РОССИЯ В ВОЙНАХ

Андрей Митрофанов

Старший лейтенант Федотов-Уайт
на кораблях Речной боевой флотилии
адмирала Колчака

Судьба офицера

Есть такое слово крепкое — «хочу»!

Оно родственно и пуле, и мечу.

Есть такое слово грозное — «борьба»!

В этом слове офицерская судьба…

Полковник М. Манжетный

В начале мая 1919 года, в ходе так называемой Бугурусланской операции, 4-я Уфимская стрелковая генерала Корнилова дивизия из состава II Уфимского стрелкового корпуса генерал-майора С. Н. Войцеховского (1883—1951) доблестно дралась с численно превосходящими силами 5-й и Туркестанской красных армий Южной группы М. В. Фрунзе (1885—1925). Уфимцы избежали окружения, но в итоге вынуждены были отступить вследствие общей неблагоприятной обстановки. Позднее, в период так называемой Уфимской операции, когда в июне 1919 года Войцеховский выдержал со своим корпусом «грозу над Белой», 13-й Уфимский стрелковый полк 4-й Уфимской стрелковой генерала Корнилова дивизии столкнулся на поле боя с частями советской 25-й стрелковой дивизии, командовала которой «знаменитость всего Заволжья»^[1] — В. И. Чапаев (1887—1919). В 13-м Уфимском стрелковом полку была 5-я рота, укомплектованная добровольцами из учащейся молодежи Уфы. Черная форма учащихся реальных училищ и отсутствие у них боевого опыта могли стать основой легенды о каппелевской «психической атаке» против чапаевцев, талантливо изображенной в знаменитом кинофильме братьев Васильевых в 1934 году.^[2] Впрочем, примеры подобных атак встречались и на других участках белого Восточного фронта. В письме английскому писателю Джорджу Оруэллу (1903—1950) старший лейтенант флота Д. Н. Федотов-Уайт (1889—1950) отмечал: «„Психическая“ атака изображена (в кинофильме „Чапаев“. — А. М.) достаточно точно, хотя офицеры в ней слишком разряжены. Думаю, что я был свидетелем эпизода, который лег в основу этой сцены фильма. Тогда все закончилось победой белых».^[3]

Под Златоустом Войцеховский заставил красного начдива, бывшего штаб-капитана Г. Х. Эйхе (1893—1968) дорого заплатить за победу и обеспечил отход Южной группы генерал-лейтенанта В. О. Каппеля (1883— 1920).^[4] Рука командующего 2-й армией Войцеховского не дрогнула 20 ноября 1919 года^[5], когда на сибирской станции Усть-Тарка Томской губернии одна из дивизий вышла из повиновения командованию. Вырвав из-за пояса револьвер, Войцеховский застрелил потерявшего волю к борьбе сослуживца, командующего Северной группой войск 1-й армии генерал-майора П. П. Гривина (1875—1919).

В ходе Сибирского Ледяного похода, в феврале 1920 года, Войцеховский подошел со своими каппелевцами к захваченному большевиками Иркутску.

По словам командира Конно-егерского дивизиона^[6], участника Сибирского Ледяного похода полковника М. М. Манжетного (1887—1959), «когда сорганизовавшиеся там красные ликвидировали эсеров, то попутно арестовали и расстреляли Колчака. Золото же взяли под свою охрану чехи. Золотом этим чехи купили себе у красных право свободного движения на восток. Когда чехи узнали, что мы решили атаковать город, прислали нашему командованию условия, позорные условия, вернее, приказание или разрешение вести операции на город по нескольким направлениям, указав зоны, в которых боевых действий производить нельзя. Для нас в то время взять Иркутск и смести чехов ничего не стоило, но командование не решилось. Войцеховский был в хороших отношениях с чехами, служил в их частях около двух лет и не хотел портить отношений, втайне строя дальнейшую карьеру на чехах, что впоследствии и подтвердилось…».^[7]

Действительно, в эмиграции генерал Войцеховский сделал карьеру в армии Чехословакии и дослужился до чина генерала армии (на 1929 год). Проживая в годы Второй мировой войны в Праге, он отказался сотрудничать с генералом Власовым, но, несмотря на это, в 1945 году был арестован органами Смерш и погиб в лагерях.

Каппелевцы обошли Иркутск и начали переправу через скованный льдом Байкал. Отставшие от армии семьи офицеров и казаков становились добычей красных партизан.^[8] Но главные силы белых и те беженцы, которые были способны ехать верхом^[9] или на санях, все-таки смогли прорваться в Забайкалье.^[10] «Еще одна-две версты, и мы уже на суше, характерный звук подковы о лед прекратился… Напряжение последних часов как-то упало, и мы попали в объятия <...> наших милых и самых, по-видимому, верных наших союзников… „Банзай“ и „Урра“ — раздалось в морозном воздухе… От костра отделился офицер и приветствовал нас на русском языке с благополучным прибытием и окончанием „беспримерного в истории военной“ (это выражение, очевидно, заранее было составлено в официальных японских донесениях, оно повторяется и будет повторяться во всех официальных случаях…) похода… Потом мы вдумались во все эти слова и выражения, но теперь, когда нервы уже упали, нам хотелось отдыха и сна…» — вспоминал завершение Сибирского Ледяного похода начальник штаба главнокомандующего Восточным фронтом ГШ генерал-майор С. А. Щепихин (1880—1948).^[11]

На допросах в Иркутской «чрезвычайке» адмирал А. В. Колчак сознательно скрывал имена своих соратников, которые могли попасть в плен. Адмирал предвидел неизбежную катастрофу. Не всем участникам Сибирского Ледяного похода суждено было прорваться в Забайкалье. Пробивавшийся отдельно от других каппелевских частей Морской полк понес большие потери, был окружен и сдался красным партизанам в районе Иркутска.^[12] Среди пленных моряков-офицеров, обязанных своим спасением стойкости адмирала на допросах, был томившийся в подвалах Иркутской ЧК старший лейтенант флота Д. Н. Федотов-Уайт.

Будущий крупный мемуарист и историк, офицер Речной боевой флотилии Русской армии адмирала А. В. Колчака, старший лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт родился 14/27 октября 1889 года в Кронштадте, в семье артиллерийского офицера, окончившего Техническое училище морского ведомства и служившего в корпусе флотских артиллеристов. Дед его был крестьянином Олонецкой губернии. Детство и отрочество слабый и болезненный ребенок провел в Ревеле, под вековыми деревьями парка Екатериненталь, овеянными воспоминаниями о русской морской славе времен Петра и Екатерины, и в небольшом отцовском домике под Сестрорецком, в окрестностях Петербурга. «Весной 1907 г., в числе молодежи, принятой в младший специальный класс Морского корпуса по конкурсному экзамену, среди мундиров поступивших сухопутных кадет и курточек гимназистов и реалистов, выделялся светлый блондин в студенческой тужурке», — таким запомнился сослуживцам будущий историк-энциклопедист и убежденный белогвардеец.^[13]

Федотов-Уайт поступил в Морской корпус после года обучения в Императорском Санкт-Петербургском историко-филологическом институте, что было далеко не частым явлением. Казалось бы, проще было окончить полный курс института или университета, сделаться так называемым действительным студентом, а затем стать юнкером флота и быстро получить производство в мичманы. Но характер Дмитрия Николаевича, склонного к приключениям, требовал от него вхождения во флотскую офицерскую семью с кадетской скамьи по-настоящему. Дмитрий Николаевич не прошел в Морской корпус после окончания гимназии при Историко-филологическом институте по медицинским показателям и в течение целого года готовился к поступлению, совершенствуя физическую подготовку. «…В течение года не пил кофе, чая, не бегал, не играл в теннис», — с дружеской иронией отмечали сослуживцы Дмитрия Николаевича. Близость к университетской среде способствовала развитию в душе молодого студента, ставшего кадетом, способностей к иностранным языкам и воспитывала в нем живое историческое чувство. Уже в Морском корпусе Дмитрий Николаевич не только прекрасно освоил основные разговорные европейские языки, но начал даже брать уроки японского. Позднее, в эмиграции, он напишет свои фундаментальные историко-социологические труды, в частности большую книгу о развитии и состоянии Красной армии, опубликованную в 1944 году на английском языке в издательстве Принстонского университета (а год спустя и на португальском языке), подробный очерк на русском языке, посвященный социокультурному облику русского морского офицерства в начале XIX века, глубокие научные статьи об образах Петра Великого и его сподвижника П. А. Толстого (1645—1729) в творчестве советского писателя А. Н. Толстого (1882—1945), о русской эскадре в Триесте в период Второй Архипелагской экспедиции адмирала Д. Н. Сенявина (1763—1831), о советской теории развития первобытного общества, о советской философии войны и русской культуре начала XIX столетия.^[14] Ученый будет публиковаться в американских научных периодических изданиях вместе с крупнейшими историками-медиевистами своего времени — славистом и монголистом Г. В. Вернадским (1887—1973), тюркологом и византинистом Дьюлой Моравчиком (1892—1972). Будет переписываться с писателем Джорджем Оруэллом и философом Н. О. Лосским (1870—1965).

Подобно своему главнокомандующему адмиралу А. В. Колчаку, Д. Н. Федотов-Уайт соединил в своей жизни призвание русского морского офицера и петербургского интеллектуала. Определенные черты его характера, вероятно, повлияли на формирование литературного образа старшего лейтенанта Артеньева, влюбленного в русский классический портрет и живопись художника Григория Чернецова (1802—1865), созданного В. С. Пикулем (1928—1990) на страницах романа «Моонзунд» и блестяще сыгранного О. Е. Меньшиковым в одноименной кинокартине А. А. Муратова (1987). Некоторые сцены из этого романа, показанные в кинофильме, например попытка сдачи «Новика» его командиром фон Деном (который в реальности никогда этим миноносцем не командовал и никаких кораблей не сдавал) или отказ Артеньева выдать личное оружие революционным матросам, явно созданы под влиянием воспоминаний Д. Н. Федотова-Уайта. Только на самом деле сдать неприятелю катер в Ирбенском проливе пытался не «фон Ден», а механик и нижние чины из команды, а сохраненный Дмитрием Николаевичем как символ офицерской чести маузер не раз выручал его как на катере, так и в столкновениях с революционными пропагандистами и разложившимися «братишками».^[15]

Петровские коллегии и дворец Петра II на Васильевском острове расположены совсем рядом с Морским корпусом. Сменив студенческую тужурку на кадетский мундир, Дмитрий Николаевич остался в прежней, дорогой для него атмосфере петровской столицы. Весной 1910 года он окончил Морской корпус в звании старшего унтер-офицера и был произведен в корабельные гардемарины. После плавания на эскадренном броненосце «Слава», 6/19 декабря 1910 года Дмитрий Николаевич был произведен в первый офицерский чин мичмана и назначен в 1-й Балтийский флотский экипаж.

Подробные воспоминания Д. Н. Федотова-Уайта, написанные на английском языке и опубликованные в издательстве Университета Пенсильвании в 1939 году^[16], были рассчитаны прежде всего на иностранного читателя, воспринимающего историю революции и Гражданской войны в России как пугающую экзотику. Однако на страницах этих воспоминаний храбрый офицер Русского Императорского флота, Британского королевского флота и Русской армии адмирала А. В. Колчака предлагает своим читателям чрезвычайно захватывающую панораму Великой войны 1914—1918 годов и Гражданской войны 1917—1922 годов, которые рассматриваются им как борьба цивилизации с хтоническими силами хаоса.

На страницах воспоминаний автор подробно анализирует страшный процесс разложения Балтийского флота под влиянием большевистской пораженческой пропаганды в течение всего 1917 года, серьезно дополняя воспоминания других моряков-балтийцев, впоследствии принимавших участие в Белой борьбе, например мемуары капитана 2-го ранга Г. К. Графа (1885—1966), контр-адмирала С. Н. Тимирева (1875—1932), капитана 1-го ранга Н. Г. (Н. Ю.) Фомина (1888—1964), бывшего гардемарина, капитана Марковской артиллерийской бригады В. А. Ларионова (1897—1988).^[17] Некоторые главы из воспоминаний старшего лейтенанта Д. Н. Федотова-Уайта, например описания «подвигов» красных мадьяр в Сибири в период Гражданской войны, полезно почитать и в наши дни апологетам большевиков, осмеливающимся вешать пропагандистские ярлыки на различных участников Белого движения.^[18]

Д. Н. Федотов-Уайт смог реализовать в определенный период своей военной службы неосуществившийся замысел адмирала А. В. Колчака. Летом 1918 года разносторонне образованный молодой морской офицер, имевший за плечами как опыт боевой работы на кораблях Балтийского флота в период Великой войны, так и опыт военно-дипломатической деятельности в Северо-Американских Соединенных Штатах и Великобритании, вступил добровольцем в ряды Британского королевского флота и принял участие в боях с большевиками на Северной Двине. Борьбу с большевизмом офицер рассматривал как продолжение Великой войны и, по его же собственным словам, стремился принять участие в этой борьбе, дабы сохранить за собой право называться русским. На Северной Двине он был тяжело ранен.

С адмиралом А. В. Колчаком Д. Н. Федотов-Уайт был знаком лично благодаря совместной службе на крейсере «Россия» и в рядах минной дивизии Балтийского флота в годы Великой войны. Он воспринимал адмирала как воплощение истинного русского офицера и патриота.^[19] Поэтому вскоре после завершения Великой войны (11 ноября 1918 года) Д. Н. Федотов-Уайт уволился из рядов Британского флота (9 апреля 1919 года), прибыл во Владивосток и месяц спустя вступил в Речную боевую флотилию (РБФ), воевавшую на Каме. Встреча с адмиралом А. В. Колчаком в Омске, подробно описанная молодым офицером, оставила в его душе смутную тревогу. «Я попытался донести до адмирала мысль, что вследствие прекращения боевых действий, начала мирных переговоров, общей усталости от войны и отношения рабочего класса в странах Антанты к Гражданской войне в России отношение к нему союзников неизбежно претерпит изменения. В ответ на это Колчак довольно раздраженно возразил, что заверения британских и французских представителей не подтверждают мой пессимизм, и что, напротив, ему постоянно говорят, что он может рассчитывать на продолжение поддержки союзных стран и что вот-вот состоится признание его правительства. Я продолжил настаивать, что при планировании военной кампании следует рассчитывать только на местные ресурсы Сибири и не ждать серьезной помощи извне. Колчаку явно не понравилась моя настойчивость, и он сменил тему…»^[20] Адмирал в это время наивно доверял союзникам и ждал от них верности своим обязательствам перед Россией, которая вынесла на себе в 1914—1916 годах всю тяжесть мирового противостояния. Каждодневное ожидание признания царило в Омске под влиянием молодого дипломата И. И. Сукина (1890—1958), занимавшегося внешней политикой Омского правительства и бывшего уполномоченным находившегося в Париже Д. С. Сазонова (1860—1927).^[21] Но, рассказывая о своем разговоре с адмиралом А. В. Колчаком, в частности подчеркивая необходимость опоры исключительно на местные силы, Д. Н. Федотов-Уайт как мемуарист явно тенденциозен. Ибо эту необходимость прекрасно осознавал и сам Верховный правитель, не допустивший французского генерала Мориса Жанена (1862—1946) до командования русскими антибольшевистскими силами и впоследствии отказавшийся доверить Жанену российский золотой запас.

В мае—июне 1919 года Д. Н. Федотов-Уайт принимал участие в боевых операциях РБФ на Каме и был произведен в чин старшего лейтенанта. Борьба с большевиками в рядах РБФ составляет отдельную яркую страницу воспоминаний Д. Н. Федотова-Уайта. В начале 1919 года РБФ на Каме готовил к активным боевым действиям известный морской офицер, бывший флаг-офицер минной дивизии Балтийского флота и начальник штаба командующего Черноморским флотом вице-адмирала А. В. Колчака, морской министр Омского правительства контр-адмирал М. И. Смирнов (1880—1940). Флотилия была сформирована приказом начальника штаба Верховного главнокомандующего № 192 от 1 марта 1919 года. РБФ состояла как из кораблей бывшей Волжской флотилии Народной армии контр-адмирала Г. К. Старка (1878—1950), так и из захваченных в Перми в конце декабря 1918 года грузовых и пассажирских пароходов и барж. Как отмечает современный исследователь Н. А. Кузнецов, на май 1919 года в составе РБФ находились 15 вооруженных пароходов (с артиллерией), две плавучие батареи, три плавбазы и плавмастерских в составе 1-го и 3-го дивизионов боевых кораблей, три парохода и катер в составе Службы связи, два посыльных судна, два госпитальных судна, один штабной теплоход, шесть понтонов, один военный буксир в составе 1-го дивизиона тральщиков. Личный состав флотилии насчитывал 358 офицеров и до трех тысяч матросов.^[22] По свидетельству капитана 1-го ранга Н. Г. Фомина, гидроавиация флотилии состояла из четырех гидропланов и двух аэростатов. Авиационный отряд действовал под командованием известного летчика-черноморца, старшего лейтенанта В. М. Марченко (1890—1937), впоследствии воевавшего в Испании на стороне франкистов, сбитого в воздушном бою над Альканьисом и, по одной из версий, расстрелянного в плену испанскими коммунистами.^[23] Позднее контр-адмирал М. И. Смирнов вспоминал: «У нас имелось четыре гидроаэропланных лодки типа Щетинина 9 (речь идет о гидросамолетах М-9. — Н. К.) и 53 хороших запасных авиационных мотора, эвакуированных из Балтийского флота. Лодки были без крыльев. Благодаря выдающейся энергии авиатора старшего лейтенанта Марченко в Красноярске были сделаны крылья и даже начата постройка новых аэропланов, последние не могли быть готовы к весне, но крылья к 4 имевшимся лодкам были сделаны».^[24]

Артиллерийские орудия и различные детали для кораблей РБФ пришлось разыскивать по всей Сибири и Дальнему Востоку, включая Владивосток, и даже за границей.^[25] Проект закрепления орудий при установке на гражданские пароходы был разработан лейтенантом В. С. Макаровым (1891—1964), сыном вице-адмирала С. О. Макарова (1848—1904), погибшего при обороне Порт-Артура на борту броненосца «Петропавловск» в марте 1904 года.^[26] На корабли флотилии привлекали даже сухопутных офицеров-артиллеристов, обучая их стрельбе по целям с движущихся платформ и обращению с соответствующими приборами. М. И. Смирнов принял меры для подготовки в машинно-моторной школе Томска личного состава РБФ и провел ряд других мероприятий, связанных с работой министерства (ноябрь 1918 — март 1919). Морской министр также курировал деятельность ряда учебных заведений Сибирской флотилии, располагавшихся во Владивостоке.

С весны 1919 года контр-адмирал М. И. Смирнов исполнял обязанности командующего РБФ, начальником штаба которой являлся его сослуживец и соратник А. В. Колчака, офицер-балтиец, капитан 1-го ранга Н. Г. Фомин, в 1915—1916 годах занимавший должность старшего флаг-офицера штаба начальника минной дивизии Балтийского флота, а с сентября 1916 года являвшийся флаг-капитаном по Оперативной части штаба командующего Черноморским флотом. Позднее, в эмиграции, Н. Г. Фомин стал командиром знаменитого Шанхайского русского полка.^[27] Возглавляя флотилию, М. И. Смирнов в соответствии с приказом Верховного правителя адмирала А. В. Колчака обладал правами командующего армией.^[28] С апреля 1919 года в Перми в распоряжении М. И. Смирнова находились 1-й, 2-й и вновь сформированный 3-й батальоны Отдельной бригады морских стрелков контр-адмирала Г. К. Старка, которые предполагалось использовать для усиления экипажей и десантов РБФ, в то время как вновь сформированный 4-й батальон был сосредоточен в Уфе и находился в распоряжении командования Западной армии.^[29] Еще 12 декабря 1918 года М. И. Смирнов лично утвердил для чинов бригады специальную форму — сочетание сухопутной и морской.^[30]

В конце 1918 года в морских частях Русской армии адмирала А. В. Колчака были восстановлены дореволюционные погоны. Нелепая форма британского образца с нашивками, введенная для морских офицеров в 1917 году Временным правительством в угоду требованиям Петросовета и Центробалта, канула в Лету. Вернул себе прежние лейтенантские золотые погоны с черным просветом и тремя звездочками и Д. Н. Федотов-Уайт. По воспоминаниям офицера, в апреле 1919 года «поскольку близилось время отъезда в Омск (из Владивостока. — А. М.) я купил себе русские погоны и кокарду на фуражку. Квартирная хозяйка любезно пришила погоны на мою английскую форму, и я снова не только на бумаге, но и по внешнему виду превратился в русского офицера».^[31] На титульном листе книги контр-адмирала М. И. Смирнова о Верховном правителе, опубликованной в 1930 году в Париже,^[32] воспроизведен известный художественный фотопортрет А. В. Колчака, подписанный самим адмиралом 1 мая 1919 года, то есть в период стратегического перелома под Бугурусланом в пользу красных. Адмирал одет в походную форму с погонами полного генерала по Адмиралтейству, перехваченную кавалерийской портупеей, со знаками ордена Святого Георгия IV степени и ордена Святого Владимира III степени с мечами. Это обстоятельство дает основание предполагать, что портрет был сделан до 20 апреля 1919 года, когда постановлением Георгиевской думы адмирал был награжден орденом Святого Георгия III степени. По всей вероятности, Верховный правитель запечатлен на этом снимке вскоре после избрания Советом министров и производства в полные адмиралы (18 ноября 1918). Как отмечают современные специалисты, «телефонограмма от 27 ноября 1918 г. зафиксировала разговор между командующим 1-м и 3-м дивизионами Речного Боевого флота (а на практике — старшим офицером в районе его действия и командующим всей флотилией, созданной летом 1918 г. в составе Народной Армии КОМУЧа) контр-адмиралом Г. К. Старком и начальником штаба Речного Боевого флота капитаном 1<-го> ранга Н. Г. Фоминым, находившимся в тот момент в Омске. На вопрос Старка: „Какая сейчас форма офицеров?“, — Фомин ответил: „Мы надели золотые погоны и сняли нашивки, следуя примеру адмирала [т. е. Колчака. — авт.], но форма еще не утверждена, за отсутствием Морского министерства“. На вопрос: „Какие погоны у адмирала?“, — Фомин ответил: „Пока — генерал-лейтенанта по Адмиралтейству, ибо орлов нет. Выписали из Владивостока“ (РГА ВМФ. Ф. р-1722. Оп. 1. Д. 44. Л. 12 об.). Действительно, к моменту производства А. В. Колчака новые образцы адмиральских погон еще не существовали. Вероятно, именно необходимость изготовления погон для Верховного главнокомандующего ускорила их разработку и принятие официальных документов… Наконец, 6 декабря 1918 г. приказом по Флоту и Морскому ведомству № 22 были утверждены описание и рисунки адмиральских погон (РГА ВМФ. Ф. р-1722. Оп. 5. Д. 348. Л. 7)».^[33]

Таким образом, портрет адмирала в сухопутной форме (вследствие отсутствия морской) мог быть создан в период между 18 ноября и 6 декабря 1918 года. В книге М. И. Смирнова о Колчаке портрет помещен в овальную раму, напоминающую ореол или мандорлу — овальный нимб, распространенный как в древнем буддистском, так и в раннехристианском искусстве. Этот художественный образ как бы отсылает читателя к духовным увлечениям адмирала А. В. Колчака, связанным с изучением буддистской философии и самурайского кодекса, о которых он подробно рассказывает в письмах А. В. Тимиревой^[34], и одновременно отражает отношение автора книги к своему герою как к христианскому великомученику.

Еще в период кратковременного пребывания во Владивостоке, в первой половине апреля 1919 года, Д. Н. Федотов-Уайт общался с рядом штаб-офицеров Русской армии адмирала А. В. Колчака. Согласно воспоминаниям Дмитрия Николаевича, эти офицеры испытывали большую тревогу по поводу перспектив весеннего наступления — «бега к Волге». В начале своей книги Дмитрий Николаевич предупреждает читателя, что имена многих персонажей книги, оставшихся в Советской России, намеренно изменены автором в целях обеспечения их безопасности. Один из офицеров, с которым Дмитрий Николаевич общался во Владивостоке, представлен в тексте воспоминаний как ГШ полковник граф Сологуб.

Этот офицер заявлял: «Лебедев, начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего, — никудышный стратег. Он не в состоянии контролировать Гайду, этого политикана в форме, командующего Сибирской армией, и Ханжина, командующего Западной армией. В действиях армий нет никакого смысла. Наступая веером одновременно в разных направлениях, они истончают наши силы, которые и так невелики. С моей точки зрения, они ведут нас к краху. <…> Концентрированный удар на одном направлении мог бы принести замечательные результаты. Нынешняя же грубая попытка применить стратегию Мировой войны, использовавшуюся на русском фронте, к условиям войны гражданской закончится плохо. Противник, без сомнения, сконцентрирует где-нибудь в стратегически важном месте сильный маневренный кулак и ударит по тонким, ослабленным линиям наших армий. Затем последует стремительное отступление и безвозвратные утраты, поскольку ни людей, ни ресурсов для нового наступления в этом году уже не будет».^[35]

Приведенное высказывание Сологуба сильно напоминает позднейшие суждения крупных военных теоретиков, принимавших участие в Белой борьбе в Сибири на вторых ролях и безжалостно клеймивших Ставку Колчака за непрофессионализм и некомпетентность.

Действительно, в начале 1919 года Верховный правитель чрезмерно доверял мнению своего начальника штаба генерал-майора Д. А. Лебедева (1882—1928), неофициального представителя Верховного руководителя Добровольческой армии генерала от инфантерии М. В. Алексеева (1857—1918) и ее первого командующего генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова (1870—1918) в Омске. Считается, что план весеннего наступления Русской армии адмирала А. В. Колчака был разработан непосредственно Лебедевым и 11 февраля 1919 года представлен Верховным правителем командармам на знаменитом совещании в Челябинске. Но способности к конспиративной работе, проявленные храбрым полковником Лебедевым в 1918 году в качестве эмиссара Добровольческой армии и при подготовке ноябрьского переворота в Омске, мало что добавляли к его качествам стратега, востребованным в Ставке в начале 1919 года. «Что побудило адмирала взять себе в помощники этого случайного юнца, без всякого стажа и опыта? — задавался вопросом в мае 1919 года известный мемуарист ГШ генерал-лейтенант барон А. П. фон Будберг (1869—1945). — Одни говорят, что таково было желание устроителей переворота; другие объясняют желанием адмирала подчеркнуть связь с Деникиным, который прислал сюда Лебедева для связи».^[36] Подобное обстоятельство усугублялось личными амбициями «сибирского Бонапарта» — генерал-лейтенанта Р. Гайды (1892—1948), одного из тех офицеров, кто активно убеждали А. В. Колчака в перспективах военного строительства в белой Сибири еще во Владивостоке в сентябре 1918 года. Генерал-лейтенант Р. Гайда вопреки своим собственным заявлениям в мемуарах и воспоминаниям члена Совета министров Г. К. Гинса (1887—1971)^[37], а также британский представитель при Ставке генерал Альфред Нокс (1870—1964) мечтали соединиться с Северной армией генерал-лейтенанта Е. К. Миллера (1867—1939) и англо-американцами под Архангельском, что, по их мнению, позволяло ударить по красной Москве с Севера и само по себе предопределяло успех Белой борьбы во всероссийском масштабе.

В результате «стратегические младенцы», как определял чинов Ставки адмирала А. В. Колчака генерал-лейтенант А. П. фон Будберг^[38], некоторое время являвшийся военным министром при Верховном правителе, убедили адмирала встать на путь военной импровизации. «Большинство ставочных стратегов командовали только ротами; умеют „командовать“, но управлять не умеют и являются настоящими стратегическими младенцами. <…> Понятно, почему так ненавидят на фронте ставку; все ее распоряжения отдаются безграмотными в военном деле фантазерами и дилетантами, не знающими ни настоящей, неприкрашенной обстановки, ни действительного физического и морального состояния войск, т<о> е<сть> тех решительных коэффициентов, которые в своей сумме определяют боевую эффективность армий, их способность выполнения операции. Все делается без плана, без расчетов, под влиянием минутных импульсов, навеваемых злой критикой, раздражением, личными неудачами и привычкой цукать. <…> В районе Бугуруслана нас прорвали в очень опасном месте; этот прорыв уже третьего дня намечался группировкой красных войск и их передвижениями, и мало-мальски грамотный штаб, конечно, в этом разобрался бы и принял бы необходимые меры. У нас же этого не расчухали, или прозевали, или не сумели распорядиться. <…> Плана действий у ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали. Не хотят думать и сейчас; и сейчас нет подробно разработанного, систематически проводимого, надежно гарантированного от случайностей плана текущей операции», — записал 2 мая 1919 года в период кризиса Западной армии генерал-лейтенант А. П. фон Будберг.

Как отмечал впоследствии более сдержанный ГШ генерал-лейтенант Д. В. Филатьев (1866—1932), «овладение Пермью (в конце декабря 1918 года. — А. М.) в известной мере предопределило направление будущего наступления. Между прочим, в Сибири в широких военных кругах создалось убеждение, что на выбор московского направления подействовала больше всего боязнь молодых сибирских маршалов встретиться с Деникиным, по соединении с войсками которого им пришлось бы сойти на нет. Второе, что лестно было, — это войти в Москву первыми и тем самым закрепиться на своих высоких постах. Отрицать совсем наличие таких побуждений нельзя, но было бы большой несправедливостью считать их главными рычагами. Толкал на север молодой задор свежеиспеченных полководцев, их безграмотность, уверенность, что красные не окажут серьезного сопротивления, а больше всего английский полковник Нокс и чешский воевода Гайда. Нокс с душою отдался снабжению русской армии всем необходимым и, естественно, желал перебросить базу на кратчайшее от Англии расстояние — на Архангельск—Котлас—Вятку. Гайда мечтал вывезти чехов на родину через Архангельск и тем прославиться у себя в Праге, а безудержное честолюбие тянуло его первым войти в Москву и явиться спасителем русского народа, а там кто знает… ведь был же претендентом на русский престол поляк Владислав, никого и ни от чего не спасавший».^[39]

Подобная критика чинов Ставки Колчака усугублялась наблюдениями некоторых ответственных лиц, хорошо знакомых с Верховным правителем. В частности, член Совета министров, профессор римского права Г. К. Гинс отмечал: «Я видел с каким удовольствием уходил адмирал к себе в каюту читать книги, и я понял, что он прежде всего моряк по привычкам. Вождь армии и вождь флота — люди совершенно различные. Бонапарт не может появиться среди моряков… Адмирал командует флотом из каюты, не чувствуя людей, играя кораблями. Теперь адмирал стал командующим на суше. Армии, как корабли, должны были заходить с флангов, поворачиваться, стоять на месте, и адмирал искренне удивлялся, когда такой корабль, как казачий корпус, вдруг поворачивал не туда, куда нужно, или дольше, чем следовало, стоял на месте. Он чувствовал себя беспомощным в этих сухопутных операциях Гражданской войны, где психология значила больше, чем что-либо другое. Оттого, когда он видел генерала, он сейчас хватался за него, как за якорь спасения…»^[40]

С ученым правоведом можно поспорить, ибо хотя Бонапарт среди моряков действительно не появлялся, но зато среди моряков появлялись Ушаков, Сенявин и Нахимов, сочетавшие флотоводческий талант с обширными дарованиями в области сухопутной стратегии. Тем не менее Д. Н. Федотов-Уайт, знавший адмирала Колчака со времен совместных операций на Балтике в 1914—1915 годах, как будто бы разделяет подобную точку зрения: «Выслушав Вуича, я спросил его откровенно, что он думает о перспективах борьбы с красными. Он пожал плечами и просто ответил:

— Ну, вы ведь знаете Колчака, не так ли?»^[41]

Скепсис старшего флаг-офицера при командующем морскими силами на Дальнем Востоке старшего лейтенанта (впоследствии капитана 2-го ранга) И. Э. Вуича (1884—1979), как кажется, подтверждает наблюдения Г. К. Гинса, хотя флотский офицер И. Э. Вуич мог быть настроен предвзято к Верховному правителю вне зависимости от чужих характеристик. Однако разговор Д. Н. Федотова-Уайта с Вуичем и Сологубом, датированный апрелем 1919 года, носит на себе явные следы позднейшей критики Верховного правителя и его Ставки после поражения, изложенной на страницах знаменитого дневника генерал-лейтенанта фон А. П. Будберга. Известно, что дневник А. П. фон Будберга уже после окончания Гражданской войны, в эмиграции, подвергался авторскому редактированию.^[42] Очевидно, Д. Н. Федотов-Уайт в 1930-е годы находился под определенным впечатлением от этого дневника, опубликованного дважды (в Берлине и в Ленинграде) и претендовавшего на синхронное отражение описываемых событий, хотя в действительности этот дневник нередко излагал позднейшие размышления его автора. Многие инвективы А. П. фон Будберга в адрес Верховного правителя и его Ставки перекочевали и в публикации современных авторов. Некоторые из них некритически и близко к тексту повторяют суждения, вложенные Д. Н. Федотовым-Уайтом в уста своих собеседников под влиянием А. П. фон Будберга: «Фактически из-за ошибок Ставки белое наступление, и без того слабо подготовленное и малочисленное, превратилось в удар растопыренными пальцами. Не получилось не только координации с Деникиным, но и эффективного взаимодействия между самими колчаковскими армиями».^[43]

Но в 1919 году военно-политическая ситуация виделась современникам совершенно иначе. Это обстоятельство не позволяет, в частности, согласиться с мнением современного историка А. В. Ганина, полагающего, что весной 1919 года у армий А. В. Колчака не было вообще никаких шансов выйти к Волге (а у белых победить в Гражданской войне) вследствие невозможности достичь оптимального соотношения сил, предписанного законами тактики и стратегии, — три к одному в пользу наступающей стороны.^[44] Современный исследователь в полной мере не учитывает специфику и психологию Гражданской войны.^[45] Оптимального соотношения сил в пользу белых не было никогда ни на одном фронте, но это обстоятельство не помешало истекающей кровью Добровольческой армии М. В. Алексеева и А. И. Деникина в 1918 году освободить Северный Кавказ и осенью 1919 года дойти до Орла, а маленькой Северо-Западной армии Н. Н. Юденича взять Гатчину и выйти на ближние подступы к Петрограду. Большую роль в борьбе играли тогда политическая обстановка и текущие настроения масс. Командующий Южным фронтом РККА, бывший полковник, военспец и будущий красный маршал А. И. Егоров (1883—1939), доказывая post factum обреченность похода ВСЮР на Москву, тем не менее признавал: «Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видим, как разрешение их нашей стратегией имело часто условный, а иногда и ложный характер. Следствия же таких неверных решений бывали очень близки к катастрофе».^[46] Белогвардейцы очень часто сводили на нет численное превосходство большевиков дерзким маневром и быстрым решительным ударом, особенно на Южном фронте (ВСЮР). «В Гражданской войне наступательные действия приобретают выдающееся значение, в особенности при наличии в настоящее время у противника громадного численного перевеса сил (курсив мой. — А. М.). <…> Стремление к наступательным действиям должно быть положено в основание при каждой встрече с противником. <…> Прорыв фронта и притом чрезвычайно энергичный при таких условиях сразу бьет на психику большевиков, в большинстве случаев, начинающих отход и против нашего пассивного участка», — писал в мае 1919 года будущий начальник Марковской пехотной дивизии Добровольческой армии генерал-лейтенант Н. С. Тимановский (1885—1919).^[47]

Осенью 1919 года адмирал А. В. Колчак сообщал супруге Софье Федоровне: «Не мне оценивать и не мне говорить о том, что я сделал и чего не сделал. Но я знаю одно, что я нанес большевизму и всем тем, кто предал и продал нашу Родину, тяжкие и, вероятно, смертельные удары. Благословит ли Бог меня довести до конца это дело, не знаю, но начало конца большевиков положено все-таки мною. Весеннее наступление, начатое мною в самых тяжелых условиях и с огромным риском… явилось первым ударом по Советской республике, давшим возможность Деникину оправиться и начать в свою очередь разгром большевиков на Юге…»^[48] Д. Н. Федотов-Уайт отмечает, что даже после тяжелого поражения под Челябинском (17 июля — 4 августа 1919 года) «большинство из нас еще не считало поражение окончательным и рассчитывало взять реванш позже, возможно, на линии реки Тобол»^[49], что, безусловно, свидетельствует о высокой идейной мотивации и сильном боевом духе флотских офицеров Русской армии адмирала А. В. Колчака.

«Бег» Русской армии адмирала А. В. Колчака к Волге провалился весной 1919 года прежде всего вследствие неверной оценки Ставкой оперативной обстановки, сложившейся в конце апреля 1919 года на левом фланге Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина (1871—1961). В это время в районе Бузулука заканчивала сосредоточение Южная группа РККА под командованием М. В. Фрунзе. Недооценка опасности на Бузулукском направлении привела к тому, что стратегический резерв Ставки — I Волжский стрелковый корпус генерал-майора (впоследствии генерал-лейтенанта) В. О. Каппеля — передавался в распоряжение командования Западной армии и был введен в бой по частям и запоздало (только в середине мая) в районе Белебея.^[50] В результате этот корпус уже не мог существенно повлиять на положение разбитых под Бугурусланом и Бугульмой частей Западной армии и сам оказался под угрозой окружения. Все последующие события были лишь следствием катастрофы Западной армии. Слабость Южной группы генерал-майора П. А. Белова (1881—1920)^[51] и казаков Оренбургской армии не позволила им осуществить удар на Оренбург и Бузулук в мае 1919 года и тем самым спасти положение. Возможно, упорство большевиков в период «бега к Волге» было также связано с непримиримым отношением адмирала А. В. Колчака к служившим в РККА офицерам-изменникам. Как вспоминал член Совета министров Г. К. Гинс, «я пробовал защищать их, сопоставляя с чиновниками, которые тоже служат, но моя защита не имела успеха — адмирал сказал: „Офицер должен уметь умирать“».^[52] Позиция А. В. Колчака в отношении красных военспецов в этот период, по-видимому, ничем не отличалась от столь же жесткой позиции генерал-лейтенанта А. И. Деникина.

Между тем сохранение темпа наступления Русской армии адмирала А. В. Колчака весной 1919 года (при условии более раннего начала операции, еще в феврале, на что обращал внимание П. Н. Зырянов) и своевременный ввод в бой (в конце апреля 1919 года) стратегического резерва Ставки — I Волжского стрелкового корпуса генерал-майора (впоследствии генерал-лейтенанта) В. О. Каппеля — в районе Бугуруслан—Бузулук еще могли переломить общую стратегическую обстановку в пользу белых. Штаб Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина уже во второй половине апреля 1919 года располагал данными разведки о сосредоточении под Бузулуком крупных резервов красного командования, угрожающих растянувшемуся левому флангу армии. В то время как поражение в конце апреля 1919 года частей Южной группы генерал-майора П. А. Белова, в частности разгром IV Оренбургского армейского корпуса генерал-майора А. С. Бакича (1878—1922) под Оренбургом, лишь подтверждали серьезность положения.^[53]

В уста своих владивостокских собеседников Д. Н. Федотов-Уайт вкладывает определенную неуверенность в надежности мобилизованных нижних чинов Русской армии адмирала А. В. Колчака. «Есть и другая проблема, которую необходимо учитывать: до какой степени можно полагаться на мобилизованных? Захотят ли они сражаться или перебьют своих офицеров и перейдут к красным? Добровольческие части, стоявшие у истоков борьбы, понесли тяжелые потери, и еще большой вопрос, будет ли сибирское крестьянство или те, кого мы мобилизуем в Европейской России, сражаться так же хорошо или вообще хоть как-то. Вывод с фронта чехословацких частей — еще один тревожный фактор», — рассуждает в беседе с Дмитрием Николаевичем полковник Сологуб.^[54] Здесь очевидно, что собеседник мемуариста в апреле 1919 года уже не только признает фактическое предательство чехословаков, но и размышляет над назревающими событиями, которые, однако, произойдут только в самом конце апреля — начале мая и будут впоследствии описаны контр-адмиралом М. И. Смирновым в книге об адмирале А. В. Колчаке, опубликованной в 1930 году в Париже.^[55] В период решающих боев под Оренбургом и на подступах к Волге в конце апреля — начале мая 1919 года действительно имели место эпизоды разложения и перехода на сторону противника отдельных частей Западной армии. Например, в ходе знаменитого боя на реке Салмыш 26 апреля 1919 года под Оренбургом на сторону большевиков перешли стрелки 5-й Оренбургской стрелковой дивизии из состава IV Оренбургского армейского корпуса генерал-майора А. С. Бакича, а также нижние чины ряда полков II Оренбургского казачьего корпуса генерал-майора И. Г. Акулинина (1880—1944), представлявшие собой мобилизованных крестьян Кустанайского и Троицкого уездов Оренбургской губернии.^[56] Тогда же, в конце апреля 1919 года, после освобождения Ижевска самовольно разошлись по домам чины Ижевской бригады полковника В. М. Молчанова (1886—1975), которым ранее был обещан отпуск. Подобный временный самороспуск боеспособной бригады, уже направленной командармом генералом от артиллерии М. В. Ханжиным на наиболее угрожаемое Бузулукское направление, имел для фронта самые тяжелые последствия.^[57]

Другой известный пример — Курень имени Тараса Григорьевича Шевченко. Особый украинский полк, сформированный в Русской армии адмирала А. В. Колчака, в конце апреля 1919 года был направлен на фронт в район Бугуруслана — в 11—12 километрах от железнодорожной станции Кузькино (Кузьминовка, Кузьминское), где располагались 41-й Уральский и 46-й Исетский стрелковые полки, а также штаб 11-й Уральской стрелковой дивизии. 1 мая в 5 часов вечера Курень поднял мятеж, в ходе которого было убито около 60 офицеров! Командование полком принял на себя некий Пацек, начальником штаба избрали Орловского. Восстание поддержало около 2,5 тысячи нижних чинов из состава 41-го Уральского стрелкового полка, 43-го Верхнеуральского стрелкового полка, 44-го Кустанайского стрелкового полка 11-й Уральской стрелковой дивизии полковника Ванюкова, а также 46-го Исетского стрелкового полка 12-й Уральской стрелковой дивизии генерал-майора (впоследствии генерал-лейтенанта) Р. К. Бангерского (1878—1958) и 22-го Златоустовского горных стрелков полка из состава 6-й Уральской горных стрелков дивизии полковника В. М. Нейланда (1875—?). Мятежники во главе с авангардным Шевченковским полком выступили в ночь на 2 мая к передовой линии навстречу красным. Произведя разведку, они вышли в расположение Верхнеуральского казачьего полка красных под командованием С. П. Галунова из состава Особой казачьей бригады РККА бывшего подъесаула И. Д. Каширина (1890—1937).

По мнению начальника штаба VI Уральского армейского корпуса генерал-майора П. П. Петрова (1882—1967), измена полка им. Шевченко сыграла важную роль в развитии катастрофы Западной армии: «Подошедший в район западнее Абдулина украинский полк „курень Шевченко“ был двинут на участок 11-й дивизии, в наиболее угрожаемое место; днем этот полк был с радостью встречен, как поддержка, а ночью он выставил пулеметы против своих соседей и штаба дивизии и пытался захватить насильно командный состав 11-й дивизии для передачи красным. На другое утро курень был в рядах врагов. Это, конечно, страшно повлияло на дух изможденных уже частей. Надежд на скорую поддержку или смену не оставалось. Вообще терялись надежды на тыл. Численность дошла до 200—300 человек в полку, совершенно раздетых, сменивших валенки на лапти или опорки. Мы притянули на свой левый фланг оренбургских казаков и усилили этим пехоту. Но фронт уже начал подаваться назад, и с каждым днем все быстрее. К нам прислали отряд партизан, кажется, на ст. Приютов, но в нем были элементы совершенно развращенные и непригодные для боевой работы на фронте. Это ли было причиной общего отхода, или еще были и другие, мне неизвестно, но началось общее отступление всей армии — начало общего конца всего Белого движения, крушение надежд, возлагавшихся на весну».^[58]

В период кровопролитных боев Западной армии под Белебеем 13 мая 1919 года перебили офицеров и перешли на сторону большевиков 10-й Бугульминский и 11-й Бузулукский стрелковые полки 3-й Симбирской стрелковой дивизии полковника К. Т. Подрядчика (1877—1920?) из состава свежего, прибывшего из тыла после формирования I Волжского стрелкового корпуса генерал-майора (впоследствии генерал-лейтенанта) В. О. Каппеля. Эта измена заставила В. О. Каппеля оставить Бугульму и отступать к Белебею. Затем красные начали успешное наступление на Белебей. Позднее, в июне 1919 года, перебили офицеров и перешли на сторону красных два батальона 21-го Челябинского горных стрелков полка из состава 6-й Уральской горных стрелков дивизии полковника В. М. Нейланда.^[59]

Разложение коснулось и Сибирской армии. В частности, 28 мая 1919 года в бою у села Байсарово обратились в бегство 6-й и 7-й ударные полки 2-й Сибирской ударной дивизии из состава Сводного ударного корпуса, являвшегося стратегическим резервом генерал-лейтенанта Р. Гайды.^[60] Согласно красным источникам, 30 июня 1919 года «у деревни Косотурихи (в 28 км юго-западнее Перми) сдались большевикам без сопротивления 3-й Добрянский и 4-й Соликамский стрелковые полки из состава 1-й (16-й) Сибирской стрелковой дивизии — около тысячи нижних чинов с командиром одного из полков и шестью офицерами при семи пулеметах».^[61]

Разумеется, подобное разложение было как следствием чрезмерного перенапряжения частей, в которых не хватало кадровых офицеров и которые понесли тяжелые потери в боях, так и результатом подпольной большевистской и эсеровской пропаганды среди мобилизованных сибирских крестьян, еще не успевших вкусить всю «прелесть» большевизма.

Однако своевременное сосредоточение I Волжского стрелкового корпуса В. О. Каппеля на левом берегу реки Большой Кинель (в последнюю неделю апреля 1919 года) и нанесение этим корпусом концентрированного упреждающего удара на Бузулук были единственно верными решениями, которые могли бы спасти левый фланг Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина. Разгром Южной группы М. В. Фрунзе (прежде всего 25-й и 31-й стрелковых дивизий РККА) в районе Бузулука позволил бы отбросить остатки этой группы за реку Самару, в пустынный район уральских степей и тем самым развязать руки для решительного наступления к Волге.

В период весеннего наступления Русской армии адмирала А. В. Колчака лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт продолжал службу на пароходах РБФ на Каме, являясь офицером канонерки «Кент». Описания боевых действий РБФ под командованием контр-адмирала М. И. Смирнова довольно часто приводятся в различных справочных интернет-публикациях по истории Белого движения.^[62] Большая часть из них заимствована из исследовательских работ Н. А. Кузнецова и научно-популярной книги А. Ю. Широкорада.^[63] Летопись Белой борьбы на речных просторах Волги и Камы недавно даже стала источником вдохновения для современного писателя Алексея Иванова, создавшего большой исторический роман под названием «Бронепароходы».

Весеннее наступление армий адмирала А. В. Колчака было в самом разгаре. После открытия навигации, в мае 1919 года, М. И. Смирнов во главе РБФ начал активные боевые действия, первоначально осуществляя поддержку наступления Сибирской армии генерал-лейтенанта Р. Гайды, а затем прикрывая отход отступающих бойцов этой армии.

В мае 1919 года Сибирская армия, насчитывавшая в общей сложности 54,3 тысячи штыков, 3,7 тысячи сабель, 111 орудий, 572 пулемета, наступала главными силами на Глазов, Вятку и Котлас, имея в качестве основной цели соединение с Северной армией генерал-лейтенанта Е. К. Миллера и англо-американским экспедиционным корпусом. Левый фланг Сибирской армии (так называемая Южная группа), находившийся на правом берегу Камы, никак не взаимодействовал с правофланговыми частями Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина, которые наступали значительно южнее левого берега Камы и еще 25 апреля 1919 года взяли Челны и Чистополь.^[64] Разрыв между двумя армиями в мае достигал 90 километров. Действующие на Каме корабли РБФ играли роль связующего звена. В бою под Святым Ключом, ниже Елабуги, 24 мая 1919 года корабли контр-адмирала М. И. Смирнова подбили и заставили выброситься на берег красные канонерские лодки «Терек» и «Рошаль», пытавшиеся осуществить переправу красных войск и тралить минные заграждения белых.^[65] Но 25 мая 1919 года, после поражения Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина в упорных боях на левом фланге и центральном фасе Восточного фронта, так называемая Северная группа Восточного фронта РККА — 2-я красная армия под командованием бывшего полковника В. И. Шорина (1870—1938) (он же командир Северной группы) и правофланговая группировка 3-й красной армии под командованием бывшего капитана лейб-гвардии Литовского полка С. А. Меженинова (1890—1937) численностью до 41,2 тысячи штыков, 5,1 тысячи сабель, 189 орудий, 1006 пулеметов (включая все подразделения 3-й армии) — перешла в контрнаступление и начала так называемую Сарапуло-Воткинскую операцию, целью которой был выход во фланг наступающим частям Сибирской армии и захват Ижевска и Воткинского завода.^[66] Операцию обеспечивали корабли советской Волго-Камской флотилии. В это тяжелое время М. И. Смирнов силами РБФ поддерживал артогнем сухопутные части Сибирской армии, сражавшиеся преимущественно против 2-й красной армии, обеспечивал переправу через Каму и прохождение транспортных судов, перевозил военные грузы.

По приказу командующего Сибирской армией генерал-лейтенанта Р. Гайды 27 мая 1919 года РБФ должна была содействовать войскам Южной группы генерал-лейтенанта Г. А. Вержбицкого (1875—1942), действуя на Каме между деревней Тихие Горы и устьем реки Белой. М. И. Смирнов также выделил часть сил РБФ для предотвращения переправы красных в устье реки Белой, так как большевистское командование фронта в лице бывшего ГШ генерал-майора А. А. Самойло (1869—1963) перебросило туда часть войск 5-й красной армии под командованием бывшего подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка и будущего красного маршала М. Н. Тухачевского (1893—1937).^[67] Для выполнения этой задачи контр-адмирал М. И. Смирнов 28 мая 1919 года сосредоточил основные силы РБФ у устья реки Ик, в то же время отправив часть сил на реку Белую и на Каму. Подняв свой флаг на пароходе «Волга», в этот день М. И. Смирнов руководил артиллерийским поединком между кораблями РБФ и судами советской Волго-Камской флотилии, который завершился отходом большевиков. 29 мая 1919 года М. И. Смирнов прикрывал отход левофланговых частей IV Сибирского корпуса генерал-майора П. П. Гривина (1875—1919)^[68] (3-я Иркутская и 15-я Омская Сибирские стрелковые дивизии, а также Отдельная Красноуфимская стрелковая бригада). В этот день красным удалось перерезать связь между РБФ и IV Сибирским корпусом и форсировать реку Белую, создав угрозу захвата кораблей РБФ, но попытка переправы большевиков через Каму была отбита. В этот же день начальник штаба Сибирской армии генерал-майор Б. П. Богословский (1883—1920) телеграммой просил М. И. Смирнова обеспечить отход частей левого фланга Южной группы Сибирской армии у Пьяного Бора и оказать им огневую поддержку в районе Чеганда—Пьяный Бор до устья реки Иж. Для этого М. И. Смирнов обеспечил как успешную минную постановку у Пьяного Бора, так и переправу частей Сводного Сибирского ударного корпуса полковника А. П. Степанова (1-я и 2-я Сибирские ударные дивизии) через реку Белую. В ночь на 30 мая 1919 года был осуществлен прорыв по участку реки, который простреливался красными, в Чеганду. Корабли М. И. Смирнова, прикрывая тихоходные баржи, переоборудованные в плавбатареи и плавбазы, подавили огнем красную пехоту, пулеметчиков и артиллерию, пытавшихся не допустить прорыва белых.

Но в связи с общим отходом Сибирской армии М. И. Смирнов решил отступать к Сарапулу. Утром 31 мая 1919 года РБФ обеспечивала эвакуацию вспомогательных судов и плавсредств из Каракулина в Сарапул. В то же время М. И. Смирнов прикрывал фланг отступающей 15-й Омской Сибирской стрелковой дивизии генерал-майора Н. С. Вознесенского, который вскоре ранит в поединке будущего сталинского маршала К. К. Рокоссовского (1896—1968)^[69], а также переправу на левый берег Камы IV Сибирского корпуса у Николо-Березовки. Для решения данной задачи М. И. Смирнов приказал выставить на Каме с двух сторон минное заграждение. На кораблях РБФ М. И. Смирнов эвакуировал остатки 58-го Акмолинского Сибирского стрелкового полка полковника А. И. Соловьева (1881—1933) — 340 штыков и 2 орудия. В это время контр-адмирал М. И. Смирнов потерял связь с генералом Вержбицким и для ее восстановления отошел 1 июня 1919 года на пароходе службы связи «Соликамск» в Сарапул, где застал картину спешной эвакуации города. Как вспоминал служивший в Русской армии адмирала А. В. Колчака британский доброволец Т. Джеймсон, «пройдя под Сарапульским мостом, мы заметили батарею полевой артиллерии, окапывавшуюся на огневой позиции примерно в двух милях от города. Пушки были направлены в сторону Сарапула. Трудно было поверить, что вражеские орудия стоят так близко у города, где еще недавно располагались штаб белой армии и командование водных сил. По прибытии я немедленно доложил о замеченном адмиралу Смирнову. Он ответил, что несколько минут назад получил радиограмму (его корабль был единственным, имевшим радио) о начале штурма Сарапула большевиками. Командиры кораблей собрались на совещание и решили послать два самых быстроходных судна, „Грозный“ (капитан Федосьев) и „Кент“, к мосту для удержания его до прохода флотилии в Сарапул».^[70]

Возникла опасность взрыва красными моста в Сарапуле, в результате которого русло Камы было бы перегорожено упавшими конструкциями и стало бы непригодным для прохода судов РБФ от Николо-Березовки. Под гаубичным огнем М. И. Смирнов начал эвакуацию флотилии и, как отмечает Т. Джеймсон, обеспечил охрану Сарапульского моста, выслав для этого флагман 3-го дивизиона РБФ — корабль «Грозный» — и канонерку «Кент». В ночь с 1 на 2 июня 1919 года отрезанная группа пароходов под руководством М. И. Смирнова прорвалась вверх по Каме мимо Сарапула.

Д. Н. Федотов-Уайт, хорошо знавший контр-адмирала М. И. Смирнова, рассказывает характерный случай, имевший место во время боев за Сарапул: «Стоял чудесный летний вечер, живописные берега Камы утопали в зелени. Мы с адмиралом сидели в застекленной рубке за чаем и смотрели на проплывавший мимо пейзаж. Внезапно на холме справа в двух верстах вглубь берега я заметил двойную вспышку. Опыт войны на реках (на Северной Двине. — А. М.) подсказал мне, что по нам открыла огонь двухорудийная батарея, о чем я и сообщил Смирнову.

— Тебе показалось. Они не могли так быстро достичь реки, даже если допустить, что армейские сведения о собственном положении были предельно оптимистичны.

И, прежде чем он успел это договорить, снаряд ударил в корму буксира, и раздался оглушительный взрыв. Смирнов даже глазом не моргнул.

— Тебе сколько сахара, один или два? — спросил он непринужденно.

В этот момент второй снаряд вывел из строя наше радио. В рубку со спасательными жилетами в руках ворвался вестовой и громко закричал:

— Мы погибли! Надо спасаться! Хватайте жилеты!

Смирнов бросил жилеты под стол и велел вестовому убираться к черту. К счастью, река в этом месте делала поворот, и деревья, по-видимому, скрыли нас из виду, потому что снаряды стали ложиться мимо цели. Продолжать этот бравый спектакль с чаем не было никакого смысла, и я предложил адмиралу пройти в рулевую рубку, чтобы проследить за установкой на мостике двух наших пулеметов и взять под контроль управление буксиром на случай, если мы нарвемся еще на одну батарею. К счастью, противник успел выставить только два орудия для обстрела реки».^[71]

Корабли по приказу контр-адмирала прорывались двумя кильватерными колоннами — вооруженные суда прикрывали невооруженные. Во время атаки пароходы трижды обстреливались красными батареями с берега. Одна из них, на холме у села Мазунино, была подавлена ответным огнем белых кораблей. С другой батареей, находившейся выше Мазунино, флотилия М. И. Смирнова выдержала четырехчасовой бой. У Сарапула белые пароходы сражалась сразу против трех батарей красных гаубиц и трехдюймовок, которые частично были подавлены, а также против красной пехоты. «Если фарватер не заблокирован упавшим мостом, наши шансы на спасение еще велики, — вспоминал Д. Н. Федотов-Уайт. — <…> наши суда уже шли сквозь сплошную стену фонтанов воды, поднимаемых взрывами, и стреляли в ответ по батареям, корректировщикам на каланче и пулемету. Лиддитовые снаряды «Кента» вскоре подожгли дом на горке, и пулемет замолчал».^[72]

Скорость кораблей М. И. Смирнова не превышала 8 километров в час, поэтому в них было много попаданий. 2 июня 1919 года большевики смогли потопить пароход РБФ «Статный», однако основные силы прорвались без потерь. Как писал в рапорте Верховному правителю адмиралу А. В. Колчаку М. И. Смирнов, «команда „Статного“, состоящая преимущественно из мобилизованных матросов флота, продолжала сражаться с полным самоотвержением при погружении корабля в воду, исполняя отчетливо и точно все приказания офицеров до момента снятия „Страшным“ личного состава „Статного“».^[73] Рапорт М. И. Смирнова подтверждается в воспоминаниях участника боя Д. Н. Федотова-Уайта, который много лет спустя писал:
«…команда „Статного“, стоя уже по щиколотку в воде, продолжала палить по врагу из всех орудий. Экипаж судна состоял из мобилизованных матросов-балтийцев. Они не уронили чести старого Императорского флота и не оставили своих постов, даже когда гибель корабля стала неизбежной».^[74] Именно за участие в прорыве у Сарапула Дмитрий Николаевич был произведен в старшие лейтенанты.^[75]

Впоследствии М. И. Смирнов сравнивал прорыв РБФ из Сарапула со знаменитым прорывом эскадры адмирала Д. Г. Фаррагута (1801—1870) в залив Мобиль 5—23 августа 1864 года во время Гражданской войны в Северо-Американских Соединенных Штатах: «…этот не бывавший в истории речной войны со времен Мобиля прорыв слабо защищенных судов мимо целого ряда батарей кончился для нас крайне удачно».^[76] Очевидно, подобное сравнение было вызвано воспоминаниями контр-адмирала о курсе военно-морской истории, изученном им в период пребывания в Морском кадетском корпусе, причем лекции об адмирале Д. Г. Фаррагуте запали не только в душу М. И. Смирнова. Флаг-капитан штаба воссозданной в составе ВСЮР Каспийской флотилии и первый командир белой парусной Экспедиции особого назначения на Каспийском море^[77] капитан 1-го ранга К. К. Шуберт (1876—?) впоследствии вспоминал о том, как весной 1919 года в тяжелом разговоре с британским коммодором Д. Т. Норрисом (1875—1937), подчиненным адмиралу М. Калм-Сеймуру (1867—1925), он настаивал на уважении Британией суверенных прав России на Кавказе и требовал от англичан оказать содействие походу Каспийской флотилии на занятую большевиками Астрахань и далее вверх по Волге для содействия наступлению войск Кавказской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля (1878—1928).^[78]

«Я рассчитываю, — заявлял Шуберт, — по прибытии в Петровск приложить все усилия к скорейшему восстановлению Каспийской флотилии, с которой и двинуться вверх по волжской дельте для занятия Астрахани. В дальнейшем нам предстояло бы двигаться вверх по Волге для поддержки наших сухопутных сил, которые в некоторых пунктах уже вышли к берегам реки. Для выполнения этой операции нам необходимо, конечно, ваше содействие. <…> …напомню вам о действиях адмирала Фаррагута во время междоусобной войны в Соединенных Штатах, когда он с полным успехом и при несравненно более тяжелых условиях прошел с боем вверх по Миссисипи гораздо большее расстояние». На вопрос невежественного английского офицера: «Откуда у вас такие сведения?» — К. К. Шуберт ответил: «Я окончил курс в Морском кадетском корпусе в Петербурге».^[79] Как М. И. Смирнов, окончивший Морской кадетский корпус в 1899 году, так и К. К. Шуберт, выпустившийся из корпуса на три года раньше, в 1896 году, слушали лекции одних и тех же преподавателей, сформировавшихся в эпоху императора Александра II, как известно, оказавшего военно-морскую поддержку американским северянам, на стороне которых сражался адмирал Д. Г. Фаррагут. Очевидно, эти лекции оказали особенное влияние на М. И. Смирнова, привив юному гардемарину любовь к военно-морской истории, пронесенную контр-адмиралом на протяжении всей жизни. Рискнем предположить, что нереализованная идея дерзкого прорыва белой флотилии по Каме на Волгу, на соединение с частями ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина (1872—1947), родилась у офицеров РБФ под влиянием воспоминаний о смелых операциях адмирала Д. Г. Фаррагута во время Гражданской войны в Северной Америке.

Как отмечает А. Б. Широкорад, в первых числах июня 1919 года РБФ действовала между Гольянами и Галовой (Галево), обеспечивая огневую поддержку Сибирской армии, и пароход «Суффолк», чье орудие после ремонта доставляло расчету меньше хлопот, постоянно был в деле. Гольяны несколько раз переходили из рук в руки и 7 июня были сданы красным. С 7 по 10 июня «Кент» и «Суффолк» регулярно обстреливали пехоту и полевые батареи противника. 12 июня плавбатареи «Суффолк» и «Микула Селянинович» огнем своих 152миллиметровых пушек подавили три батареи красных и уничтожили большой полевой склад боеприпасов. 20 июня канонерка «Кент» вместе с другими судами 2-го дивизиона пошла в Пермь, куда и прибыла в 5 часов утра на следующий день. Плавбатарея «Суффолк» 21 и 22 июня продолжала вести обстрел береговых целей. За два дня она выпустила 256 шестидюймовых снарядов. Исчерпав боекомплект, командир плавбатареи также приказал идти в Пермь. В это время благодаря предусмотрительности М. И. Смирнова, организовавшего на кораблях РБФ серию контрразведывательных мероприятий, удалось обезвредить большевистскую агентуру. Британский доброволец Т. Джеймсон, служивший на судах РБФ, рассказывает: «Примерно в это же время ко мне пришли офицеры контрразведки из штаба флотилии и потребовали вызвать для допроса корабельного инженера и одного из судовых механиков. Их подозревали в сотрудничестве с большевиками. Допрос сопровождался обыском, во время которого среди инструментов механика были найдены документы, неоспоримо свидетельствовавшие о подготовке диверсии с целью уничтожить „Кент“. Причастность офицера не была доказана. Я узнал впоследствии, что в русской команде буксира работал агент контрразведки, направленный к нам адмиралом Смирновым. Этот агент и раскрыл заговор. Инженер-лейтенанта перевели на „Грозный“, а к нам назначили другого офицера. Позже я слышал, что механик был расстрелян».^[80] Верховный правитель адмирал А. В. Колчак в отличие от главнокомандующего ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина активно привлекал на службу в контрразведку, государственную охрану, в подразделения милиции и ОМОНа профессионалов — бывших офицеров дореволюционной контрразведки и корпуса жандармов, что делало работу колчаковских спецслужб более результативной и эффективной, чем деятельность аналогичных структур (контрразведки и государственной стражи) на белом Юге.^[81] Очевидно, М. И. Смирнов как главнокомандующий РБФ также верно оценивал значение контрразведки для успешной борьбы с большевистской агентурой в белом тылу.

До начала июля 1919 года М. И. Смирнов во главе РБФ прикрывал сухопутные войска Сибирской армии, осуществлял их огневую поддержку. После падения Перми 1 июля 1919 года М. И. Смирнов отвел корабли РБФ в устье реки Чусовой, к селу Левшино, где по приказу контр-адмирала флотилия была разоружена из-за невозможности действовать на мелководье и вскоре полностью сгорела (до 60 пароходов). По воспоминаниям Д. Н. Федотова-Уайта, «Свой путь корабли флотилии, по крайней мере, большинство из них, закончили на погребальном костре. <…> Нефтяная пленка, покрывшая поверхность реки, вспыхнула от случайной искры, и огонь уничтожил все, что находилось в воде. Смирнов был глубоко потрясен этим событием, так как всегда проводил грань между военной необходимостью и бессмысленным уничтожением национального достояния».^[82] Был ли этот пожар, как предполагали капитан 1-го ранга Н. Г. Фомин и старший лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт, следствием небрежности (случайного возгорания слитого в реку керосина или мазута)? Или же он стал результатом целенаправленного поджога? Отдал ли М. И. Смирнов приказ о сожжении брошенных кораблей или же корабли сожгли красные, желая списать разграбленное ценное имущество флотилии на «вандализм» отступающих белогвардейцев, будто бы сжигавших «добро народное»? Сохранившиеся документы не дают на эти вопросы однозначного ответа, но скорее свидетельствуют в пользу несчастного случая, использованного большевиками для очернения своих противников.^[83] Мы все же полагаем, что кадровый флотский офицер и убежденный белогвардеец М. И. Смирнов имел полное право отдать приказ о сожжении своих кораблей в соответствии с традициями Русского Императорского флота во избежание попадания судов флотилии в руки противника. Да и нелепо представить, что М. И. Смирнов мог бы подарить большевикам корабли своей флотилии в целости и сохранности, ведь располагавшие собственной боевой флотилией красные явно не торопились использовать пароходы и лодки по их прежнему «гражданскому» предназначению.

Еще в конце июня 1919 года, в период отступления Сибирской армии на Каме, кем-то из офицеров, в частности мичманом Г. А. Мейрером, был предложен дерзкий план прорыва кораблей РБФ от устья реки Чусовой вниз по Каме в Волгу и далее вниз по Волге на соединение с войсками ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина. Такое соединение могло состояться в районе Царицына, «красного Вердена», который уже 17/30 июня 1919 года был взят доблестными частями Кавказской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля.^[84] Подобный прорыв означал бы долгожданное соединение хотя бы некоторых частей А. В. Колчака с А. И. Деникиным, отдавал бы в распоряжение П. Н. Врангеля боеспособные корабли на Волге, являвшейся основной водной транспортной артерией красного Восточного фронта, оказал бы сильное положительное моральное воздействие на отступающие войска Сибирской и Западной армий. Выход РБФ по рекам в тыл Восточного фронта РККА создал бы угрозу тыловым коммуникациям большевиков на Волге и неизбежно ослабил бы, пусть даже на незначительное время, наступательный порыв рвавшихся на Урал красных. Но этот со стратегической точки зрения абсолютно правильный план входил в противоречие с общей обстановкой развала Сибирской армии, вызванного самодурством и интригами ее командующего генерал-лейтенанта Р. Гайды. Старший лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт вспоминает о том, как в июне 1919 года он поддерживал план прорыва и предлагал себя в качестве начальника штаба группы кораблей, выбранных для этого прорыва. Но, по мнению большинства командиров кораблей РБФ, план прорыва носил характер авантюры. Контр-адмирал М. И. Смирнов должен был выехать через Тюмень в Омск для личной поддержки адмирала А. В. Колчака в трудный период конфликта Верховного правителя с генерал-лейтенантом Р. Гайдой. После падения Перми оставалось только использовать корабельную артиллерию и броневые листы, перемещенные на железнодорожные платформы, а также личный состав для усиления отступающей Сибирской армии.

Д. Н. Федотов-Уайт полагает, что план прорыва на Волгу имел вполне реальные шансы на успех: «За несколько дней до разборки судов среди офицеров стал обсуждаться план того, чтобы прорваться через вражеские позиции, атаковать красный флот и в случае успеха выйти по Каме в Волгу на соединение с войсками барона Врангеля у Царицына. <…> …я до сих пор не понимаю, почему мы не использовали эту возможность. Уже тогда было понятно, что орудия и экипажи, снятые с кораблей, не представляют особой ценности для Белой Сибири, а даже несколько прорвавшихся канонерок могли сослужить хорошую службу Врангелю, не имевшему на реке сил, сравнимых с Камской флотилией. Была, конечно, проблема нехватки боеприпасов для 130-мм пушек, стоявших на вооружении наших лучших кораблей. Многие полагали, что без эффективного использования этих орудий прорыв невозможен. Лично я считаю, что попробовать стоило».^[85] Очевидно, дефицит снарядов в действительности был только предлогом, и план был отвергнут большинством офицеров вследствие необходимости отъезда в Омск командующего флотилией контр-адмирала М. И. Смирнова, вызванного конфликтом А. В. Колчака с Р. Гайдой и угрозой раскола в Сибирской армии. Как следует из воспоминаний старшего лейтенанта Д. Н. Федотова-Уайта, М. И. Смирнов перед отъездом не настаивал на выполнении плана, отвергнутого большинством командиров РБФ, однако тот факт, что этот дерзкий план серьезно обсуждался, свидетельствует в пользу того, что его изначальная идея принадлежала нескольким офицерам флотилии, в числе которых был и Дмитрий Николаевич. Уже 7 июля 1919 года, через неделю после падения Перми и гибели (сожжения) кораблей РБФ в устье Чусовой, генерал-лейтенант Р. Гайда был снят с должности командующего Сибирской армией и арестован. Но отступление продолжалось.

Личный состав РБФ численностью около 3 тысяч матросов и свыше 100 офицеров был переброшен по железным дорогам в Тюмень. В Тюмени план прорыва моряков на Запад для соединения с силами ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина приобрел новую жизнь. 8 июля 1919 года из личного состава РБФ по приказу контр-адмирала М. И. Смирнова был сформирован Отряд особого назначения, которому была поставлена задача отправиться в расположение Уральской отдельной армии, совместно с уральскими казаками захватить Астрахань и предоставить в распоряжение генерал-лейтенанта А. И. Деникина профессиональные кадры для формирования Волжской флотилии ВСЮР. Очевидно, подобный план был разработан под влиянием прежних идей офицеров РБФ пробиваться на Волгу для соединения с частями ВСЮР. Только теперь, лишившись кораблей и в связи с тяжелой обстановкой на фронте, личному составу отряда пришлось пробиваться в Омск. В Омске этот Отряд особого назначения был 2 августа 1919 года расформирован: часть офицеров и нижних чинов, преимущественно артиллеристы, была отправлена на берега Оби и Иртыша, где формировалась Обь-Иртышская речная боевая флотилия.

После сдачи Перми старший лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт некоторое время служил в Омске в должности начальника Управления по оперативной части Морского министерства, а затем из-за разногласий с морским министром контр-адмиралом М. И. Смирновым относительно использования личного состава министерства перешел на пароходы Обь-Иртышской речной боевой флотилии, где командовал пароходом «Катунь», «неуклюжим символом интервенции союзников в России».^[86]

Корабли флотилии находились под командованием капитана 1-го ранга П. П. Феодосьева (погиб под Томском с 20 офицерами в ноябре 1919 года).^[87] Большая же часть личного состава бывшей Камской речной боевой флотилии — 1500 матросов и 70 офицеров — пошла на формирование Морского учебного батальона под командованием капитана 2-го ранга П. В. Тихменева, который вскоре получил наименование «бессмертного». Этот батальон принял участие в знаменитом контрнаступлении Русской армии адмирала А. В. Колчака в сентябре 1919 года, развернувшемся под Петропавловском и на Тоболе. В штыковом бою у села Дубровное (в наст. время Тюменская область) в ночь с 10 на 11 сентября 1919 года «светловолосый гигант»^[88] Тихменев погиб, вместе с командиром полегло 12 офицеров, в том числе друг Д. Н. Федотова-Уайта, бывший офицер эскадренного миноносца «Изяслав» лейтенант И. М. де Кампо Сципион, а также две трети состава батальона, который тем не менее доблестно удержал свои позиции.

Под Усть-Ишимом Дмитрий Николаевич на борту парохода «Катунь» принимал участие в боях против советской 51-й стрелковой дивизии будущего красного маршала В. К. Блюхера (1890—1938). Здесь он увидел эпизод боя, напоминающего «психическую атаку» из кинофильма братьев Васильевых, о котором впоследствии рассказывал Джорджу Оруэллу. «Старый вояка побагровел <…>, — вспоминает Дмитрий Николаевич. — Он встал, сунул трость под мышку и в одиночку пошел в сторону вражеских траншей. А затем я стал свидетелем одного из самых впечатляющих зрелищ за все время Гражданской войны. Отряд полковника выстроился, закинул винтовки за спину, и, молча держа строй, медленно двинулся за ним. Стали падать убитые и раненые, но цепь, не дрогнув, продолжала идти вперед. Позднее мы захватили бумаги штаба красной бригады, удерживавшей Усть-Ишим. Среди них оказался рапорт об отражении этой атаки: „С корабля были высажены какие-то иностранные части, вероятно, английские. Они волной шли на наши окопы в полной тишине и идеальном порядке так, что наши пулеметы не могли остановить их“. Красные были не в силах представить, что соотечественники могут атаковать молча и шагом. Тихий ужас от вида плотной цепочки людей, медленно идущих по песку под градом пуль, заставил красноармейцев бросить свои позиции. Наш главный калибр прямым попаданием уничтожил одно из пулеметных гнезд, подняв в воздух обломки бревен и куски тел расчета. Тем временем егеря высадились в притоке и двумя цепями пошли в обход правого фланга, чтобы зайти к траншеям с тыла».^[89] Части Русской армии адмирала А. В. Колчака оказали дивизии Блюхера отчаянное сопротивление и били будущего красного маршала, что, впрочем, уже не могло исправить общего катастрофического положения.

В октябре 1919 года личный состав Обь-Иртышской речной боевой флотилии и остатки Морского батальона были переданы для формирования двухбатальонного Морского полка в Омске. После падения Омска 14 ноября 1919 года Морской полк выступил в Сибирский Ледяной поход, но до Читы не дошел ни один боец.^[90] В конце 1919 года Дмитрий Николаевич принял участие в Сибирском Ледяном походе в рядах Морского полка и попал в плен к красным партизанам под Иркутском.

Чудом спасенный от расстрела и лагеря благодаря стойкости Верховного правителя, старший лейтенант Д. Н. Федотов-Уайт добрался до красной Москвы, где в 1920 году смог затаиться, устроиться на работу в советское учреждение, и потом перебрался в Петроград. Скрывающийся от чекистов белый офицер женился на сестре своего погибшего в бою друга, Екатерине Михайловне де Кампо Сципион, и осенью 1921 года нелегально перешел границу с Финляндией. В период пребывания на нелегальном положении в Совдепии Дмитрий Николаевич скрывался от чекистов под псевдонимом Даниила Николаевича Уайта (White). Возможно, он выбрал этот псевдоним не только в целях конспирации, но и в желании дистанцироваться от своего брата В. Н. Федотова, бывшего офицера Русского Императорского флота, ставшего краснофлотцем и советским военспецом. Уйдя нелегально через границу из Совдепии, Дмитрий Николаевич продемонстрировал простую истину, высказанную американским писателем Уильямом Фолкнером (1897—1962) в 1938 году на страницах романа «Непобежденные» («The Unvanquished»): «Они нас разбили, но не победили». С братом краснофлотцем он более никогда не встречался…

1.  Щепихин С. А. Уральское казачье войско в борьбе с коммунизмом / Вступ. ст. А. В. Ганина, подг. к публ. и коммент. Д. Ю. Дубровина. М., 2021. С. 124.

2.  Шушпанов С. Г. 4-я Уфимская генерала Корнилова стрелковая дивизия // http://kolchakiya.ru/uniformology/Ufim_shooter_div.htm.

3.  Федотов-Уайт Д. Н. Пережитое. Война и революция в России / Пер. с англ. А. Дементьева, науч. ред. Н. Кузнецов. М., 2018. С. 483.

4.  Бадиков Р. А. Юрюзанский рейд начдива Г. Х. Эйхе // Военно-исторический журнал. 2017. № 4. С. 27—32.

5.  В Русской армии адмирала А. В. Колчака официально употреблялся новый стиль (григорианский календарь). Поэтому здесь и далее даты, связанные с событиями Гражданской войны на Восточном фронте, приводятся по новому стилю. При этом как во ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина, так и в Русской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля официально употреблялся старый стиль (юлианский календарь). Поэтому в тех случаях, когда приводятся даты дореволюционного периода и даты, связанные с событиями Гражданской войны на Южном фронте, эти даты указываются как по старому, так и по новому стилю.

6.  Филимонов Б. Б. Белоповстанцы. Хабаровский поход зимы 1921—22 годов. В 2 кн. Шанхай, 1932. Кн. 1. С. 44 // http://kolchakiya.ru/uniformology/dva.htm.

7.  Манжетный М. М. Воспоминания русского полковника китайской армии. М., 2019. С. 202.

8.  Тепляков А. Г. Массовое сексуальное насилие со стороны красных партизан Сибири и Дальнего Востока // Государство, общество, церковь в истории России ХХ—ХХI веков. Материалы ХVI Международной научной конференции, г. Иваново, 5—6 апреля 2017 г. В 2 ч. Ч. 2. Иваново, 2017 С. 448—452. См. картину Ю. Б. Хржановского (1908?—1988) «Сибирские партизаны», 1927 г. в: Картины военной жизни в отечественном искусстве XVI—XX веков. СПб., 2022. С. 152.

9.  Молчанов В. М. Последний белый генерал. М., 2009. С. 144, 379.

10. Ефимов А. Г. Ижевцы и Воткинцы. Борьба с большевиками 1918—1920. М., 2008. С. 293—306.

11.  Щепихин С. А. Сибирский Ледяной поход. Воспоминания / Под ред. А. В. Ганина. М., 2020. С. 323.

12. Кутилова Л. А., Шевкунова А. С. Воспоминания Д. Н. Федотова-Уайта о событиях Великого Сибирского Ледяного похода белой армии // Социально-экономический и гуманитарный журнал. 2022. № 4. С. 179—189.

13. Серебренников Г. С., Таубе Г. Н. Памяти Дмитрия Николаевича Федотова-Уайта // Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 470; Серебренников Г. С., Таубе Г. Н. Памяти Дмитрия Николаевича Федотова-Уайт // Морские записки. 1953. Vol. XI. No. 1—2. C. 45—55.

14. Fedotoff-White D. N. Soviet Philosophy of War // Political Science Quarterly. 1936. Vol. 51. No. 3. P. 321—353; Fedotoff-White D. N. The Growth of the Red Army. Princeton, 1944; Fedotoff-White D. N. The Russian Navy in Trieste. During the Wars of the Revolution and the Empire // American Slavic and East European Review. Vol. 6. No. 3/4. Dec., 1947. P. 25—41; Fedotoff-White D. N. An Aristocrat at Stalin’s Court // American Slavic and East European Review. Vol. 9. No. 3. Oct., 1950. P. 207—217; Fedotoff-White D. N. A Russian Sketches Philadelphia, 1811—1813 // The Pennsylvania Magazine of History and Biography. Vol. 75. No. 1. Jan., 1951. P. 3—24.

15. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. Philadelphia, 1939. P. 72, 86, 95—96; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 98—99, 114—115, 125.

16. Изданы в Москве, в русском переводе Александра Дементьева, в 2018 (см.: Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч.).

17.  Граф Г. К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. СПб., 1997; Тимирев С. Н. Воспоминания морского офицера. Балтийский флот во время войны и революции (1914—1918 г.г.). Нью-Йорк., 1961; Фомин Н. Ю., кап. 1-го ранга. Краткий очерк о деятельности офицеров флота, участвовавших в антибольшевистском движении на Волге, Каме и в Сибири в 1918 и 1919 г. // Морские записки. 1958. № 2 (47). С. 40—54; Ларионов В. А. Последние юнкера. Франкфурт-на-Майне, 1984.

18. Суржик Д. В. Галлиполиец-террорист-югендфюрер: Виктор Александрович Ларионов // Исторический формат. 2020. № 3. С. 53—59.

19. Кутилова Л. А., Шевкунова А. С. Указ. соч. 179—189.

20.  Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 216; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 263.

21.  Сукин И. И. За спиной Колчака. Документы и материалы. М., 2005; Шмелев А. В. Внешняя политика правительства адмирала Колчака (1918—1919 гг.). СПб., 2017. С. 15—150.

22. Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. М., 2009. С. 117—118.

23. Там же. С. 327—338.

24. ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 472. Л. 13 (цит. по: Там же. С. 333).

25. Фомин Н. Ю., кап. 1-го ранга. Указ. соч. С. 40—54.

26. Кузнецов Н. А. Последняя операция Речной боевой флотилии // Моряки в Гражданской войне. Сб. М., 2000. С. 19; Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 219; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 269.

27. Красноусов Е. М. Шанхайский русский полк. 1927—1945. Сан-Франциско, 1984. С. 26; Толочко А. В. Н. Г. Фомин и консолидация русской эмиграции в Шанхае // Вестник Пермского университета. 2009. Вып. 4 (11). С. 113—118.

28. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 226; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 277.

29. Кузнецов Н., Петров А. Морские стрелки адмирала А. В. Колчака в Сибири. 1918—1920 // Старый Цейхгауз. 2012. № 2 (46). С. 56—67.

30. Кузнецов Н., Петров А. Там же. С. 60—67; Кузнецов Н. А. За единую и неделимую Россию! Морские подразделения на сухопутном фронте // Моряки в гражданской войне. С. 54; Буяков А. М., Крицкий Н. Н. Морские стрелковые формирования Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке России (1918—1922 гг.). Владивосток, 2015. С. 199—211; Крицкий Н. Н. К вопросу о наружных знаках отличия морских стрелковых формирований Белого движения на Дальнем Востоке и в Сибири (1918—1922 гг.) // История белой Сибири. Материалы 6-й международной конференции 7—8 февраля 2005 г. Кемерово, 2005. С. 78 // http://kolchakiya.ru/uniformology/navy_corps.htm.

31. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 207; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 254.

32. Смирнов М. И. Адмирал Александр Васильевич Колчак. Краткий биографический очерк. Париж, 1930.

33. Буяков А., Крицкий Н., Кузнецов Н. Адмиральские погоны А. В. Колчака // Цейхгауз. 2002. № 17. С. 35 // http://kolchakiya.ru/uniformology/Kolchak_portrait.htm.

34. Книпер А. В. «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…» / Сост. Т. Ф. Павлова и др., вступ. ст. Ф. Ф. Перченка, примеч. Ф. Ф. Перченка, И. К. Сафонова. М., [Б. г.]. С. 212—213, 217—218.

35. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 206—207; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 253—254.

36. Будберг А. П. Дневник белогвардейца. Л., 1929. С. 5.

37. Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. Из истории Гражданской войны на Волге, на Урале и в Сибири. В 2 кн. М., 2004. Кн. 2. С. 113—115; Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918—1920 гг. М., 2013. С. 348; Gajda R. Moje paměti: Generál ruských legií R. Gajda. Československá anabase zpět na Urál proti bolševikům Admirál Kolčak. Praha, 1920. P. 115.

38. Будберг А. П. Дневник белогвардейца. 6—7.

39. Филатьев Д. В. Катастрофа Белого движения в Сибири. 1918—1922. Париж, 1985. С. 57.

40. Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918—1920 гг. С. 464.

41. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 206; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 253.

42. Ганин А. В. Дневник барона А. П. Будберга как источник по истории Гражданской войны на Востоке России: новые находки и наблюдения // Гражданская война на востоке России: взгляд сквозь документальное наследие. Материалы II Всерос. науч.-практ. конф. с междунар. участием (Омск, 25—26 окт. 2017 г.). Омск, 2017. С. 60—66.

43. Ганин А. В. Семь «почему» российской Гражданской войны. М., 2018. С. 260.

44. Ганин А. В. Враздробь, или почему Колчак не дошел до Волги? В незабываемом 1919-м // Родина. 2008. № 3. С. 63—74; Ганин А. В. Семь «почему» российской Гражданской войны. С. 251, 272—277.

45. Гагкуев Р., Шилова С. «Инструкция» белого генерала Н. С. Тимановского об особенностях ведения боевых действий в Гражданскую войну // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2017. № 4 (11). С. 144—160.

46. Егоров А. И. Гражданская война в России: Разгром Деникина. М.—СПб., 2003. С. 171.

47. Гагкуев Р., Шилова С. «Инструкция» белого генерала Н. С. Тимановского об особенностях ведения боевых действий в Гражданскую войну. С. 148, 152.

48. Зырянов П. Н. Адмирал Колчак. Верховный правитель России. М., 2012. С. 518.

49. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 233; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 286.

50. Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1951. С. 79; Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Гражданская война. 1918—1921. СПб., 2002. С. 227—228.

51. Настоящее имя — Г. А. Виттенкопф.

52. Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918—1920 гг. C. 344.

53. Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Указ. соч. С. 221—222.

54. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 206; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 253—254.

55. Смирнов М. И. Указ. соч. С. 52—53.

56. Ганин А. В. Черногорец на русской службе: генерал Бакич. М., 2004. С. 77—78.

57. Ефимов А. Г. Указ. соч. С. 119—121; Молчанов В. М. Указ. соч. С. 125.

58. Петров П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых // Восточный фронт адмирала Колчака / Сост., науч. ред., предисл. и коммент. С. В. Волкова. М., 2024. С. 29.

59. Кирмель Н. С., Хандорин В. Г. Карающий меч адмирала Колчака. М., 2015. С. 241.

60. Симонов Д. Г. «Ударные» формирования в составе Российской армии адмирала А. В. Колчака (1919 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. 2012. № 1. С. 84—87.

61. Симонов Д. Г. К истории Отдельной Сибирской армии (декабрь 1918 — июль 1919) // Власть и общество в Сибири в XX веке. Сб. науч. ст. Вып. 3. Новосибирск, 2012. С. 130.

62. Смирнов Михаил Иванович / Общественно-исторический клуб «Белая Россия». Биографии // https://www.belrussia.ru/page-id-438.html; Смирнов Михаил Иванович / Хронос. Биографический указатель // https://hrono.ru/biograf/bio_s/smirnov_mi.php.

63. Кузнецов Н. А. Последняя операция Речной боевой флотилии. С. 19—24; Широкорад А. Б. Великая речная война. 1918—1920 годы. М., 2006. С. 66—116.

64. Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Указ. соч. С. 222.

65. Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. С. 118.

66. Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Указ. соч. С. 229.

67. Там же. С. 236.

68. См.: Симонов Д. Г. К истории Отдельной Сибирской армии (декабрь 1918 — июль 1919) С. 112—135.

69. Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1997. С. 155—156; Купцов И. В., Буяков А. М., Юшко В. Л. Белый генералитет на Востоке России в годы Гражданской войны. Биографический справочник. М., 2011. С. 111—112.

70. Джеймсон Т. Г. Экспедиция в Сибирь. 1919 / Публ. и пер. М. Новикова // Русская мысль. 2000. № 4340. 9 ноября.

71. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 227—228; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 278—279.

72. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 228—229; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 280—281.

73. Кузнецов Н. А. Последняя операция Речной боевой флотилии. С. 22.

74. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 231; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 283.

75. Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 283.

76. Кузнецов Н. А. Последняя операция Речной боевой флотилии. С. 24.

77. Григорьев А. Белая гвардия под белыми парусами // https://nvo.ng.ru/history/2006-02-10/5_belye.html.

78. Пученков А. С. Национальная политика генерала Деникина (весна 1918 — весна 1920 г.). СПб., 2012. С. 129—130.

79. Шуберт К., кап. 1-го ранга. Русский отряд парусных судов на Каспийском море // Флот в Белой борьбе / Сост., науч. ред., предисл. и коммент. С. В. Волкова. М., 2002. С. 329—330.

80. Джеймсон Т. Г. Экспедиция в Сибирь. 1919; Широкорад А. Б. Великая речная война. 1918—1920 годы. С. 113—115.

81. Кирмель Н. С., Хандорин В. Г. Указ. соч. С. 92—126.

82. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 233; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 285.

83. Коробейников А. В. О мартирологе Волго-Камского флота // Ижевско-Воткинские повстанцы в истории Гражданской войны / Иднакар: методы историко-культурной реконструкции. 2014. № 6 (23). С. 168—193.

84. Врангель П. Н. Воспоминания. М., 2006. С. 191—195; Шатилов П. Н. Записки. В 2 т. / Под ред. А. В. Венкова. Ростов-на-Дону, 2017. Т. 1. С. 303—307.

85. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 232; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 284—285.

86. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 234; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 287.

87. Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. С. 118—119.

88. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 236; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 289.

89. Fedotoff-White D. Survival through War and Revolution in Russia. P. 236; Федотов-Уайт Д. Н. Указ. соч. С. 309.

90.  Фомин Н. Ю., кап. 1-го ранга. Указ. соч. С. 40—54.