ПРОЗА МОЛОДЫХ

Надежда Келарева

Прощение

Рассказ

Машина подъехала к церкви. Отворив водительскую дверцу, вышел священник. Он бодро огляделся, открыл багажник и вытащил сумку со служебным облачением. Следом выбрались две женщины: обе невысокие, обе в юбках.

— Ох, ноги-то! Совсем затекли! Ехали-ехали… Пылища! Хоть глаз выколи! — охала та, что постарше.

— Ладно тебе, Татьяна Федоровна. Главное, успели, — батюшка мягко улыбнулся. — Алена, бывала ты здесь раньше?

И та, что помоложе, тихо ответила:

— В первый раз…

К гостям подбежал человек, неподалеку пасущий коров. Он опустил седую голову, и батюшка его благословил.

— Осторожнее, на мины не наступите, — предупредил пастух, — и калитку закрывайте, от живности. Ну как доро`га?

— Всё слава богу! — ответил батюшка.

Небо, сплошняком затянутое сизыми облаками, как будто отсутствовало. Повсюду рос иван-чай вперемешку с пижмой. Ильинская церковь стояла на угоре. Маленькая, деревянная, она скорее напоминала часовню. Около нее женщины заприметили потемневший столб с картой соседних деревень.

— Вот здесь я родилась… — сказала Татьяна Федоровна и ткнула на точку с названием Чекýево.

— А у меня мама из этих мест, — ответила Алена. — Деревня Бýкоборы. Во-о-он она. Рядом.

— А живет там кто-нибудь?

— Лет тридцать уж никого не осталось. Жалею, что фотографии не вывезли. Да иконы старинные… А сейчас поздно, все давно растащено.

Вздохнули обе, перекрестились и пошли внутрь. Батюшка уже готовился в алтаре.

Было раннее утро, и церковь еще пустовала. Каждому шагу скрипом отвечали половицы. Священник вышел, переменив черное одеяние на золотое, богослужебное.

— Батюшка, часто службы-то здесь али как? — звонко, нараспев спросила Татьяна Федоровна.

— Да не то чтобы. Некому здесь служить. Разве что кто приедет, как мы. А так, иногда…

— И певчих, значит, нету?

— Нету, милые. Вы сегодня вдвоем.

На подоконнике стояли полевые цветы — васильки, ромашки, колокольчики. И видно было, что сорваны накануне. Значит, ждали. Готовились. А икон оказалось немного. Некоторые совсем выцвели, побелели.

За окном разгулявшийся ветер все вдохновеннее раскачивал деревья. От стен тянуло сыростью. В полумраке обе женщины по очереди поцеловали Богородицу и стали на клирос. Переговариваясь полушепотом, они сверились, что за чем петь, открыли книги и начали читать «Часы».

Народ потихоньку подтягивался. Хромая старушка, набрав в лавке свечей, принялась расставлять их по подсвечникам и зажигать лампадки. Мгновенно все оживилось, стало правильным. Как будто только этого и не хватало, но в темноте было трудно догадаться. Пришла семья с грудным ребенком, тот разревелся, и семья ушла. Пришел мужчина в камуфляжной робе, а за ним — пожилая женщина, держащая за руку внучку в кукольно-розовом платье. Девочка весело крутила головой и то и дело что-то спрашивала у бабушки. Следом вошла бледная девушка в черном платке. Когда началась литургия, молилось человек пятнадцать. А это уже полдеревни.

Большая радость — служба на Ильин день. Многие захотели исповедаться. Девушка в черном долго разговаривала с батюшкой, потом села на лавку в дальнем углу. Рядом, тяжело дыша, сидел старик. Непросто ему далась дорога. А свечи дышали легко и бесшумно.

— Старый я стал совсем… — глухо сказал старик, и ветхий голос его не сразу добрел до девушки.

— Это хорошо, у вас жизнь была. Длинная.

— Старый я стал совсем… — еще тише повторил он. Голова его была опущена. В прозрачных руках он держал серую кепочку. Но, крестясь, выронил ее под скамейку. Девушка сняла с безымянного пальца кольцо и, подержав недолго на ладони, снова надела:

— А мы вот свадьбу сыграть хотели…

Подбежала бойкая старуха и прошебуршала:

— Вася! Ты хоть успел? Впереди ж стоял… Гляжу — куда делся… Пойдем, пока еще можно, вставай-вставай!

И она помогла ему подняться. А девушка осталась сидеть.

Алтарником оказался тот самый пастух, который встречал гостей. Только вместо резиновых сапожищ на нем были ботинки, а вместо свитера — стихарь. Когда священник огласил «Во-о-нмем, ми-и-ир всем!», пастух уже вынес аналой и раскрыл книгу. Голос его — ровный, глубокий — звучал одновременно торжественно и просто. Как будто молиться для него было так же естественно, как ходить за скотиной.

Утренняя сырость рассеялась. Надышали.

— Алиса, стань спокойно! Хватит крутиться, — строжила внучку бабушка.

— Я уста-а-ла. Скоро домой?

— Можешь отдохнуть на скамейке.

Алиса старалась. В свои шесть с половиной лет она выстояла практически половину службы! Вернее, выходила. А иногда — вы́бегала (из-за чего бабушка, конечно, ругалась).

Сначала таинственный полумрак и необычное пение заворожили ребенка. Девочка рассматривала иконы, наблюдала, как молятся взрослые, и даже пыталась за ними повторять. На первой в жизни исповеди Алиса честно призналась, что прятала фантики от конфет под бабушкин ковер, а часть супа вылила в кошачью миску. Но время тянулось, а служба никак не заканчивалась.

И вскоре все показалось таким медленным, таким однообразным, таким скучным! И Алиса начала придумывать собственные развлечения. Несколько раз она очень быстро перекрестилась. «Не кривляйся!» — мгновенно отреагировала бабушка. И опять: «Не можешь нормально стоять — сядь!»

И Алиса послушно побрела к скамейке, рядом с которой обнаружила невысокий столик со свечами, воткнутыми в песок. «А что, если…» — блеснуло в Алисиных глазах, и она, недолго думая, изо всех сил дунула. Погасли четыре свечи. Неплохо для первого раза! Алиса уже приготовилась ко второй попытке, как вдруг услышала:

— Отойди от свечей.

Она вздрогнула и обернулась. Голос принадлежал суровой девушке в черном. «Сейчас бабушке нажалуется!» — подумала Алиса.

— Зачем ты это сделала?

Алиса молчала. Она знала, что девушку зовут Ниной и что у той недавно случилось «большое горе». Нина приехала в деревню неделю назад к тете Шуре и была ей то ли дальней родственницей, то ли просто знакомой. В общем, раньше Нину здесь не видели. А сейчас она рассерженно ждала ответ.

— Ну?

— Я хотела… Как на день рождения. Когда торт… И желание загадывают.

— И где здесь торт?

Алиса снова не отвечала. Глаза ее заблестели.

— Ладно… Послушай. Это не просто свечи. Когда люди умирают, за них можно помолиться. И поставить свечку.

— Зачем?

— Чтобы им там стало легче.

— На небе?

— На небе. Чтобы они знали, что их помнят. И любят… Понятно? А ты взяла и задула.

— Я случайно.

— Что ж…

На клиросе запутались, и опять стало слишком тихо. Батюшка что-то шепнул, повернувшись в сторону клирошанок. Нашлись. Запели.

— Если случайно…

Нина вытащила из песка горящую свечу.

— Как тебя зовут?

— Алиса.

— Алиса… Будем исправлять…

И они, бережно держа вдвоем одну свечу, зажгли погасшие.

Нина перекрестилась, Алиса тоже.

— А Боженька меня простит? — Алиса с тревогой посмотрела на Нину.

— Конечно, простит. Он добрый.

И Алиса подумала, что не такая уж Нина страшная. Особенно когда улыбается.

Подошла бабушка.

— Она вам не мешает? Всё в порядке?

— Что вы… Всё хорошо.

— А то ведь шально́ место… Пойдем, причастие уже.

Она взяла внучку за руку:

— Твое церковное имя — Александра, поняла?

Алиса кивнула.

И они стали в очередь.

— Подходя к чаше, четко и громко произносите свое имя, не толкайтесь, не торопитесь. Все успеют. Сначала причащаются мужчины и дети, — наставлял батюшка.

Хромая старушка уже приготовила хлеб и теперь разливала вино.

— Тело Христово приимите, источника безсмертнаго вкусите, — запели на клиросе.

— Вася! Давай-давай, не тормози! — направляла своего старика старуха. — Можешь, помрешь завтра, так хоть причастишься, даст Бог…

— Имя? — спросил у него священник. Но тот только хлопал глазами.

— Василий он! — ответила за мужа старуха.

Нина тоже причастилась. Тетка, у которой она жила, весь вчерашний вечер твердила о благодати: «Сходи! Легче станет! Спаси Господи!» В городе Нина в церковь ходила редко. Верила. Но все как-то не до того было. Но вот причастилась, а легче почему-то не стало…

— А теперь берите иконы, кто какие хочет. Будет крестный ход, — сказал батюшка.

И люди взяли иконы. Илию Пророка нес мужчина в камуфляже. Алтарник держал Евангелие, а чашу вручили Василию.

Только спустились на улицу, как вдруг задребезжал женский крик:

— Ах ты, старый дурак, чего творишь!

И загудели с разных сторон:

— Не туда!

— Вася! На эту сторону!

— Елки-палки!

Ошибся Василий. Встал справа от священника, а надо — слева. Это его старуха первой возмутилась. Крикнула по привычке и только потом сообразила.

— Василь Петрович! Сюда! — передвинул его алтарник.

Старик обеими руками сжимал чашу. Он только и думал, как бы ее не опрокинуть и самому не шлепнуться. Перед Богом не оплошать.

— Мы на службе… — батюшка оглядел прихожан.

Все замерли.

— Вот мы вроде бы ходим в церковь, исповедуемся даже, а порядков не соблюдаем, — в голосе священника зазвенела строгость. — Не знаем порядков-то! Послушайте, разве так можно? Если вы пришли к Богу, то будьте добры его уважать, а уважение — это и есть соблюдение порядков!

«Ничего, — вспомнила Алиса, — Боженька добрый, Он всех прощает…»

А батюшка высказался и отчего-то смутился. И уж дальше, останавливаясь, особенно щедро кропил святой водой. А Василий Петрович растерянно смотрел в толпу, вставая уже, как полагается, с нужной стороны. Внезапно заморосило. И кто-то громко подытожил:

— Вишь, и с неба закропило!

Заобсуждали, встрепенулись:

— Ох, чувствую, гроза будет!

— Проедет-таки Илюша на колеснице!

— Слава богу! Дождались!

— А по прогнозу-то! Без осадков сказано!

— Не, ну где это видано, чтоб на Илью да без дождя!

— Вот тебе и без осадков!

Дождь усиливался.

Когда все вернулись в церковь, Нина осталась на улице. Ей вдруг вспо­мнилось, как в детстве они с подружкой выбегали из родной хрущевки под точно такой же ливень. Ошалевшие от радости, они здоровались с дождем и хохотали, а промокшие насквозь футболки прилипали к животам. «А здесь, — вдруг подумала Нина, — ливень совсем другой». Пахло хвоей. Казалось, лес, и так окружавший деревню, подошел совсем близко. Под угором начинались низенькие, потемневшие от дождя избы. У покосившегося забора лежали укрытые брезентом дрова. Повсюду росла растрепанная трава. Нина дышала.

А в церкви заканчивалась служба. Алиса подошла к старику:

— Дед Вась! Ты грустишь?

Тут она увидела под скамейкой серую кепочку и вытащила ее из пыли.

— А я уж думал, всё… Посеял где-то… Спасибо…

Девочка аккуратно положила кепку ему на колени и побежала к бабушке.

Священник поздравил прихожан с праздником. И вдруг, во время проповеди, обратился к старику:

— Василий Петрович, ты прости меня, наругался я на тебя сегодня!

Но никто не ответил.

— Василий Петрович! Василий…

— Да он глухой совсем! — объясняли из толпы.

— Василий Петрович — еще громче повторил батюшка. — Василий Петрович, прости меня, говорю! Зря я на тебя сегодня!

Но Василий Петрович не слышал. Он сидел на привычной скамейке в своем уголке и блаженно улыбался.