Галина  Гампер

* * *

И конь споткнулся, и уснули львы.

Весь львиный прайд, пристывший к пьедесталам.

Мерцают стекла листьями травы,

Пылают каждым ледяным кристаллом.

Все антики — кто нагишом, кто как,

Все, как деревья, умирают стоя.

В хрустальных кронах ни вороньих драк,

Ни ветерка, ни жизни... Все пустое.

С мороза врется славно, вот кино,

А на душе — не сладко, и не горько.

Лишь человечьей особи пятно,

Вдали маячит — для масштаба только.

* * *

Средь отражений и полутеней

двоится все, однако не двулико.

Владыка полумира, царь царей,

волной с накатом плещется туника.

Волна всегда с накатом,

                              коль одна,

другая следом, как в стихосложенье,

где рифма парная — и даром что бедна,

но цепкая и держит в напряженье.

* * *

Скворечник сбит, поломан куст сирени.

Кругом черно — предзимье, тишина.

И саженцами в полиэтилене

Веранда наша загромождена.

Сосед по даче землю соскребает

С резиновых сапог, с граблей, с лопат

И, разогнувшись, долго наблюдает,

Как стелется дымок вдоль черных гряд

От куч ботвы картофельной к воротам.

И я в делах — остатки лета жгу.

Пора домой, к многоэтажным сотам,

Укроюсь в них, приветствуя пургу.

* * *

Нахохлились птицы, под крыльями клювы,

Не дрогнет перо, не натянется нерв.

Как будто трудились в лесу стеклодувы,

Гляжу — что ни ветка, то новый шедевр.

Здесь все подавляет — сиянье, величье,

Свинец тишины оглушает вполне...

Стою и вхожу в положение птичье,

И текст их следов всё понятнее мне.

* * *

Был лесодол, берёзоснег...

Всю зиму длился клятвовек...

Но преломился, и весной

Он каждой тропкою лесной

Растекся, стал слезлив, нелеп...

Глаз одного пруда ослеп,

Сквозь ряску чуть синел второй...

Слова сбивались в мошкорой,

Тесня дыхание и взор.

Изыскан ревности узор,

Каким соткал его паук,

Когда любви замкнулся круг.

Из детства

Я — голова на тонкой птичьей шейке,

А в остальном — вся гипса изваянье.

Мне роvдная играет на жалейке —

Жалеет, значит.

                                    Без словомаранья,

Как столпница, в себя погружена я,

В небесные разводы акварели —

От серого до розового края

И купол, подсиненный еле-еле.

И взглядом внутренним я упираюсь в своды.

Страх вечен, как и боль. И горько-горько...

Да, вечность не отсчитывает годы,

Не девять мне, не десять, мне — нисколько.

* * *

Своей клешней нацелен рак в меня,

В тебя, в него, во всех вокруг — в любого.

На миг глаза от света заслоня,

Вглядись в ничто и вслушайся в неслово.

Сигналю всем с предсмертной высоты,

Моей штрафной отчаявшейся роте:

Клешнею мерзкой выпотрошен ты,

А рядом он — лишь скорлупа без плоти...

Но верьте в чудо, мир не без чудес —

Кого-то пуля, обогнув, не тронет,

В кого-то солнце с молодых небес

Зерно выздоровления заронит...

* * *

И вязь словес, и интонаций вязь…
Золотошвейкою над ней склонясь,
Плела то в полутьме, то в полусвете…
Рванулась вдруг, в рыбачки подалась,
Вяжу узлы, раскидываю сети.
Вся в рыбьей чешуе — сверкаю, как циркачка.
Вплелась в канат дубеющей пятой.
Высь, бездна, высь, стихия, качка…

И все-то ради рыбки золотой.

* * *

Расцвели и мои небеса

Облаками подснежников, что ли...

Вслед им — день или четверть часа...

Вот очнулась — уж клевером в поле

Запестрела небесная сень,

На просвет — розовато-белёса,

Как побитая зноем сирень.

В сад небес по тропинке с откоса

Я сбегаю, петляю, пою...

* * *

Кружение сердца — вот танец, доступный и мне.

Сто двадцать в минуту... шажка, поворота, удара,

Ну что же, как йоги станцуем на голом огне,

Уйдем в невесомость веселыми кольцами пара.

Да, лишь невесомость кружению сердца сродни.

Я в танце, о чудо, я в самой его сердцевине.

Ты перышко времени сдуй с меня, милый, стряхни,

И сбросим тела, что когда-то исполнены в глине.

* * *

Скворцы чернеют густо, кучно,

Шагают целиной без троп,

Весна отчаянно и звучно

Рванула вожжи — и в галоп.

Так, что пространство рвется в клочья,

Все в пятнах солнечных кругом.

Навек отвыла вьюга волчья,

Проснулись рыбы подо льдом.

И выпорхнула, как из клетки,

Насквозь продрогшая душа.

Отогревается на ветке,

И весела, и хороша.

* * *

Так любовь окольцевала,

Нет конца и нет начала,

Ни начала, ни конца —

Семь иль семьдесят, о Боже,

Те же слезы, счастье то же,

Горе так же без лица,

Так же обло, неподвижно,

Слепо, сумрачно, булыжно,

Та же страсть — взаимный шок.

Две сплетающихся выи,

Будто плети дождевые,

И беспамятство меж строк.