ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Н. И. Николаев. Малая Садовая и ее поэты.

М.—СПб.: Альянс-Архео, 2024

Невольно вспоминаешь Григория Ландау: «Если близкому человеку надо объяснять, то — не надо объяснять». И проще, конечно, «не надо».

Оно, однако, хоть и проще, но не лучше. С другой же стороны, объяснений, как известно, никто не читает, а привычно апеллирует к чему-то прежде слышанному-читанному и — без подробностей.

Всё же рискнем, хоть и с неизбежной редукцией-резекцией.

В предмете — ленинградская неофициальная культура, середина 1960-х — середина 1970-х, кафетерий на Малой Садовой, сообщество поэтов (А. Гайворонский, Т. Буковская) и сопутствующих им энтузиастов. Центральная фигура Малой Садовой — Владимир Эрль. Эрль — зачинатель и движитель течения Хеленуктизма (именно так: с непременной заглавной буквы). Хеленукты (Д. Макринов, Н. Аксельрод, В. Немтинов) — продолжатели Хлебникова, обэриутов (но и знатоки И. Анненского), читатели «Столпа…» Флоренского. Ленинградское стыкуется с московским: Алексей Крученых; тут и тогда же возникает общение с Леонидом Аронзоном.

Из главных свершений Хеленуктов — поэзия Александра Миронова. К настоящему времени корпус текстов Миронова доступен читателям стараниями В. Эрля и автора нынешней книги Н. И. Николаева. Миронову и посвящена едва ли не половина текстов, собранных в «Малой Садовой и ее поэтах».

Про Николаева тоже «надо объяснять» (поскольку, как мы помним, «известное известно немногим»). С одной стороны, не поэт, но верный друг своих друзей-Хеленуктов, с другой же — крупнейший авторитет в деле изучения, истолкования и публикации наследия М. Бахтина и Л. Пумпянского. То есть то сочетание художественного авангарда и науки, которое раньше было органическим, а ныне вызывает едва ли не суеверную оторопь.

Нынешняя книга не случайно имеет гриф: «Научное издание». Николаев — свидетель и участник буйного цветения Хеленуктов со всей его эксцентрикой, эскападами не только литературного, но и бытового свойства. Но при этом он обладает тем отстраняющим-остраняющим свойством, которое позволяет мемуару прорастать филологическим анализом — и обратно. Это счастливая двойственность, двусоставность.

Николаев приводит текст стихотворения Миронова «Приди ко мне отведать чаю с репой…» (1967) и замечает: «В признании этого опуса шедевром и заключается тест на понимание основ движения Хеленуктизма». Что делать читателю? Перечитывать стихотворение Миронова еще раз, и еще — или взбеситься от авторской директориальности?

Читатель книги может принять Николаева за академического джентльмена, который «академизирует» свою ленинградско-авангардистскую юность с понятной сентиментальностью и хорошими манерами.

И это «похоже на правду», но все же — только на часть ее. Николаев говорит спокойным голосом, но говорит вещи часто не слишком приятные для тех, кто уже решил, что «все и так понятно»: «В последние годы происходит неуклонное понижение статуса „неофициальной литературы“ 1940—1980-х гг. <…> …высокомерное и, более того, пренебрежительное отношение ко „второй культуре“ как второразрядной, вторичной, непрофес­сиональной и в чем-то графоманской становится преобладающим в последнее время и даже доминирующим в писаниях новейших критиков по мере ухода как столпов, так и иных почтенных представителей неофициальной литературы. И потому открываются просторы для беззастенчивого искажения их творений и их эпохи».

Тембр голоса не меняется, но меняется интонация, когда в «Воспоминаниях о поэзии Александра Миронова» Николаев пишет: «В 1991 году кончается в России собственно XIX век, единственный век в истории действенных гуманистических ценностей. Европа, а теперь, с 1991 года, и Россия вступают в эпоху „варварства“ или забвения гуманистических идеалов и культуры. О наступающей эпохе „варварства“ все говорили и пророчествовали с начала прошлого века. И вот она наступила». Потому, говоря об иных нынешних критиках, Николаев относит их к представителям тех «последних поколений, что в Бога не веруют».

Вот и удивитесь явленному синтезу науки, памяти и верности своим друзьям.

Потому — про друзей. В 1969 году Миронов написал воспоминания. Назвал их «Былое и думы». Там есть рассказ о том, как Миронов «лег отдохнуть в сумасшедший дом»:

«…на следующий день ко мне пришел Николаев и принес килограмм яблок. Я до сих пор никак не могу его за это отблагодарить.

Когда его тоже положат в сумасшедший дом, — однажды я приду к нему и отблагодарю его тем самым килограммом яблок».

В сумасшедший дом Николаева не положили, а в русской литературе эти яблоки останутся. Николаевские.

Михаил Ефимов