Вадим Ямпольский

* * *

Рискнуть и проиграть, не оказаться в белом,

не разбивать бокал «на счастье», никаких

речей не говорить, исчезнуть между делом

без хлопанья дверьми, в отсутствие шумих.

Смотреть издалека, из пропасти, из щели,

из ямы выгребной — и видеть: лавр увил

достойное чело…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . .

                       …А правда ли, Сальери,

что Бомарше кого-то отравил?

* * *

Даже если нет никакой свободы,

никакого счастья любви взаимной,

все равно, колышутся тихо воды

только что оттаявшего залива,

все равно, невозможно остановиться,

запуская камешки, соревнуясь

непонятно с кем, все равно, слезится

глаз от ветра, как если бы ты вернулась…

* * *

Ничто, ничто не онемело,
не кровоточит, не болит…
Душа, покинувшая тело,
уже летит.

А ты в потемках шаришь слепо

(так бьется о стекло оса),

как будто выпавшая скрепа

найдется… Вряд ли небеса

тебе помогут. Невесома,
как пух лебяжий, как дымок,
лети (не там ли ждет плерома?),

протискиваясь между строк.

НАБРОСОК

Скажешь: «поэт» — вообще не поднимут зарплаты,

птичка, известно, не знает забот, труда,
вирши чирикает, тянет свои рулады…
Что же, платить за песенки? Ерунда!

Вот и снимаешь с эпохи декалькомани
там, где придется, и так, как придется, — что ж…
Нет, не теперь, но тогда — в мировом тумане,
полосы вид заслонят на телеэкране:
будет ли поздно? Не знаю — но все поймешь.

РЫБА

Первоначальная тишь, синева, прохлада…

Видом своим говоришь обо всем и всем,

рыба, останься со мной, ничего не надо

больше от мира сего. Никаких лексем

и никаких на холстах разноцветных струпьев,

как говорил Мандельштам, никаких иных

звуков, помимо всплесков, давай уступим

место природному, вместо полубольных

этих фантазий двуногих, которым что-то

вечно придумывать хочется, вечно ум,

словно горчичник, прикладывать…

                                        Позолота

мелких чешуек, прохлада…

                                        Silentium!

* * *

                                                                   Н.К.

Не потому, что кинешься в костер ты

и превратишься в пепел и золу,

а потому, что крылья распростерты

и рвут — как шелк, растянутую — мглу,

не потому, что гибельность в основе

твоей красы недолгой, неземной,

а потому, что, воплощаясь в слове,

ты каждый миг становишься иной,

не потому, что мысли и желанья

несбыточны, что нужно все отдать…

А потому, что, зная все названья,

я не могу тебя назвать.

* * *

Не смей в прощании бесслезном,
ненужном, как гнилой сарай,
речь заводить о «небе звездном»,
волнения не допускай,
а просто констатируй сухо,
мол, расстаемся — впереди
не смерть, костлявая старуха,
а счастье… очи отводи,
смотри как бы поверх… сутулость
спрячь, плечи разом распрями.
Чтобы случайно не вернулась
любовь с когтями и плетьми.

* * *

Жизнь не нуждается в приятии,
принятии и прочих «при»:
весь день сидишь на предприятии,
выходишь — светят фонари.
И все твои немые странности
их тусклым светом прощены,
и жизнь достойна благодарности
за это только. Белизны
необычайной снег скитается,
и ты тем снегом занесен.
Одна беда — что жизнь кончается,
она проходит. Вот и все.