ЭССЕИСТИКА И КРИТИКА

ИРИНА ЧАЙКОВСКАЯ

Нина Аловерт, которая не перестает удивлять

Слово «фотограф» лишь в малой части отражает то, чем занималась Нина Аловерт там (в Советской стране до эмиграции в 1977 году) и тут (в Америке после эмиграции). Хотя подзаголовок последней ее книги «Две жизни» (Frankfurt am Main, 2024) именно таков: «Воспоминания театрального фотографа». Это книга далеко не только фотографа, но и ценителя, эксперта, театрального критика, к тому же настоящего писателя.

Нине Аловерт-писательнице подвластны разнообразные жанры. Ее книга десятилетней давности «Разговор по душам» (СПб., 2014) — диалог с реально существующим человеком Лео Боде, о людях, не всегда стыкующихся, бывает, и не согласных на компромиссы, но сохраняющих взаимное уважение и тягу друг к другу. Это важно для общего понимания позиции Нины Николаевны в наши дни и в нашей жизни. Книги ее — всегда диалог с теми, о ком она пишет или кого запечатлевает на снимках. Тем более интересно, когда объектами ее внимания становятся такие личности, как Борис Эйфман, Андрис Лиепа, Михаил Барышников… Да и в области литературы широко известны ее снимки таких писателей, как Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Известный портрет Довлатова работы Нины Аловерт — в кожаной кепочке, задумчиво и грустно глядящего куда-то в сторону, мимо нас — как кажется, выражает самую суть этого писателя, автора «смешных» сочинений.

Притом что Нина Аловерт действительно работала театральным и балетным фотографом, книга говорит: перед нами необыкновенно талантливый писатель, необыкновенно талантливый искусствовед, необыкновенно талантливый фотохудожник и необыкновенно талантливый по своей природе и сути человек.

Но давайте по порядку. Хотя, по правде сказать, такую книгу, как «Две жизни», читать я начала с конца, с рассказов. После них идут только «Избранные фотографии». Объясняется мое «обратное» чтение просто: хотела узнать Нину Аловерт с этой, не знакомой мне стороны — как автора художественной прозы.

Отдельные главы «Воспоминаний» я читала раньше, до появления книги, когда Нина Николаевна присылала их в наш русско-американский интернет-журнал «Чайка». Сейчас мы продолжаем публиковать главы, не включенные автором в книгу, среди которых истории Александра Линева, Александра Годунова… Великолепные тексты, сопровождаемые не менее великолепными снимками. Несколько фотографий солистов балета украсили обложки бумажных альманахов, составляемых ежегодно из лучших материалов «Чайки». И уверяю, трудно придумать что-то более привлекательное…

Был соблазн сначала написать про поразившие меня рассказы. Но решила начать с другого.

Необходимо сказать несколько слов о человеческих качествах Нины Аловерт, легко просматриваемых и за этими рассказами, и за воспоминаниями об артистах, балетных и друзьях.

На первое место я поставлю такое качество, как безрассудную и безоглядную смелость. Качество это, скорей всего, было унаследовано ею от матери, поддерживавшей дочь на всех этапах жизни и во всех ее «безумных» начинаниях. Именно ей книга посвящена: «Памяти моей матери, Елены Александровны Тудоровской, благодаря любви и поддержке которой я прожила две жизни». Елена Александровна, будучи студенткой 3-го курса Петроградского университета, была арестована: из двенадцати лет брака с ссыльным Николаем Аловертом шесть провела в разлуке с мужем — по разным ссылкам, и до конца жизни так и не знала, что он расстрелян. Ребенка, родившегося в Ленинграде 21 сентября 1935 года, Елена Александровна растила и воспитывала сама, хотя и в окружении своей «правильной» профессорской семьи.

Смелость и безрассудство проявлялись у Нины Аловерт по-разному, но на протяжении всей жизни. Могла сделать научную карьеру — однако, не дописав диссертацию по истории, пошла на зов Театра. И то сказать — позвал сам Николай Акимов, создатель и режиссер Ленинградского театра Комедии. Могла «благополучно» создать семью, но шла за своими чувствами, влюблялась, рвала с мужьями и уходила — в очередной раз — в свободное плаванье. Так же решительно уехала из страны, из любимого Ленинграда, от друзей и бывших мужей, одна, с двумя детьми…

Еще два качества — преданность друзьям и способность любить. Назову также какую-то глубинную доброту. Скажу, что, когда в первый раз увидела фото Нины Аловерт в «Фейсбуке», сразу подумала: какое хорошее, доброе лицо. Эту доброту можно ощутить даже на расстоянии. Мы с Ниной Николаевной никогда друг друга не видели, время от времени обмениваемся короткими записками, но я постоянно ощущаю идущее от нее тепло.

И вот поразительно. В итоге все сложилось. Дети выросли и стали помощниками, Нина Аловерт занялась любимой работой, оказалась в ней востребованной; ее ценят и награждают, ее книги и альбомы издаются, ее фотографии — артистов и танцоров — признаны во всем мире, считаются лучшими… И кажется, я поняла, в чем тут секрет: в них живет Нинина любовь к тем, кого она фотографирует.

Еще об одном свойстве, присущем Нине Аловерт, следует сказать особо — в связи с ее профессиональной деятельностью. Чувство красоты, переживание красоты, наслаждение красотой, доводящее до экстаза, до слез. В одном месте своих воспоминаний писательница говорит о том состоянии, в которое впала при виде Вестминстерского аббатства в Лондоне: «Подошла к воротам и рыдаю, просто вот рыдаю, слезы так ручьем и текут: сердце красоты этой смертельной не выдерживает».

Не так давно видела я фильм якутского режиссера Любови Борисовой «Не хороните меня без Ивана». Там один из героев, простой парень-якут, впадает в летаргический сон от каждого «укола» красотой — увиденного пейзажа, художественно вылепленного сосуда, прекрасной женщины. Воспринималось это мною как своеобразный художественный прием — гипербола. Но вот — с Ниной Аловерт это происходит на самом деле. И я уверена, что лучшие ее снимки несут как раз такой «укол» красотой, переданный автором фотографии ее зрителям.

О ее замечательных фотографиях, вызывающих удивление тем, что камера запечатлела артиста именно в момент, когда он находится на пике своей роли, своей сцены, своего прыжка, хорошо говорить, соединяя их с помещенными в книге — в первую очередь с балетными — зарисовками и фотографиями. Но даже в эпоху работы в драмтеатрах (она у Нины Аловерт предшествовала ее «балетной» биографии) снимки обычно запечатлевали то главное, что содержалось в спектакле.

Вижу это и в фотографиях Акимова, где и в позе, и в выражении лица при разговоре с самыми обычными людьми заключены яркая эксцентричность и энергетика (сам Мастер оставил чудесную фотографию Нины с воздушным шаром, а также ее шутливый длинношеий профильный портрет (его мы, с разрешения владелицы, использовали для обложки одного из альманахов). Был Николай Акимов явно расположен к молодой театралке, взятой им на работу заведующей театральным музеем. В тексте можно узнать его в некоем N, благородно не воспользовавшемся ситуацией, когда девушка в минуту отчаяния (вот они, уколы первой любви!) назначила ему свидание.

И в фотографиях актеров акимовского театра Комедии, таких как Милиндер и Ульянова, особые моменты их игры подсмотрены зорким и любящим глазом. Столь же выразительны и фотографии Юрского, которому посвящены две замечательные главы «Сергей Юрский в Ленинграде» и «Сергей Юрский в Нью-Йорке, Москве и СПб.».

Но, конечно, фотографии балетных — Улановой, Вечесловой, Долгушина, Нуреева, Макаровой, Минца, Осипенко, Барышникова (всех не перечислить, как и описание высочайших точек их жизни на сцене), бесспорно, принадлежат к лучшим страницам книги.

Нина Аловерт — ленинградка, петербурженка. В ее родном городе, в Балетном училище Вагановой, зародился тот высокий балет и тот особый «петербургский стиль», который принес славу российскому балетному искусству. Корифеи вышли из этих стен.

Фотографий Улановой у Нины Аловерт немного. Увидела она ее девочкой в «Спящей красавице», было это в далеком 1947 году. Но первое, невероятно сильное впечатление, как и первая любовь, осталось с Ниной на всю жизнь.

Да и есть ли в мире человек, на которого танец Улановой, даже в плохой записи, не произведет впечатление? Скажу про себя. Так получилось, что фильм-балет «Ромео и Джульетта» (1954) с Галиной Улановой я посмотрела сразу после просмотра дзеффиреллиевской картины с юными актерами в роли шекспировских героев. Сопоставление было настолько разящим, так удивительна, наивна, изысканна, проста, поэтична и невероятно прекрасна была Джульетта Улановой, такая трагедия была сыграна-прожита ею в финале, что не шло это ни в какое сравнение с юной миленькой итальянской Джульеттой…

Несу это впечатление через всю жизнь.

Не могу не привести здесь поразившую меня мысль Нины Аловерт о творчестве балерины:

«Галина Уланова была не просто великой балериной. С моей точки зрения, она была уникальным „голосом времени“. Героини, которых она воплощала на сцене, обладали врожденным чувством собственного достоинства. Они гибли под натиском грубой силы или в результате предательства, их звали Мария, Джульетта, Жизель, но в каждой роли балерина оставалась верной своему предназначению: в самый страшный сталинский период она всем своим творчеством утверждала, что нравственность бессмертна».

Схожую мысль я нашла в ее рассказе о работе балетмейстера — Юрия Григоровича:

«…какой тревожный, неустроенный мир, полный драматических коллизий и нравственных ловушек, создал в своих балетах и в редакциях классических балетов Юрий Григорович! И все это — в советское время, вопреки показному оптимизму, в самом официозном театре страны. Балетный феномен! Сам Григорович, как и ранее Уланова, отнесся к моему толкованию его творчества с недоумением. „Нина, я не космический Юрий, я просто Юрий“, — сказал он мне. Но сам художник не обязан понимать, в чем его миссия».

Хорошо, когда на дороге художника встречается такой человек, как Нина Аловерт, способный «объять и осмыслить» его творчество в целом.

Балетные режиссеры… о, это особый класс людей, как правило, увлеченных, имеющих свои «завиральные» идеи. Нина Аловерт столкнулась с несколькими из разряда самых талантливых, даже гениальных. На заре жизни ей довелось танцевать в самодеятельном кружке, руководимом «закрытым» властями Касьяном Голейзовским; в разное время она видела постановки Леонида Якобсона, общалась с Олегом Виноградовым, Юрием Григоровичем, Борисом Эйфманом… В книге мы найдем их всех.

Мне было интересно прочитать про двух таких разных художников, как Григорович и Эйфман. Путь обоих был достаточно тернист, и оба были не слишком склонны к конформизму — с дирекцией ли театра, с артистами ли труппы. Григорович большую часть жизни проработал в Большом театре, поддерживая и укрепляя славу «лучшего в мире» русского балета. Эйфман так и остался «питерцем», ценой невероятных усилий, преодолевая сопротивление системы, создал свой театр, с особым лицом, со своим влюбленным в его поэтику зрителем. Оба — бесспорные гении, но такие непохожие по своему типажу. Об Эйфмане Нина пишет так: «Бледный, смуглый, с печальными глазами еврейского пророка…» «Балетмейстер должен быть как шаман» — это Эйфман. Про Григоровича такого не скажешь, он, пожалуй, — «атаман», предводитель…

Посмотрите на их портреты, созданные Ниной Аловерт, там вы найдете и то, что написано словами, и кое-что еще, привнесенное искусством фотографа!

Солисты балета… За судьбой Михаила Барышникова, «Маленького принца», автору довелось следить еще со времени его учебы в Вагановке. Его творческий путь восстановлен скрупулезно и любовно.

Выписываю небольшой кусочек из воспоминаний Нины Аловерт о необыкновенном дуэте совсем еще молодого Барышникова с солисткой Большого театра Натальей Бессмертновой. Барышников станцевал этот дуэт вопреки запрету директора Кировского театра, поставив на кон свое в нем пребывание.

«…в тот незабываемый день в атмосфере нервозности, зависти и восхищения Жизель — Бессмертновой и Альберт — Барышникова казались существами из иного мира, а их дуэт виделся нам символом вечной любви и красоты, не подвластной времени и злобе дня. Говорят, пленку, на которую был снят дуэт, „смыли“, как только стало известно, что Барышников остался на Западе. У меня же сохранились мои фотографии».

Слава богу, фотографии сохранились и для нас, зрителей. На них можно полюбоваться в книге.

Здесь к месту будет сказать, что Нина Аловерт дает несколько описаний партии Альберта и Жизели, сыгранных и прочувствованных по-своему разными танцовщиками и балеринами — Барышниковым и Долгушиным (в паре с Макаровой!), Улановой и Вечесловой. Читать описания того, как большие артисты воплощают эту драму любви и предательства (в чем-то она напоминает пушкинскую «Русалку») чрезвычайно увлекательно.

Но вернемся к Барышникову. Думаю, не забудется обоими, что Нина Аловерт первой из друзей «Миши» переговорила с ним по телефону после знаменитого «побега».

Пожалуй, пора написать про рассказы. Читала — удивляясь и радуясь, что столкнулась с необычным и интересным писателем. Яркие и сочные истории, не похожие ни на какие другие, разве что свободной манерой и очень живым авторским голосом схожие с довлатовскими. По-видимому, Довлатов почувствовал «родственность» в Нининых писаниях, так как приветствовал появление уже первого ее рассказа и поощрял в создании прочих. Рассказы писались «первые семь лет» (1979—1986), начавшись почти сразу по приезде в Америку, и, как мне кажется, помогали Нине Аловерт — одной, с матерью-пенсионеркой и двумя невзрослыми детьми, подвизавшейся на случайной, скудно оплачиваемой работе, — элементарно морально выживать…

Нельзя сказать, что они бессюжетны — все рассказы о любви. И мы нисколько не сомневаемся: это не придумано, рассказывается о себе. И даже есть в них герой, некий Шверубович, художник. Судя по всему, никакого отношения к знаменитому артисту Василию Качалову, по паспорту Шверубовичу, герой не имеет; возможно, писательница, человек театральный, выбрала это имя по какой-то своей ассоциации.

Сказать, каков он, тот, в кого Нина так безоглядно влюбилась в Америке, я не смогу. Героиня видит его сквозь призму своих чувств и настроений, таких разных в разных обстоятельствах.

Рассказы эти совсем не бытовые, хотя вроде и о быте и носят такие простые названия («Как я искала квартиру», «Один день из жизни, или Неприятный Шверубович», «Милка в кружевах»). Но бывает так, что действие в них перетекает из реальности в какое-то иное измерение, и вполне реальное метро «сказочного», «любимого» и «как будто не людьми построенного» Нью-Йорка становится вдруг местом безумного наваждения, сомнамбулического сна: «…мы спускались и покидали Землю, звезды гасли у нас над головой»…

Бывает ли любовь счастливой? В этой книге — нет. В разделе «Воспоминания» есть рассказ о первой любви — любви драматической, не имеющей счастливого конца. Солист балета, был он женат и не единожды, имел ребенка — и роман этот был сложный, с надрывом, переживаниями с обеих сторон и в общем вполне безнадежный. Но удивительны воспоминания, оставшиеся в памяти:

«…был сильный ветер, и ветка ударяла в окно. <…> …ехали вдоль Малой Невки?.. по реке шла ледяная крошка, издавая хрустальный звон. А в мире была абсолютная тишина. И хрустальный звон над рекой. Словом, это была пасхальная ночь».

От этого чувства Нине удалось избавиться только через пятнадцать лет; в его последней записке к ней было написано: «Ты удивительный человек и более чем друг. Спасибо тебе за уникальное отношение. Ты сделала для меня то, что не сделал ни один человек». В конце рассказа об этой прошедшей через всю жизнь, мучительной первой любви читаем: «Так разве не была мне послана судьбою счастливая любовь?»

Редкое свойство — несмотря ни на что и вопреки всему — ощущать себя счастливой!

Рассказать обо всем мне явно не удастся. Еще раз повторю, что книга большая, состоящая из четырех частей («Семейный альбом», «Ленинградский альбом», «Нью-Йоркский альбом», «Соединяя берега»), прослойки — «О работе театрального фотографа», рассказы и избранные фотографии.

Такое разножанровое построение — мемуары, искусствоведческие зарисовки, художественные тексты, фотоальбом — обусловливает возможность видеть в книге разное: можно читать, можно рассматривать фотографии, сопровождающие текст, а можно сосредоточиться на уникальных фотографиях, собранных в конце книги. И все будет интересно.

В заключение скажу, что для любителей театральных сплетен и закулисных интриг в книге Нины Аловерт поживы не найдется. Она — о высоком искусстве и о людях, которые его делают и ему верны. Великое счастье, что есть преданные театру ду´ши, наделенные талантом, вкусом и мастерством, чтобы создавать такие книги, как эта, снабжая их невероятной красоты фотографиями.