ГОРИЗОНТЫ НАУКИ

Станислав Яржембовский

 

Об авторе:

Станислав Юрьевич Яржембовский (род. в 1938 г.) — популяризатор науки. Публиковался в парижской «Русской мысли» (1982—1992) и в «Звезде» (1998—2012). Автор книги «Похищение Европы» (СПб., 2001; под псевдонимом Ст. Юрьев). Лауреат премии «Звезды (2007). Живет в Вюрцбурге (Германия).

 

 

Что есть истина?

Истина — это воспоминание души

о своем пребывании в мире идей.[1]

Платон

 

1

В ответ на слова Иисуса «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине…» Пилат иронично заметил: «…что есть истина?» Вопрос повис в воздухе, потому что подсудимый и судья разговаривали на разных понятийных языках: Иисус подразумевал под истиной пребывание в Царстве Небесном, Пилат же мыслил проще, для него истиной была логическая безупречность высказывания — безразлично о чем. Для Пилата истина была элементом языковой игры (в этом смысле он был предтечей Витгенштейна), потому-то он и не нашел никакой вины у подсудимого: какая может быть вина у логического умозаключения?

Надо сказать, что Пилат, как всякий римский (и не только римский) чиновник, был человеком действия и потому вообще невысоко ценил мир истин. Для него смысл любых истин был не в том, насколько они верны или неверны, а в том, насколько они эффективны. Если созерцатель усматривает высшую ценность в вечных истинах, то человек действия смотрит на них как на нечто малосущественное. С точки зрения человека действия, никакой высшей объективной истины вообще не существует, а что касается логической истины, то она, равно как и ее противоположность — логическая ложь, субъективна, поскольку смысл и той и другой зависит от намерения говорящего.

В реальной жизни пропасть между логической истиной и логической ложью заполнена переходными состояниями — относительной истиной и условной ложью. Вообще говоря, логическую ложь лучше было бы называть просто заблуждением как ошибкой познания — чтобы четче отличать ее от бытовой лжи как намеренного обмана. К слову сказать, бытовая ложь чаще всего выступает в качестве «дублера», замещающего правду в опасных ситуациях. Понятие обмана тоже неоднозначно, этим словом можно обозначить совершенно разные ситуации. Это может быть неверно обработанная мозгом информация, поступившая от органов ощущений (например, оптический обман: ложка в стакане с водой кажется надломленной). Это может быть психологическое заблуждение: «Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман…» (А. Пушкин) — имеется в виду самообман как стремление видеть вещи лучше, чем они есть на самом деле (это весьма позитивный «обман»). И наконец, это может быть сознательный обман — корыстное жульничество.

Что же до абсолютной истины, то «абсолютна» она не столько в смысле безупречной точности, сколько в смысле инвариантности: она независима от своей аксиоматической базы — подобно тому, как абсолютность какой-то физической величины означает ее независимость от системы отсчета (скорость света в вакууме, абсолютный нуль температуры и т. п.). Относительная же истина может менять свое значение в зависимости от времени и места высказывания, от того, кто и с какой целью ее высказывает и через какой познавательный фильтр ее воспринимают.

Примером может служить анекдот о ехавших в одном купе коммивояжерах-конкурентах. Старший, опытный, спрашивает своего молодого визави: «И куда же вы едете, молодой человек?» Молодой решил перехитрить конкурента, сказав ему чистую правду: «Я еду в Одессу». На что мудрый старик укоризненно покачал головой: «Молодой человек, вы только что сказали мне, что едете в Одессу, но сказали это лишь для того, чтобы я подумал, что вы не едете в Одессу. Но ведь вы же и на самом деле едете в Одессу, так зачем же вы врете?» Ложь — непременное условие жизни, само использование языка — свидетельство лжи уже одним лишь обращением к понятиям, что неизбежно отклоняет от действительного содержания предметов: «Мысль изреченная есть ложь» (Ф. Тютчев).

 

 

2

«Истины находятся вне судьбы и истории, а также вне фактов нашей жизни, они внутренне утешают тем, что преодолевают непредсказуемую череду событий фактического мира: человек приходит и уходит, истина пребывает. Окружающий мир заколдовывается: понимающий получает в собственность некую тайну — будь это волшебное заклинание, как в прежние времена, либо математическая формула, как теперь» (О. Шпенглер). Поскольку мыслительная модель всегда строится в условиях неполной информации, то мы, пытаясь осознать новые явления в рамках прежнего опыта, заполняем пробелы, неизбежно при этом возникающие, домыслами, которые приходится постоянно усложнять, чтобы согласовать имеющееся знание с новыми фактами. Эти фантомы — результат автономной деятельности мозга, которые, возникнув, начинают жить по своим внутренним законам: «Разум питает воля, которая шире разума, потому и рождает заблуждение» (Б. Спиноза).

В философский обиход понятие истины ввел Парменид, противопоставив ее мнению, подобно тому, как нечто твердое и определенное противостоит неуверенному и зыбкому. Если истина — это несомненная достоверность, то мнение — это проблематичная вероятность. Заблуждение — это истина, ставшая мнением, пройдя через фильтры нашего сознания. Эти фантомные образы сознания, «отфильтрованные» волей, были классифицированы Бэконом как «идолы» рода, пещеры, площади и театра. «Идолы рода» — это заблуждения, коренящиеся в самой человеческой природе. Ум человека можно сравнить с кривым зеркалом, добавляющим к отражаемым вещам свою собственную кривизну. Сюда же относится наша склонность находить несуществующий порядок, выявлять связи, которых на самом деле нет — это параноидальная склонность везде и всюду выискивать скрытые тайные намеки. Также нам свойственно замечать лишь события, которые удобно укладываются в наши ожидания, и забывать несостоявшиеся пророчества. При этом на разум сильнее действуют яркие образы и события, тогда как маловыразительные остаются незамеченными. «Идолы пещеры» — это искажения реальности, вызванные индивидуальными особенностями психики. «Идолы площади» — это чисто языковые заблуждения: язык сам по себе способен порождать химерические образы. К идолам площади относится и юнговская «персона» — маска, которую человек надевает на публике: это впечатление, которое мы хотим произвести в обществе для манипуляции мнением других людей. При этом маска может так прочно прирасти к лицу, что мы и сами начинаем думать, что она и есть наше подлинное лицо. Что касается «идолов театра», то это философские и научные представления, похожие на театральные постановки в том смысле, что и то и другое — вымысел.

К указанным Бэконом идолам можно добавить еще одного, о котором он не упоминает — это стробоскопический эффект, суть которого в том, что внутри наблюдаемой закономерности может присутствовать тонкая структура, для выявления которой используемые методы слишком грубы. Если бы наши наблюдения просто игнорировали ее, мы бы утеряли часть информации — и не более того. На деле же ситуация куда хуже: грубые измерения способны генерировать ложную информацию — за счет того, что незамеченное высокочастотное колебание воспринимается в образе низкочастотного — например, вращение колес экипажа в обратную сторону в старых фильмах.

Ярким проявлением стробоскопического эффекта является фрейдовский психоанализ, подменяющий высокие духовные мотивы низменными физиологическими.

Стробоскопический эффект — один из примеров того, как, говоря только истину, можно ее утаить: если излагать то, что мы хотим подать как истину, пользуясь только удобными формулировками, при этом изымая из всей совокупности фактов лишь отвечающие нашей точке зрения, можно обратить в истину все что угодно. Может показаться странным, что люди, прекрасно осведомленные обо всех этих источниках заблуждения, тем не менее неизменно впадают в них.

Видимо, это неизбежный путь познания: «Нельзя достичь знания без предварительного заблуждения» (Конфуций). Ошибка возникает, когда косвенному намеку придают статус точного определения, когда частный пример выдают за доказательство, а целостность сводят к ее эпизодическим проявлениям. Фантомы сознания невозможно отбросить волевым усилием, потому что они уже стали неотъемлемой частью нас самих, их нужно лишь внимательно отслеживать, не давая им окончательно поработить нас, и по возможности постепенно их изживать.

 

 

3

Устоявшееся заблуждение приводит к иллюзии, которая в слабом уме способна подменить собой реальность. Главное средство борьбы с иллюзией — широта познавательного горизонта: реальность отличается от иллюзии прежде всего дальнодействием — связностью и устойчивостью в максимально широком аспекте. К иллюзиям можно причислить и мечту, но с важной оговоркой: иллюзии деструктивны, за них приходится расплачиваться действительностью; мечта же конструктивна: гений так влюблен в свою мечту, что превращает ее в реальность (миф о Пигмалионе). Мечта как положительная иллюзия неотъемлема от человека: «…эпоху можно считать законченной, когда истощились ее основополагающие мечты» (А. Миллер).

Истина и ложь, подобно мечте и иллюзии, тоже способны имитировать друг друга, выступая в форме парадокса и софизма. Парадокс — движущая сила познания, подобно тому, как диссонанс — движущая сила музыки: «Путь к истине вымощен парадоксами» (О. Уайльд). Парадоксальное не имеет логического обоснования, но может существовать в реальности. Софизм же — это просто пародия на парадокс: если парадокс — это истина, внешне похожая на ложь, то софизм — это ложь, внешне похожая на истину. В отличие от парадокса софизм может выглядеть логически безупречным, но в реальности существовать не может. Почти все софизмы происходят от порочного круга: то, что содержит все множество, не должно быть элементом этого множества. Вот несколько примеров. Нет правила без исключения — значит, и для этого правила есть исключение. Каждое высказывание является либо истинным, либо ложным; но и это высказывание может быть либо истинным, либо ложным. И такого рода софизмов существует великое множество.

Критерий, позволяющий отличить парадокс от софизма, весьма прост: парадокс воспринимается как удачная шутка, способствующая пониманию; софизм же лишь запутывает интуитивно понятную ситуацию, вызывая досаду и раздражение. Например, «парадокс критянина», утверждающего, что «все критяне лгуны», на самом деле просто софизм, а высказывание Гегеля «История учит тому, что она ничему не учит» — настоящий парадокс. Частным случаем софизма является апория — противоречие в рамках формальной логики, оперирующей в терминах дискретного мира и неприменимой в мире непрерывных величин. Например, летящая стрела в каждый момент времени «находится» не в состоянии покоя в определенной точке пространства, а в состоянии движения. Это один из примеров того, как ложное знание разрушается в более широком контексте.

Истина противостоит ложному знанию, но этой оппозицией проблема не исчерпывается: помимо противоположности есть еще и дополнительность. На вопрос «Что дополнительно понятию истины?» Нильс Бор ответил: «Ясность!» Подобно тому, как «Искренность — это ясность души, ясность — это искренность мысли» (П. Буаст). Объективная истина безупречна в себе, но при этом и бесплодна — пока она не будет воспринята человеком и окажется тем самым одновременно истиной субъективной. И таковой она может стать лишь благодаря ясности: только так она сможет разоружить ложь и пробиться к своему адресату — познающему субъекту: «Вырази ложную мысль ясно, и она сама себя опровергнет» (Л. Вовенарг).

 

 

4

Наш трехмерный мир насквозь пропитан идеей троичности; трехмерно не только пространство, но и время: прошлое, настоящее и будущее; троично само бытие: реальность, возможность и долженствование. Можно предположить, что и познание трехмерного мира тоже должно быть троичным: «истина», «мнение» и «правда». Эта триада укладывается в модальности изъявительного, сослагательного и повелительного наклонений. Истина (то, что есть) служит для описания уже реализованного мира; мнение (то, что мнится, воображается) — для описания виртуальных миров, существующих лишь в воображении, тогда как правда (то, что праведно, справедливо) относится к миру долженствования, находящегося за пределами как осуществленного мира текущей реальности, так и миров потенциальных.

В общепринятом понимании истина — это адекватное отображение действительности в сознании, тождество мышления и бытия. В новейшее время, однако, произошла подмена: твердую надчеловеческую истину сейчас противопоставляют некой «субъективной правде», понимая под таковой «личную» истину — в отличие от истины научной или религиозной. Как тут не вспомнить слова С. Леца: «Сложнее всего с правдой в те времена, когда всё может оказаться правдой». Замена объективной правды на субъективную аналогична замене санкционированного свыше права на продиктованные сиюминутной конъюнктурой «правила». И если на Западе эти новоявленные «правила» воспринимаются как нечто вполне естественное, то нам тут же на ум приходит армейский афоризм «Правильно, но неверно» — то есть соответствует правилу, но не соответствует реальности. И жизнь уже успела показать, что пресловутый порядок, основанный на правилах, — это особо изощренная форма беспорядка.

Ныне твердость истины воспринимается не как достоинство, а скорее как недостаток — вредная и опасная жесткость. С этой точки зрения цель познания — не выявление истин, обязательных для всех, а разрушение банальностей, мешающих бесконечному производству бесконечно мельчающих «смыслов». На этом фундаменте держится аналитическая философия, согласно которой истина имеет множество контекстов и определяется структурой языка как элемент языковой игры, не имеющей прямого отношения к реальности. Более того, поскольку любое высказывание о высказывании порождает семантические парадоксы, вводится запрет на определение понятия истины в теории, использующей данное понятие.

Такая девальвация истины неслучайна, она связана с утерей современным человеком веры. Истина познается верой, обе они неразрывно связаны друг с другом. Истина и вера — это два аспекта одного и того же: истина (то, что есть) выражает объективность веры, тогда как вера (видимое, очевидное) выражает субъективность истины. Понятие истины как веры заложено и в еврейском слове «эмуна» («вера»), от которого происходит «аминь» («истинно»). Русское «вера» родственно латинскому «veritas» — «истина» («верно = правильно»), связанному с глаголом «videre» («видеть»). Точно так же и санскритское «веда» восходит к протоиндоевропейскому «weid» («видеть»). Греческое «алетейя» («несокрытое, очевидное») тоже связано с ви`дением  напрямую. Ви`дение — это всегда предвидение, восприятие на расстоянии: мы осознаём предмет раньше, чем входим с ним в прямой контакт. Вера как предвидение — это проекция воли в будущее, и в этом смысле вера возможна только у человека: лишь человек полагает свои цели вне себя.

Понимание истины в религии существенно отличается от научного. При этом нельзя забывать, что религия намного старше науки, по сравнению с нею наука — это нечто новомодное, а «Великие истины слишком важны, чтобы быть новыми» (С. Моэм). У Платона истина — это воспоминания души о своем пребывании в мире идей; у Аристотеля — тождество мышления и бытия («взгляда» и «нечто»). В буддизме истина — это состояние преображенного сознания. В дзене утверждается, что истина невыразима в словах, раскрываясь непосредственно. Согласно Лао-Цзы, высказанная истина перестает быть таковой, ибо уже утратила связь с моментом истинности: «Знающий не говорит, говорящий не знает». В индуизме истина познаётся не индивидом, а сущностью мира через созерцание внешнего «я» внутренним.

В противоположность этим возвышенным воззрениям атеизм подменяет небесный источник земным, что выражено латинской максимой «Глас народа — глас Божий». Но ни в искусстве, ни в науке, ни в политике мнение народа не имеет решающего значения, оно остается только мнением и не дотягивается до уровня истины. Истина не утверждается большинством, она не прорастает из земного субстрата, она нисходит свыше и далеко не на каждого. «Истину, или, вернее, сознание ее, нельзя урезывать по действительности. Уж пускай действительность устраивается, как она умеет, по истине. И народ здесь ни при чем: сойдется этот самый народ с истиной — тем лучше для народа, не сойдется — тем хуже для него» (Л. Толстой). В человеке как таковом истины нет: «Из столь кривой тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого» (И. Кант). Сравните эти высокие религиозные представления об истине с деградировавшими до пошлости современными философскими: в натурализме это — соответствие законам природы; в утилитаризме — все, подтвержденное опытом; в экзистенциализме — личная убежденность; в прагматизме — то, с чем все согласились; и, наконец, в аналитической философии — просто языковая игра.

В отличие от понятия истины изначальное значение правды — это обет, договор между человеком и Богом. Правда — это синтез истины и справедливости. Наиболее внятно противопоставление истины и правды выражено в Библии: «…истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес…» Отсюда и цель философии — постижение истины, понимаемой как правда. Достигается эта цель процессом познания, отдельно от которого никакой истины вообще не существует — без этого она остается в мире идей в качестве потенции, которую еще нужно реализовать. Но познание как раскрытие этой потенции — процесс итерационный, и привести к истине он может лишь в мире со слабой нелинейностью. В мире сильной нелинейности — а наш фрактальный мир именно такой — процесс познания приводит к множеству Мандельброта, где в ходе итераций можно попасть в одну из трех областей: область тривиального знания, где результат достигается почти автоматически, быстро и без проблем; область иррационального, где результат вообще недостижим; и весьма узкую пограничную область между ними, где все неустойчиво и малейший случайный сбой в итерационном процессе резко меняет результат. Именно в этой области и находится настоящий уровень знания — на грани мудрости и безумия, где от великого до бессмысленного один шаг. «Вопрос, который иногда меня смущает, — это я сошел с ума или другие» (А. Эйнштейн).

Фрактальность нашего мира приводит к тому, что итерационным процессом познания уловить в нем абсолютную истину вообще невозможно: она «проваливается» в промежутках между итерационными шагами. Поэтому смысл высказывания Сократа «Я знаю, что ничего не знаю» заключается вовсе не в том, что я обладаю лишь бесконечно малой частью потенциально возможного знания, а в том, что я не понимаю самого существа дела. Любая попытка прояснить реальность затуманивает ее в той же мере, что и освещает. Символом такого безосновательного знания служит намеренное отсутствие первой страницы в Вавилонском Талмуде: сколько бы человек ни знал, он еще не дошел до самой первой страницы Книги Знания.

 

 

5

В глубоком знании частный результат столь тесно увязан с целым, что, взятый сам по себе, выглядит тривиальным. И эта тривиальность свидетельствует о глубинной простоте мира: он «прост» в том смысле, что он един. Это всегда понимали поэты: «Есть в опыте больших поэтов / Черты естественности той, / Что невозможно, их изведав, / Не кончить полной немотой. / В родстве со всем, что есть, уверясь / И знаясь с будущим в быту, / Нельзя не впасть к концу, как в ересь, / В неслыханную простоту» (Б. Пастернак). Это понимали и естествоиспытатели: «Истину всегда ищи в простоте, а не в сложности и не в смешении разного» (И. Ньютон).

Простота, которая обнаруживается на высших уровнях бытия, имеет корни в глубинах более низких уровней; например, законы сохранения в физике — следствие чрезвычайно простых (однородность и изотропность) пространственно-временных симметрий. Но создать простое из сложного очень непросто, на это способен лишь гений. Движение от простого к сложному происходит до точки познавательного экватора, после чего вектор познания направляется от сложного к простому. Такое «послеэкваториальное» знание Николай Кузанский называл «ученым незнанием»: чем более общую формулировку законов природы мы находим, тем проще они выглядят, так что в пределе все сводится к тривиальностям. Согласно Лао-Цзы, совершенное знание неотличимо от незнания: мы знаем, не отдавая отчета о своем знании. То же и в буддизме, там высший уровень знания — это «праджня» («праздный» в смысле «порожний, пустой, свободный от любого конкретного содержания»), имманентная бытию интуитивная мудрость. Приобретенное знание — «виджняна» («видящий» — «ведающий») — достойно всяческого уважения, но приоритет все же принадлежит врожденному знанию — праджне.

Гносеологическая «пустота» знания о мире соответствует онтологической «пустоте» самого мира. Из теории относительности вытекает представление о «дефекте масс»: масса взаимодействующих частиц меньше суммы масс тех же частиц, изолированных друг от друга, потому что в связанной системе часть массы переходит в энергию связи. Если рассматривать Вселенную как целое, в котором каждая отдельная часть взаимодействует со всеми остальными, то суммарный дефект масс должен быть в точности равным сумме масс всех элементов Вселенной. Для нас такая «пустота» незаметна, потому что мы находимся внутри Вселенной. Но если встать на «точку зрения» Бога, внешнего (трансцендентного) по отношению к миру, то мир исчезнет. И наоборот, если признать наш мир окончательной реальностью, то надо отказаться от представления о трансцендентном Боге. Отсюда вывод: либо мира нет — если есть Бог, либо Бога нет — если воспринимаемый нами мир не иллюзия, а реальность. В этом — главный парадокс познания: «При выработанных наукой методах разыскания истины мы роковым образом обречены на то, чтобы самое важное, самое значительное для нас казалось несуществующим» (Л. Шестов).

Эта мировоззренческая проблема — суть философии Шопенгауэра. Вот заключительные строки его книги «Мир как воля и представление»: «…то, что остается после окончательного упразднения воли для всех тех, кто еще исполнен воли, есть, конечно, ничто. Но и наоборот: для того, в ком воля обратилась и отринула себя, этот наш реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями — ничто».

Непознаваемость области божественного связана с ее неотмирностью. Подобно тому, что мир как целое «пуст», абсолютная истина тоже в определенном смысле «пуста» — как отсутствие у феноменов независимого субстанционального существования. Но «пусты» они лишь в рамках абсолютного бытия; в мире же реалий они наполнены вполне ощутимым конкретным содержанием — точно так же, как и мы субъективно живем совершенно реально в объективно «пустом» мире. И это означает приоритет для нас, живущих, субъективного над объективным.

 


1. Пространные цитаты сокращены без какого-либо ущерба для их смысла. — Я.

Владимир Гарриевич Бауэр

Цикл стихотворений (№ 12)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Михаил Олегович Серебринский

Цикл стихотворений (№ 6)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Сергей Георгиевич Стратановский

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России