НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Альберт Вервей

Альберт Вервей (Albert Verwey, 1865—1937) — нидерландский поэт, переводчик, эссеист.

Первую книгу стихов «Персефона и другие стихотворения» опубликовал в 1885 году, став одним из важнейших представителей группы «восьмидесятников». В том же году вместе с Виллемом Клосом, Уиллемом Витзеном и Фредриком ван Эденом основал журнал «Новый вожатый». Позже при его участии возникли журналы «Новый век» (1901) и «Движение» (1905).

В 1924—1935 годы преподавал нидерландскую литературу в Лейденском университете.

Поэтика Вервея сложилась под влиянием английской и немецкой романтической поэзии (Блейк, Шелли, Китс, Гёльдерлин, Новалис), долгие годы переписывался со Стефаном Георге и Рудольфом Панвицем. Автор многочисленных эссе о нидерландской литературе золотого века, сборника эссе о Гёльдерлине, перевел «Божественную комедию» Данте, произведения Марло, Шекспира, Шелли, Гофмансталя, Георге и др.

«По художественным принципам и по силе влияния на умы современников эпоха „восьмидесятников“ во многом перекликается с русским Серебряным веком. Подобно тому как в нашем Серебряном веке сосуществовало множество литературных течений (старший и младший символизм, импрессионизм, акмеизм и др.), так и движение „восьмидесятников“ не было однородным. <…> Альберт Вервей, более не удовлетворенный импрессионистическим видением мира, эволюционирует в направлении символизма» (И. М. Михайлова).

Творчество Вервея оказало большое влияние на нидерландских поэтов следующего поколения. Крупнейший из них, Мартинус Нейхоф, написал цикл стихотворений «На смерть Альберта Вервея» (1937; рус. пер. Кейса Верхейла, см.: Звезда. 1997. № 1).

Работа над созданием этого перевода проходила в Доме творчества Переделкино.

На могиле Наполеона

              Посвящается К. В.

Мерцают призрачно кариатиды

Старинной бронзой. Я стою у плит

Под сенью храма Дома инвалидов,

Где средь трофеев гордо он лежит.

Иду наверх, и пальмы и короны

Пол мраморный украсили собой.

У балюстрады в зал взираю тронный,

Где он в гробнице свой хранит покой.

Шагов шуршанье и жужжанье роя

Негромких голосов, и каждый взгляд

Направлен вниз; и, как волна прибоя,

Приходят и уходят — стар и млад.

«Пускай мой прах покоится, где Сена,

Среди народа Франции, — изрёк, —

Что мной любим». И статуя Тюренна

Там, у стены, стоит — на ней венок

 С известными словами полководца:

«Не будет знать покоя мой солдат,

Покуда в наших землях остается,

Пусть хоть в Эльзасе, вражеский отряд!»

Дрожь пробегает по толпе при чтенье:

«Где тот герой, что в правый бой пойдет,

Объединит тех, кто пока в сомненье,

И тех, кто спал, к победе приведет!..»

«Иль в каждом жив герой легенд? Не мы ли —

В ком Жанна д’Арк, а в ком Наполеон?

На них кончается вся слава, или

От них вся слава вновь берет разгон».

И сына за руку ведет родитель

На улицу, решимость обретя.

Он знает, рядом с ним идет вершитель

Грядущей славы, что пока дитя.

К УИЛЬЯМУ БЛЕЙКУ

Виденья знавший и запечатлевший тень их

Пером иль кистью на бумаге иль холсте,

Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях,

Прекрасные иль нет — тысячекратно те.

Ты был подобен нам; страсть — ты ее боялся —

Была ничем иным, как жжением огня,

Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся,

К высотам творчества вслед за собой маня.

Ты отказался взор поднять в иные сферы

Иль опустить, чем на своих фантазий шквал,

И слово странное иль образ — лишь примеры,

Как ты — толмач Его, Его нам воспевал.

Как вьется линия и речь, и человеку —

Судьбе запутанной у случая в сети —

Легко понять себя, узрев видений реку,

И к царству своему на ощупь путь найти.

То царство в нас — твое, его ты провозвестник,

Воображеньем звать его, Дух всё творит

Его рукой, оно — Его чудесный крестник,

Но разум судится, сужает и дробит.

Сей западни бежать! Одна любовь спасает,

Всему рожденному сполна себя дарив,

Лишь косное она и старое бросает,

Тем Отрицателя Природы усмирив.

Как сеял тот росток в душе твоей смятенье!

И не в одной твоей — им полон род людской,

Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветенье

Плоть обрело в строках, придуманных тобой.

Под этим куполом, осмеянный примерно,

И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил,

Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной,

Сколь верен творчеству был сам, и снова жил.

Когда же, иногда свои открыв виденья

Во всей их полноте, толпы тупую спесь

Ты слышал: «Где видал он эти откровенья?» —

Показывал на лоб и отвечал ей: «Здесь!»

Здесь. А не там, где всё обман и серость быта

Для тех, кто мир как факт, а не как символ знал.

Здесь — в нашем царстве, что для каждого открыто,

Природы символ где самим искусством стал.

Пророк искусства; что есть лик воображенья,

Чье выраженье — жизнь, ее ж водитель — Дух

Послал любовь, что, сняв с природы украшенья,

Всё изменила в ней, замкнув творенья круг.

Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом,

Лежал и ждал, и пел — светло, до хрипоты,

Как будто чтоб узнать смогли там, за порогом,

О том виденье, что последним видел ты.

Ты пел! Так хорошо — она ж, любя, рыдала,

И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!»

Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала.

Мы были с Ним, уйдем к Нему, пребудем с Ним.

ХУДОЖНИК

               Кандинскому

«В душу мою посмотри: упоенье

Светом и цвета безудержный пир.

Нет ничего, но тут скрыто движенье,

Сущность вещей и тумана и мир.

О, что за бури огонь расщепляют!

О, столкновенья, и снова — простор!

Линий, что бездну, как нож, рассекают,

Круговоротов свистящих напор.

Всё это — тайны небес и земного:

Рядом с эфиром соседствует прах.

Корчится мрак — и рождается снова

Искристый свет на небесных лугах.

Полюса оба столкнулись во мне — и

Взрыв, как кузнец, их расплавил в одно.

Передо мной не меандры, скорее

Молний зигзаги влетают в окно.

Что мне с того, есть ли ясность у формы,

Техника так ли была хороша?

Здесь на холсте чудеса, а не нормы;

Глядя на них, холодеет душа.

Чудо чудес: колдовское движенье

Зримой Вселенной, чья тайная цель —

Нас разрушать, чтобы ни на мгновенье

Не прекращать перемен карусель.

Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает,

Смесь и смятенье палитр и основ.

И вместе с нами она исчезает,

Став напоследок туманнее снов.

Вот наша сущность — из света и глянца,

Где и движенье и форма прейдет.

Та, что сумбуру извечного танца

Статику вряд ли когда предпочтет».

Перевод с нидерландского и вступительная заметка Юлии Тележко