ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Полина. Переписка пушкинского времени, найденная в Зимнем дворце / Автор-сост. А. В. Конивец.

СПб.: Изд-во Государственного Эрмитажа, 2024

Тот случай, когда лучше сразу дать длинноватую, но прямую цитату из авторского предисловия:

«Во время очередного ремонта в Зимнем дворце под полом третьего этажа была найдена пачка старых бумаг. Разрозненные местами поврежденные листочки оказались частью архива знаменитой певицы XIX века фрейлины Прасковьи Арсеньевны Бартеневой. Голосом Полины Бартеневой восхищались современники. Пушкин вписал в ее альбом стихотворные строки; Лермонтов посвящал ей стихи, Глинка доверял исполнение ведущих партий в своих операх. В письмах упоминается множество известных людей, некоторые принадлежат к близкому окружению Пушкина. Среди них граф Михаил Юрьевич Виельгорский, Елизавета Михайловна Хитрово, графиня Екатерина Федоровна Тизенгаузен, княгиня Мария Васильевна Кочубей, супруга министра финансов Екатерина Захаровна Канкрина, графиня Анна Владимировна Бобринская, княгиня Наталья Степановна Голицына — внучка знаменитой „Пиковой дамы“, княгиня Евдокия Ивановна Голицына, известная под именем „княгиня Ночи“. В наши дни найти автограф человека из окружения Пушкина — уже событие, и то, что эти письма, написанные при жизни поэта людьми, которых он знал, дошли до нас, — настоящее чудо».

Публикация чуда приурочена, понятно, к 225‑летию со дня рождения Пушкина. Поскольку чудо, то и издано чудесно, на прекрасной бумаге, с дивными иллюстрациями (видовое, портретное, факсимиле писем).

И — как говорил по другому поводу один шекспировский персонаж — «Кто смеет больше, тот не человек».

Ибо, конечно же, в расшифровку и перевод текста писем (большинство по-французски) вложено много труда. И ничуть не меньше — в комментирование тех самых «упоминаний множества известных людей».

И тут… и вот тут… то ли прятать глаза, то ли продолжать юбилейно улыбаться, но глаза все-таки прятать.

Поскольку книга называется «Полина», то впору предположить, что она и впрямь посвящена певице Прасковье-Полине Бартеневой. Которая и впрямь была петербургской знаменитостью 1830‑х. И Пушкин тут, и Лермонтов, и Глинка.

Оно вроде бы и так (в смысле — посвящена), но как-то не особо. То, что про Бартеневу-певицу известно, известно и напечатано давно. В том числе — работа Григория Лозинского «Романтический альбом П. А. Бартеневой», опубликованная в парижском «Временнике общества друзей русской книги» в 1932 году. В «Полине» она, правда, даже не упоминается, а жаль. Один Мятлев чего стоит: «Ах, Бартенева-мамзель, / Ты — не дудка, не свирель…»

А не упоминается по той, возможно, причине, что книгу стоило бы назвать не «Полина», а по крайней мере «Фишет». А еще лучше — «Федосья». Ибо главный персонаж книги — это мать Полины-Прасковьи Федосья Ивановна Бартенева, а если «покрасивше» и пофранцузистее, то — «Фишет».

Большинство найденных писем принадлежит именно руке Федосьи Ивановны. Дочке пишет, Прасковье то есть. Или Полине. Как угодно.

Писала же Федосья Ивановна много и с подробностями. Всё больше о том, куда пошла, с кем виделась, с кем поздоровалась, с кем не успела поздороваться и как шляпку покупала.

С одной стороны — чистая графомания, с другой — нечистая, с третьей — памятник культуры (и попробуйте сказать, что нет).

И все бесчисленные упоминания бесчисленных петербургских знакомцев Федосьи Ивановны образца 1835 года автор-составитель Анна Валентиновна Конивец со всей возможной обстоятельностью комментирует. «Давайте разберемся, кто есть кто».

Фамилии — см. выше, а при каждой фамилии — не букеты и цветники, а рощи и леса родственников. История известная: «Дворяне — все родня друг другу». А тут еще ведь — петербургские аристократы, половина из которых так или иначе связаны с Пушкиным (семейно, служебно, соседски и т. д.).

Так что любое упоминание любого Prince N. норовит превратиться в рассказ и о принце, и о его женах, и детях, и имениях, и долгах по ним.

Интересные рассказы. Многие (и не знакомые с работами Модзалевских и Черейского), вероятно, любят такое — «про жизнь и нравы аристократов» и с цитатами из камер-фурьерских журналов. Еще и с добавочными веточками: когда Бартенев-отец представлялся царской чете, «он имел счастье поцеловать руку императрицы, преисполнившись благодарности Августейшей благодетельнице его дорогой дочери». Если это раскавыченная цитата, автор-составитель предпочел этого не обнаруживать.

Собственно говоря, можно и так. Жаль только, что все это решительно ничего не добавляет к образу Полины-Прасковьи Бартеневой.

Потому запоминается в итоге не певица и не ее мать Федосья, а другая Федосья. Управительница имения Бартеневых в Калужской губернии, с неожиданной фамилией Селиверстрова (да-да, не опечатка). Федосья-управительница писала Федосье-барыне о многом, но лучше всего — о барыниной канарейке. Она «такой вздор поет», что «скушна слышить».

Поскольку книга начинается с эпиграфа из — почему-то — «Старых писем» Волошина («Я люблю усталый шелест / Старых писем, дальних слов»), эта бессловесная канарейка приятно оживляет эпистолярный пейзаж памятника культуры.

Михаил Ефимов