ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Вениамин Голубицкий

* * *

                               А. С. Кушнеру

До чего же славное это словечко — «чу́дно»,

Как уместно оно у учившего стихосложению поэта.

Рифма врет, ставя в пару ему тяжеловесное «трудно»,

Жизнь ощущается поэтом, как чудо, как чу́дность любого предмета.

И цветка, и жука, облаков над старенькой дачей,

Чашки, скатерти, крашеной табуретки,

И ты веришь, что невозможно иначе

Описать, что почувствовал, когда снег отряхнули ветки.

Да и меткой авторства это слово

Переходит от одного стихотворения к другому,

Не надоедая, поскольку снова и снова

Воспевает то, что чудесно, невыразимо и невесомо.

* * *

Форточка раскрыта, и на корточках

Снулые товарищи сидят,

Ожидая, что на жизни торжище

Есть им место…

                              Мне за шестьдесят,

Форточек нет больше. Было коротко

Время, в нем всё ждали. Но чего?

Не настало что-то. Небо вспорото,

Снег пошел. Природы торжество.

Но над чем? Над нами? Засыпающий

Мир не будет больше ждать весну.

Мы остались лишь с надеждой тающей.

С ней надолго, до весны засну.

* * *

Я не понимаю, как твой голос скрывается в телефоне,
Я не понимаю, как ток добегает до люстры, ее зажигая,
Как зарождается жизнь в материнском лоне,
Как находят дорогу на юг птичьи стаи.

Я не люблю вопросов, потому, что нелепы ответы,
Кроме детских, порожденных растворенностью в мире и верой в его объяснимость.

Я не понимаю опасений знакомых, отыскивающих потусторонних миров приметы,
Хотя ощущаю порой собственного существования нелепость и мнимость.

Я спасаюсь игрою в слова, составлением мозаик
Из случайных деталей, звуков, событий,
Которые мне странным образом подбросили, подсказали,
Совсем не ради смешных наитий или великих открытий.

* * *

«Первый снег» — дневниковая фраза.

«Вот и лег на поля первый снег…»

Не был в этих полях я ни разу,

Не достиг и в словесности нег

Сочинителя этого свойства.

Вот он, первый, кружит за окном.

Ни к чему записное геройство,

Дома мы этот день проведем.

Дневников нет. Подальше откинем

Подходящую, в общем, тетрадь.

Не черкали в ней что-то доныне,

А теперь ни к чему начинать.

Но как здорово было бы. Дата.

«Первый снег…» И ни слова затем.

Чтоб наткнуться на запись когда-то,

Исчерпав скудный перечень тем.

* * *

Я коллекционирую звуки:

Вот дождь заплясал по дачной клеенке стола,
Заскрипела открываемая дверца бабушкиного буфета,
Мяукнув, по карнизу соседская наглая кошка прошла.

Щелкнул выключатель — кому-то не хватает света.

В стакан бьет тугой высверливающей струей кипяток,
На ветру шелестят забытой книги страницы.

Каждый звук неповторим и ужасно далек,

Каждый, однажды случившись, может не повториться.

Шипение пластинки, пока еще первую ноту не взял скрипач,
Во дворе выбивают ковер — теперь уже архаичное смешное занятие,
Куклы, вымечтанной дочкой, надоедливый визгливый плач,

Очереди до утреннего открытия пивной, переругивания и проклятия.

И ничего сентиментального, просто памяти магнитофон

Включается когда захочет, воспроизводит записи в беспорядке.

И ревущего самолета на взлетной полосе громогласный разгон

Не заглушает маминого ежевечернего шепота над моей кроваткой.

* * *

Хочется, чтобы запомнили, каким был.

Но запомнят все-таки, каким стал

Или на фотографии парадной застыл…

Бьет волна настойчиво о причал.

Ждущий пароходика, кто он? Я?

Мне к другому берегу отплывать,

Есть ли кто-то ждущий там? Там друзья,

Коих смог до времени потерять?

Мне в момент отплытия сколько лет?

Я по верхней палубе пробегусь?

Ветер там хозяйничал, яркий свет

Гнал подальше с палубы злую грусть.

Ну, гуди басо́вее, пароход!

А шлепки колесные по воде,

Как тогда, в давнишний счастливый год.

Вот таким и помните. Где я? Где?