружился с С. Н. Дурылиным, заочно познакомившим его с М. А. Волошиным (стихи Волошина Ильин однажды читал «у вечернего костра геологов»^60 ). Можно ли усомниться в том, что имена, как и стихи русских поэтов, постоянно звучали в откровенных ночных беседах двух «ссыльнопоселенцев» — им было о чем поговорить друг с другом!

Весной 1936 года Ильину удалось получить научную командировку в Москву и Ленинград. В мае—июне он побывал в обеих столицах, повидал своих родных и коллег (в том числе — академика В. И. Вернадского).⁶¹  Возможно, такая поездка планировалась еще в 1935 году (см. цитированное письмо Клюева к Н. Ф. Садомовой от 22 февраля 1935 года). В Москве Ильин посетил Надежду Федоровну — это следует из письма Клюева к ней (июль—август 1936 года): «Мне передали, что один сибиряк был у Вас. Я его не видел. Он приедет по заморозкам⁶²  и все мне расскажет».^{63  К}роме того, находясь в Москве, Ильин направил Е. П. Пешковой письмо-заявление по поводу Клюева — факт, косвенно подтверждающий наше утверждение, что именно вмешательство главы «Помполита» привело осенью 1934 года к спасительному для Клюева переводу в Томск. Ильин наверняка обсуждал с Клюевым обстоятельства его ссылки и, конечно, знал, какую роль сыграла в его судьбе Е. П. Пешкова. В противном случае он вряд ли обратился бы к ней в июне 1936 года с нижеследующим письмом:

«Москва, 3/VI 1936

Глубокоуважаемая Екатерина Павловна.

Поэт Николай Алексеевич Клюев в марте арестован в Томске (где он отбывал ссылку), у него был удар, отнята левая сторона, и он сразу был переведен в тюремную больницу. В чем он обвиняется, — неизвестно. Во всяком случае, ему не может быть предъявлено обвинение в порочном поведении. Одновременно с ним арестованы епископ и др<угие> церковники.

Клюеву в его исключительно тяжелом положении могло бы помочь личное заступничество А. М. Горького.

С глубоким уважением

Р. С. Ильин (известный Вам)⁶⁴ ,

cт<арший> геолог Зап<адно>-Сиб<ирского> Геологического треста.

Домашний адрес: Томск, ул. Кирова, 38, кв. 4

3/VI 1936».⁶⁵ 

Клюев, как упоминалось, был освобожден 5 июля. О том, что ему пришлось пережить за последние месяцы, поэт рассказывает в июле—августе 1936 года в письме к Н. Ф. Садомовой (не упоминая, разумеется, об аресте и пребывании в тюрьме):

«С марта месяца я прикован к постели. Привезли меня обратно к воротам домишка, в котором я жил до сего, только 5 июля. Привезли и вынесли на руках из телеги в мою конуру. Я лежу… лежу, мысленно умираю, снова открываю глаза — всегда полные слез. <…> Я посещен трудной болезнью — параличом левой стороны тела. Не владею ни ногой, ни рукой. Был закрыт и левый глаз. Теперь я калека».⁶⁶ 

Ровно через одиннадцать месяцев, 5 июня 1937 года, Клюев был вновь арестован; его привлекли по сфабрикованному делу о «Союзе спасения России» — «кадетско-монархической» организации, якобы готовившей вооруженное восстание против советской власти. На этот раз он был обречен. Ни инвалидность, ни литературное имя, ни усилия московских друзей — ничто не могло изменить его участи: машина Большого террора работала на полную мощность, и поэт — как и миллионы его соотечественников — попал под ее безжалостные зубья. В сентябре 1937 года был расстрелян Р. С. Ильин, обвиненный в принадлежности к «контрреволюционной террористической организации эсеров, подготовлявшей свержение советской власти»⁶⁷,  в ноябре 1937 года — Г. Г. Шпет —
за принадлежность к «кадетско-монархической повстанческой организации» (все тот же «Союз спасения России»; по тому же делу были расстреляны в ноябре 1937 года М. А. Петровский и Г. А. Зуккау).

Что касается Клюева, он был приговорен к расстрелу («за контр-революционную повстанческую деятельность») постановлением тройки УНКВД от
13 октября 1937 года. Приговор приведен в исполнение между 23 и 25 октября 1937 года. Расстрелы осенью 1937 года носили массовый характер, поэтому точная дата смерти так и осталась невыясненной — последняя «загадка» поэта.

 ² Там же. С. 10.

 ³ См.: Николай Клюев в последние годы жизни: письма и документы / Публ., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. Г. С. Клычкова и С. И. Субботина // Новый мир. 1988.
№ 8. С. 172.

 ⁴ Уголовный кодекс РСФСР с изменениями до 1 сентября 1933 г. М., 1933. С. 56.

 ⁵ Уголовный кодекс РСФСР. С изменениями на 1 октября 1934 года. М., 1934. С. 62.

 ⁶ Уголовный кодекс РСФСР с изменениями до 1 сентября 1933 г. С. 7.

 ⁷ См.: Клюев Н. Из писем к А. Н. Яр-Кравченко / Вступ. заметка и публ. К. Азадовского // Звезда. 1994. № 2. С. 156 (письмо от 5 июня 1934 г.).

 ^{8 «Горький всю жизнь относился ко мне хорошо, я крепко надеюсь, что и теперь он не изменился ко мне», — писал Клюев своей московской знакомой Н. Ф. Садомовой (Христофоровой) 28 июля 1934 г. (см.: Азадовский К. М. Личность и судьба Николая Клюева // Нева. 1988. № 12.} С. 186—187).

 ⁹ См. два тома архивных материалов, богато иллюстрирующих деятельность Е. П. Пешковой: Обречены по рождению... По документам фондов: Политического Красного Креста. 1918—1922. Помощь политзаключенным. 1922—1937. / Сост. Л. Должанская и И. Осипова. Подг. текстов, коммент. и вступл. И. Осипова. СПб., 2004; «Дорогая Екатерина Павловна…» Письма женщин и детей. Письма в их защиту. 1920—1936. По документам фондов «Московский Политический Красный Крест», «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» / Сост. Л. Должанская и И. Осипова. Подг. текстов, коммент. и вступл. Л. Должанская. Научный ред. Я. Леонтьев. СПб., 2005.

 ^{10 См. Заключение Бюро врачебной экспертизы при Отделе здравоохранения Леноблисполкома и Ленсовета, выданное Клюеву 25 февраля 1930 г. (Новый мир. 1988. № 8.} С. 184).

 ¹¹ Там же. С. 168 (письмо от 12 июня 1934 г.).

 ¹² Нева. 1988. № 12. С. 188.

 ¹³ То есть запрещение на проживание в шести или двенадцати городах СССР. Ср.:
«К концу 20-х гг. некоторые заключенные, после окончания срока, стали «получать» от м<инус> шесть до м<инус> двенадцать» (Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. В двух частях. Ч. 1. Изд. 2, доп. Текст проверен Н. Горбаневской. М., 1991. С. 220).

 ¹⁴  Клюев Н. А. Словесное древо. / Вступ. ст. А. И. Михайлова. Сост., подгот. текста и примеч. В. П. Гарнина. СПб., 2003. С. 320.

 ¹⁵ См.: Михайлов А. И. «Простите. Не забывайте…» // Север. 1994. № 9. С. 125.

 ¹⁶ Пичурин Л. Последние дни Николая Клюева. Томск, 1995. С. 18, 20.

 ¹⁷ Там же. С. 43.

 ¹⁸ Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. Документальное повествование. СПб., 2002. С. 296—298.

 ¹⁹ Эта фраза повторяется в заявлении Клюева во ВЦИК от 12 июля 1934 г. (Новый мир. 1934. № 8. С. 171) и в его письме к В. Я. Шишкову того же времени (см.: К биографии
Н. А. Клюева последнего периода его жизни и творчества (По материалам семейного архива Б. Н. Кравченко) / Публ. А. И. Михайлова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 178).

 ²⁰ Клюев был уроженцем деревни Мокеево (Макеево) Кирилловского уезда Новгород­ской губернии; детство провел в Вытегорском уезде Олонецкой губернии. «Поморье» — один из мифических топонимов его поздней поэзии.

 ²¹ В 1920-е гг. стихи Клюева переводил на немецкий язык Д. С. Усов (наст. фамилия — Болконский; 1896—1944); известно также о переводах клюевских стихотворений на латыш­ский язык.

 ²² Клюев имеет в виду композитора А. Ф. Пащенко (1883—1972), положившего на музыку клюевскую «Песнь Солнценосца» (1917). В 1928 г. эта «героическая поэма для хора, соло и оркестра» была с успехом исполнена в ленинградской Академической капелле (см. об этом: Азадовский К. Николай Клюев. Путь поэта. Л., 1990. С. 287—288).

 ²³ Павел Никитич Сакулин (1868—1930) — историк литературы, литературовед. Академик (1929). Клюев имеет в виду его статью «Народный златоцвет» (Вестник Европы. 1916.
№ 5. С. 200—208), посвященную Клюеву и Есенину (в связи с выходом в свет их стихотворных сборников — «Мирские думы» Клюева и «Радуница» Есенина).

 ²⁴ В. Я. Брюсов был автором предисловия к первому стихотворному сборнику Клюева «Сосен перезвон» (М., 1912; фактически — 1911). Клюев имеет в виду следующие слова Брюсова: «Поэзия Клюева жива внутреннем огнем, горевшим в душе поэта, когда он слагал свои песни. И этот огонь, прорываясь в отдельных строках, вспыхивает вдруг перед читателем светом неожиданным и ослепительным. Почти в каждом стихотворении Клюева есть строки, которые изумляют…» (С. 10).

²⁵ Никакого «привета» Клюеву Ленин не посылал. Однако сам Клюев неоднократно обращался после 1917 г. к образу Ленину, воспевал его и прославлял своими стихами: стихотворение «Есть в Ленине керженский дух…» (1918); цикл «Ленин» в сб. «Песнослов» (1919); сб. «Ленин» (1923, 1924) и др. В декабре 1921 г. Клюев (он жил тогда в Вытегре) отправил в Москву со своим другом Н. И. Архиповым, делегатом IX Всероссийского съезда Советов от Олонецкой губернии, специально переплетенную часть книги «Песнослов» (стихи о Ленине) с надписью: «Ленину от моржовой зари, от ковриги-матери, из русского рая красный словесный гостинец посылаю я — Николая Клюев <…>». «Словесный гостинец» был передан Ленину через Н. К. Крупскую (см.: Грунтов А. К. Материалы к биографии Н. А. Клюева // Русская литература. 1973. № 1. С. 125).

 ²⁶ Клюев познакомился с Горьким в 1915 г. Близких отношений между ними не было, однако Горький проявлял к творчеству Клюва известный интерес. В 1928 г. Горький — в ответ на просьбу Клюева — оказал ему денежную помощь. См.: Азадовский К. Клюев и Горький. Знакомство и переписка  // Литературное обозрение. 1987. № 8. С. 110—112; Швецова Л. К. М. Горький и Николай Клюев / Горький и его эпоха. Исследования и материалы. Вып. 1. М., 1989. С. 204—224.

 ^{27 Клюев действительно «сидел» до 1917 г. два раза: впервые за антиправительственную агитацию — с января по июнь 1906 г. (в Вытегорской, затем Петрозаводской тюрьме); второй раз — в начале1908 г. (по его словам, не получившим до настоящего времени документального подтверждения, — в г. Санкт-Микеле (ныне — Миккели) и Выборгской крепости) за отказ служить в армии.} Клюев заявлял также, что «сидел» в Харьковской тюрьме и Данков­ском остроге Рязанской губернии (утверждения недостоверны).

 ²⁸ Клюев родился 10 (22) октября 1884 г.

 ²⁹ Поэма «Погорельщина» была завершена Клюевым в 1928 г.; впервые опубликована в США в 1954 г.; в России — в июле 1987 г. в журнале «Новый мир».

 ³⁰ Эти же слова дословно повторены Клюевым в его заявлении во ВЦИК от 12 июля 1934 г. (Новый мир. 1988. №  8. С. 171).

 ³¹ В действительности Клюев читал «Погорельщину» неоднократно, в разных городах (Ленинград, Москва, Саратов) и перед многими слушателями. Так, в начале января 1929 г. он исполнял ее в ленинградском Доме писателей, в начале 1930 г. — в Доме деревенского театра; 13 ноября 1929 г. он читал поэму в Москве у писателя И. И. Катаева, 12 января — у фольклориста Ю. М. Соколова и т. д. (см. подробнее: Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. Документальное повествование. С. 235—238).

 ³² Те же слова о «безумных» и «не продуманных» черновиках — в заявлении Клюева во ВЦИК (Новый мир. 1988. № 8. С. 171).

 ³³ Кукарка — ранее слобода, ныне — г. Советск, районный центр Советского района Кировской области. В расположенной недалеко от Кукарки деревне Потрепухино Клюев ежегодно отдыхал летом в 1929—1932 гг. См. стихотворение «Я лето зoрил на Вятке…» (1932—1933) и др.

О пребывании Клюева в Потрепухино см. подробно: Кравченко Б. Н. «Через мою жизнь». О Н. А. Клюеве // Наше наследие. 1991. № 1. С. 117—125. См. также: Семибратов В. К. Вятский след «олонецкого ведуна» // Семибратов В. К. Трифонова обитель. Заметки краеведа. Киров, 1999. С. 86—95; Семибратов В. К. Вятский край в поэзии Н. А. Клюева // Клюевский сб. Вып. 2. Вологда, 2000. С. 125—137; и др.

 ³⁴ С 1927 г. — Йошкар-Ола, столица Марийской автономной республики (ныне — Марий Эл). До 1919 г. — г. Царевококшайск (центр Царевококшайского уезда Казанской губ.).

 ³⁵ Черемисы — древнее название народа мари. «Черемисский» мотив постоянно звучит в стихах и письмах Клюева 1930-х гг.

 ³⁶ Ср. в письме к С. А. Клычкову от 12 июня 1934 г.: «Ес<ть> ли какие надежды на смягчение моей судьбы, хотя бы перевода в самые глухие места Вятской губ<ернии>, как, напр<имер>, Уржум или Кукарка, отстоящие от железной дороги в полтысячи верстах, но где можно достать пропитание» (Новый мир. 1988. № 8. С. 168).

 ³⁷ Московский адрес Клюева с весны 1932 г.

 ³⁸ В 1929—1931 гг. Клюев хлопотал о персональной пенсии, которую в конце концов ему удалось получить при поддержке Союза писателей. Несколько связанных с этим документов см. в кн.: Кравченко Т., Михайлов А. Наследие комет. Неизвестное о Николае Клюеве и Анатолии Яре. М. — Томск, 2006. С. 250—251 (далее сокращенно: Наследие комет).

 ³⁹ Насколько можно судить по сохранившимся документам, удостоверения об «инвалидности» получить не удалось.

 ⁴⁰ О «немецкой библии» см. письмо Клюева к В. Н. Горбачевой (жене С. А. Клычкова) от 26 ноября 1934 г. и примечании к нему (Новый мир. 1987. № 8. С. 177—179).

 ⁴¹ Та же концовка — в письме Клюева во ВЦИК от 12 июля 1934 г. (Новый мир. 1988. № 8. С. 171); повторяется (с вариациями) и в других клюевских письмах 1930-х гг.

 ⁴² Государственный архив Российской федерации (далее — ГАРФ). Ф. 8409 (фонд Помполита). Оп. 1. Ед. хр. 1218. Л. 85.

 ⁴³ См.: Доманский В. Нарым (Клюев в Сибири). Поэма и очерк. Томск, 2003. С. 42.

 ⁴⁴ Об участии самого М. Горького в судьбе Клюева никаких сведений до настоящего времени не обнаружено. См. также примеч. 26.

 ⁴⁵ Менский Р. Н. А. Клюев // Новый журнал (Нью-Йорк). 1953. № 32. С. 153.

 ⁴⁶ См. подробнее в кн.: Шпет в Сибири: ссылка и гибель / Сост.: М. К. Поливанов,
Н. В. Серебренников, М. Г. Шторх. Под ред. Н. В. Серебренникова. Томск, 1995.

 ⁴⁷ Сокращение, означающее «контрреволюционной».

 ⁴⁸ Из служебного донесения начальника Томского отдела НКВД в УСО УНКВД ЗСК города Новосибирска. Цит. по: Доманский В. А., Дунаевский Г. Е. «Томск — город суровый…» // Наследие комет. С. 296.

 ⁴⁹ Цит. по указ. статье В. А. Доманского и Г. Е. Дунаевского «Томск — город суровый…» (Наследие комет. С. 297), опубликовавших «личную санитарную карточку Клюева № 159». Любопытно, что в этом документе (в графе «Основная профессия») Клюев обозначен как «служитель культа».

 ⁵⁰ Пичурин Л. Ф. Последние дни Николая Клюева. С. 39—40.

 ⁵¹  Там же. С. 40.

 ⁵² См. подробнее: Субботин С. «Союз с В. И. Вернадским я ценю выше всего…» Размышления над письмами Р. С. Ильина //  Что с нами происходит? Записки современников. Вып. 1. М., 1989. С. 341—367.

 ⁵³ Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (далее — ИРЛИ). Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 597. Л. 1.

 ⁵⁴ Север. 1994. № 9. С. 132.

 ⁵⁵ Новый мир. 1988. № 8. С. 187.

 ⁵⁶ Цит. по кн.: Николай Клюев глазами современников / Сост., подгот. текста и примеч. В. П. Гарнина. СПб., 2005. С. 228—229. Расширенный вариант воспоминаний под названием «Вечера с Николаем Клюевым» — в кн.: Ильина В., Заплавный С. Неистовый Ростислав. Повесть о любви. Томск, 1996. С. 146—160.

 ⁵⁷ ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 597. Л. 3.

 ⁵⁸ Ильин И. Р. Сквозь тернии. Кишинев, 1990. С. 78.

 ⁵⁹ Там же.

 ⁶⁰ Там же.

 ⁶¹ См.: Ильина В., Заплавный С. Неистовый Ростислав. Повесть о любви. С. 139. См. также: Что с нами происходит? Записки современников. Вып. 1. С. 360.

 ⁶² В июне 1936 г. Ильин вернулся в Томск, однако в то время Клюев еще находился в заключении. Ильин же, назначенный начальником Обь-Иртышской геологической партии, отправился вскоре в экспедицию, откуда вернулся лишь в середине октября («по заморозкам»). О том, что Ильин навещал в Москве Н. Ф. Садомову, Клюев узнал, по всей видимости, от В. В. Ильиной.

⁶³ Север. 1994. № 9. С. 134.

⁶⁴ Р. С. Ильин был «известен» Екатерине Павловне, скорее всего, как активный социалист-революционер (в 1917 г. — член московского Губкома партии эсеров). Сама Е. П. Пешкова примкнула к эсерам еще в эпоху первой русской революции; в 1917 г. была избрана членом ЦК партии эсеров и гласной Московской городской думы. Можно предположить, что она оказывала содействие Р. С. Ильину и как политзаключенному.

⁶⁵ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Ед. хр. 1548. Л. 36.

⁶⁶ Север. 1994. № 9. С. 134. О том же — недатированное письмо Клюева к В. Н. Горбачевой (Новый мир. 1988. № 8. С. 193—194).

⁶⁷ Ильин И. Р. Сквозь тернии. С. 85. Р. С. Ильину, в частности, инкриминировалось, что он, «находясь в ссылке в г. Томске и не прекратив контрреволюционной работы, в 1935 г. установил организационную связь с прибывшим в ссылку в г. Томск бывшим членом ЦК ПСР Каценеленбогеном, осуществляя связь по контрреволюционной работе с контрреволюционными организациями правых в г. Томске» (Из обвинительного заключения по уголовному делу на Ильина Р. С.). См.: Боль людская. Книга памяти томичей, репрессированных в 30—40-е и начале 50-х годов. Томск, 1991. С. 148. ПСР — партия социалистов-революционеров (эсеров).