ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Вл. Новиков. Отвечаю. Интервью как литературно-критический жанр.

М.: Фак. журн. МГУ, 2025

Писать критику на книгу, в которой критику критикуют, — дело слишком рискованное. Посему никакой критики. Благоразумие рекомендует ограничиться невинными читательскими впечатлениями. На худой конец, цитированием. Вот, кстати, что пишет (то есть говорит) автор (то есть респондент) по поводу современной критики: «…очень много делопроизводителей от критики, которые выплескивают диссертационную рутину на страницы литературного журнала». Или вот: «Не хватает яркости. К великому прискорбию, сейчас господствует если не серость, то бесцветность». И еще: «Мало риторической техники, мало мастерства, очень рыхлая композиция и недостаток интерпретаций», — констатирует в очередном интервью Владимир Новиков, сам и критик и писатель. Два в одном, не считая ипостасей литературоведа и журфаковского преподавателя.

Подобная требовательность к родному Виссарионову содружеству импонирует. Но более всего располагает к себе особое, можно сказать, возвышенное отношение Новикова к литературной критике: по его мнению, критик в своей работе должен уподобиться поэту. Ни много ни мало. Не в смысле обязательной версификаторской практики, а в том смысле, что критика — такое же литературное творчество, как все то, на что она нацелена. Критик — тоже художник, он имеет право на артистизм, на творческую свободу, в том числе на провокацию. Ведь «критика по своей сути и по своему строю созвучна не прозе, а поэзии», убежден Владимир Новиков. Эта мысль, как и многие прочие мысли, повторяется из интервью в интервью, которые он собрал под одной обложкой. Интервью с собой, интервью, в которых на вопросы отвечает он сам. Отсюда и название книги, от которого поначалу немного не по себе. «Отвечаю», — так разного рода маргинальные персонажи обозначают свою правоту в опасных спорах. Впрочем, почему бы и заслуженному литературоведу и писателю не употребить этот глагол в первом лице единственного числа? Он за свой филологический базар отвечает, зуб дает. И ему волей-неволей веришь. Особенно когда одно и то же мнение дублируется несколько раз. В этом состоит неизбежная, по-видимому, издержка такого формата, как сборник интервью. Но в случае Новикова повторяющаяся в разных интервью мысль артикулируется в различных контекстах, варьируется, обкатывается с разными собеседниками. Автор при этом себе почти не противоречит, что не всегда хорошо для поэта, но уж точно хорошо для ученого-филолога, отвечающего на вопросы о литературе.

И кстати, много и охотно рассуждающего о Владимире Высоцком, которого возводит в ранг национального русского поэта и про которого им написана книга в серии «ЖЗЛ», выдержавшая несколько переизданий. Таким образом, Владимир Новиков вольно или невольно ставит Высоцкого в один ряд с еще одним национальным русским поэтом — Александром Блоком, о котором у него тоже написана книга. Есть в его активе и книга о Пушкине. Охотно пишет и говорит Новиков и о гениальном, по его определению, Викторе Шкловском, и о трагически рано ушедшем Тынянове, наследие которого, по мнению автора, нам еще только предстоит осмыслить и взять в оборот. И о Каверине, к которому у Владимира Новикова тоже особое отношение — личное прежде всего. И об Окуджаве, Евтушенко, Айги, Сосноре.

И среди прочего неожиданно — об Эдуарде Асадове, оценка его в устах интервьюируемого интересна: «Это не поэзия в принятом смысле слова, это другая коммуникативная система. Честнее и точнее всего ее можно назвать внеэстетической поэзией».

Такого определения — внеэстетическая поэзия — удостаиваются и куда менее способные «наследники» советского поэта вроде тех, что творят под полупсевдонимами Ах Астахова и Сола Монова, производя разного рода псевдолирические суррогаты, которые с удовольствием поглощает невзыскательная публика.

В то же время к собственно поэзии (или тому, что на это звание всерьез претендует) Владимир Новиков предъявляет довольно жесткие требования: «С филологической точки зрения современная поэзия зачастую неинтересна: язык у поэтов один на всех, очень мало языковых трансформаций, афористических формул, которые были бы усвоены языком. Поэтому иссяк жанр стихотворной пародии: пародировать нечего». Ну разве что с филологической точки зрения — пожалуй… Однако не одними языковыми трансформациями жива русская поэзия. И хочется надеяться, что далеко не одними верлибрами и авангардистскими экспериментами она будет держаться в дальнейшем. Тем не менее на вопрос, «каким будет тот новый Поэт неблизкого будущего», Владимир Новиков отвечает: «Полагаю, он не станет слагать метрических рифмованных стихов <…>. Возможно, он вслед за Геннадием Айги выведет русский стих из провинциальной метрической клетки в широкое пространство верлибра, станет русскими словами слагать всемирные стихи (наша „непереводимость“ — слабость, а не сила)».

Признаться, более ужасную картину будущего нашей поэзии трудно себе представить. Особенно в свете новиковского прогноза, что собственно слов для поэзии будет уже недостаточно, что стихотворным текстам потребуется некая дополнительная мультимедийная присадка: «какие-то формы театрализации, использования новых медийных технологий, связь с визуальностью». Не дай нам бог дожить до этих времен!

Однако во многом другом с автором соглашаешься — например, в этом: «…читатель стихов сейчас — на вес золота: стихотворцев много, а людей, которые читают стихи, но сами не пишут, надо поощрять. Премию для читателей стихов нам надо придумать». К сожалению, с этим не поспоришь: ведь даже наши лирики в массе своей, судя по всему, сами стихов не читают (разве что кроме собственных и написанных товарищами по литтусовке). Любопытны и рассуждения ученого о беллетристике и так называемой серьезной литературе: «…у нас ругают беллетристику, а лауреаты больших премий не дотягивают до нее — они пишут скучно». «Легкому» чтиву он отводит едва ли не мессианскую роль — через увлекательность приохотить людей к чтению книг вообще, а там, глядишь, кто-нибудь перейдет и на более высокую ступень читательской иерархии.

Но что ждет читателя, который уже «созрел» для серьезной литературы — в том числе для той ее разновидности, которую Владимир Новиков в одном из интервью называет «гуманитарный нон-фикшн»? «Литературоведческие книги и статьи слишком часто пишутся мертвыми словами и для чтения непригодны. Как нам возродить традиции Михаила Бахтина, Юрия Тынянова, Виктора Шкловского? Как воскресить и обновить культуру интеллигентной речи? Как в каждом читающем, пишущем, говорящем человеке пробудить художника слова?» — задается вопросами тот, кто в ситуации интервью должен на вопросы отвечать. Впрочем, ответы лежат на поверхности: для начала как минимум надо начать всерьез читать перечисленных авторов. И Владимира Новикова заодно. Остальное, даст бог, придет само.

Александр Вергелис