ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Андрей Дмитриев

 

 

 

Гость

   Памяти мамы

 

1

Судьба, растерянная, пятилась

к плохому пятому углу,

в котором смерть бесшумно пряталась,

достав цыганскую иглу.

 

Математические правила

и материнское чутье

ты смерти противопоставила,

проигнорировав ее.

 

Но замечала, как тем временем

здесь обозначился и тот,

под чьим начальственным смотрением

дальнейшее произойдет?..

 

Нет дел до тумбочки с лекарствами,

с духами «Белая сирень» —

душе, столкнувшейся с мытарствами

на третий день?

 

Предписывалось после смерти ей

на верхний вознестись этаж —

поверить горней геометрией

педагогический свой стаж…

 

 

 

2

Не согласуются с потерею

очки, футляр, таблетки, трость.

Зачем втирается в доверие

незримый и незваный гость,

командированный из области

сияния в степную тьму?

Твои печальные подробности

здесь и теперь зачем ему?

Знаком с земною подноготною

и горним знаньем окрылен.

Подсвечивает коногонкою

кладовку сумрачных времен.

Проявит легкое умение

ячейки памяти вскрывать,

чтоб ты смотрел в оцепенении

на сиротливую кровать:

«Побудь учителем и завучем

еще и там, где смерти нет

и где при свете немерцающем

пройдет небесный педсовет…»

 

 

 

3

Где были счастливы родители —

остались шкаф, трельяж, диван.

Он знает, что́ в шахтерском кителе

скрывает внутренний карман.

 

Куда он вглядывался пристально —

мы представлений лишены…

Там пожелтевшая эпистола

для отдыхающей жены.

 

Ей с ребятней путевку впарили.

А у отца — в который раз

план ликвидации аварии,

взрывоопасный адский газ.

 

Посланье не было отправлено.

В карманный погрузилось мрак.

Потом от собственного ангела

она узнает что и как…

 

 

 

Марьинка. 1990

На окраинах радость полней.

Как легко с этим знаньем свыкаться!

На своей лучезарной волне

приезжаешь в одну из вакаций.

 

Через марьинский мост перейдешь.

(Громко сказано. Просто мосточек.)

Узнаванья протяжная дрожь.

Те же песни из радиоточек.

 

Распалялся ансамбль «Верасы».

Ты являлся в потертых «левайсах».

Палисадник, как в капле росы,

изумительно переливался.

 

Ты вернулся сюда налегке.

Налегке. Но дышалось неровно…

Выйдет бабушка в сером платке —

Мостовая Мария Петровна.

 

(Всё. Одна теперь…) «Дай обниму…»

Улыбалась всегда виновато,

упреждая вопрос, почему

ничего не вернется обратно.

 

Что ты хочешь услышать, студент?

Объяснений у нас не ищи ты.

Нет защиты тебе от судеб?

А какой ты хотел бы защиты?

 

И такая при ней тишина.

Торжествует незримая Сила.

…В красногоровской церкви она

несмышленого внука крестила.

 

 

 

* * *

     Ирине Карениной

 

Истошность вороньего грая.

Злодейство с цыганской иглою.

Свобода приходит нагая

с трещоткой, чесоткой, цингою,

с привычной ее свистопляской,

с дальнейшей тюрьмою-сумою,

с позорной сюжетной развязкой,

со всей смысловой колымою.

 

А ты реагируешь кисло:

поди ж ты, желают добра лишь.

На дальние прииски смысла

тревожный рюкзак собираешь.

Потом она чахнет над златом

с блаженной улыбкой беззубой.

А мы всё — с тулупом, с бушлатом,

с шинелью, с вороньею шубой.

 

Бессмертие в твердой обложке,

ты правильный вектор задашь нам:

там полные горсти морошки,

твое возвращенье к домашним.

Лишь этим, возможно, и живы —

вдали от бессмысленной пены —

незримые наши намывы,

негромкие наши напевы.

 

 

 

* * *

Что ни снег — произвольная тема.

Ублажая дрожащую тварь,

взбитых сливок, белкового крема

не жалеет кондитер-январь.

 

Дурно понята эта свобода —

что-то ставить на вид небесам.

Свято место вдоль теплопровода

достается продвинутым псам.

 

Вздрогнешь: вот где собака зарыта…

Как бы ни был судьбою пригрет,

на поверхностный взгляд — дольче вита,

на поверку — лишь волчий билет.

 

Наблюдают они поневоле

краткий курс от тюрьмы до сумы

и глядящую в Наполеоны

преисподнюю русской зимы.

 

Там лирический гул нарастает,

обрушением смысла грозя.

Смирный пес, как Платон Каратаев,

набивается тихо в друзья.

 

При каких обстоятельствах места

познакомились в жизни другой?..

Ни претензий, ни знаков протеста —

лишь поводит надбровной дугой.

 

Помолчим о грехах наших тяжких.

И о том, как, нарушив табу,

увезли на собачьих упряжках

золотую злодейку-судьбу.