БЫЛОЕ И КНИГИ

Александр Мелихов

Между молотами и наковальнями

 

Роман Антти Тимонена «Мы — карелы» (Петрозаводск, 1972) старается разглядеть историю Гражданской войны в Карелии глазами «маленького человека», затянутого в эту мясорубку: «Сперва пришли финны, это были белые. Потом — свои, карелы. Они называли себя красными, но были в английских мундирах. Потом приходили русские, тоже белые. Потом опять пришли финны, теперь уже красные. За ними — снова белые финны, затем русские, но уже красные русские. Теперь в их деревне стояли солдаты Ухтинского правительства. Говорят, что они не красные и не белые. А кто они, поди знай…» И пока автор смотрит на сражения, мобилизации, экспроприации и казни глазами рядового участника, никаких «движущих исторических сил» не разглядеть, — для этого ему приходится делать публицистические отступления.

«Уже в 1895 году в Финляндии, входившей еще в состав Российской империи, буржуазно-националистические круги приступили к разработке программы действий в отношении Восточной Карелии. В ней говорилось о важности духовного воссоединения Олонецкой и Беломорской Карелии с Финляндией».

И как в романе на попытки военного воссоединения реагируют простые люди?

«Что народу надо? Народ хочет жить в покое, пахать землицу и ждать, что ему бог пошлет. Обещать-то все мастера. Хлеб народу все обещали. Ухтинское правительство обещало. Финны обещали. Большевики тоже обещали. Юрки твердо знал, что их, карел, никто раньше не кормил и кормить не будет. Наоборот, все норовят что-нибудь отобрать».

Похоже, кто сумел бы накормить, тот и покорил бы несчастных крестьян, постоянно пребывающих на грани голодной смерти. И все «освободители» это понимали, однако накормить собственную армию им не удавалось, не отнимая последние крохи у местного населения в обмен на обещания светлого будущего.

Автор понимает интересы великих и малых держав: «К карельским и финским красногвардейцам у англичан было иное отношение, чем к русским: они стремились использовать карел и финнов для изгнания из Карелии засевших в приграничье белофиннов, так как за спиной белофиннов были немцы».

«А стариков тревожило одно — лишь бы в их деревне сохранился мир. Оружия у них ни у кого не было. Да и не нужно оно: оружием мира не добудешь. О том, что творится в мире, они знали мало и о политике судили своим умом. Самая большая опасность идет из Финляндии. Оттуда вся эта смута берет начало, — так считали старики. Кабы перестали белофинны „освобождать” Карелию, настал бы мир, и карелы могли бы жить, как им хочется. Так и все эти войны, что велись в последние годы в этих краях, были с белофиннами, пришедшими оттуда, из-за границы. С ними воевали и англичане, и белые русские, и красные русские, и карелы, и красные финны тоже с ними воевали. Так что чем меньше будет проходить через деревню людей, идущих из Финляндии либо в Финляндию, тем спокойнее будет в деревне».

Так, возможно, и считали простые люди, привыкшие доверять только собственным глазам, хотя устранение «финского фактора» войну между красными и белыми, естественно, не прекратило бы, и в заслугу Тимонену нужно поставить то, что в глубоко советские времена он не изображал «белофиннов» уродами и садистами. Их вожаки верят в свое дело и готовы за него ставить жизнь на карту, а один из них даже застрелился, когда по Тартускому договору Финляндия уступила Карелию Советской России. А многие и тогда не смирились.

«Говорили, что если правительство Финляндии собирается сидеть сложа руки, то пусть себе сидит, найдутся силы, способные поднять в Восточной Карелии народ на борьбу и оказать ему необходимую помощь. Позицию финляндских официальных властей изложил в своей речи на празднике какой-то министр, сказав, что сама по себе идея освобождения братьев-соплеменников прекрасна, но что в политике нельзя исходить лишь из эмоциональных побуждений, а следует учитывать реальные возможности, интересы нации и соображения безопасности государства. Министр уверял, что Финляндия будет уважать подписанный ею в Тарту мирный договор с Советской республикой».

Автор, правда, только упоминает «закулисную возню, которую вели дипломаты, разведки разных стран, тайные и легальные организации русских белоэмигрантов, разные карельские общества, финансовые тузы и государственные мужи». Но показывает и финские демонстрации под лозунгом «Руки прочь от Советской Карелии!». Упоминает и о том, что социал-демократические газеты, хоть и не питали нежных чувств к Советской Карелии, в то же время не одобряли и военного вмешательства в ее внутренние дела. «Зато правые газеты были настроены воинственно и трубили о сплошных победах. Они уже овладели почти всей Мурманской железной дорогой и окружили Петрозаводск». И в «газетной войне» большевики вроде бы уступали белым — «им явно не хватало воображения».

Ну, их «классовую» пропаганду мы и сами помним. Ясное дело, она никак не могла обольстить почти неграмотных крестьян и крестьянок с их именами Оссиппа, Мийтрей, Васселей, Онтиппа, Иро, Маланиэ, Наталиэ, Ёвкениэ…

Каждая судьба настолько неповторима, что становится ясно: научная история как история людей заведомо невозможна. Отдаленным намеком на нее может служить разве что хорошая историческая проза.

«Водораздел» Н. Якколы (Петрозаводск, 1972) в еще большей степени погружен в историю повседневности, будничного выживания, где, впрочем, находится место и радостям, и дружбам, и влюбленностям. Война, революция для крестьян — природные катастрофы, вроде засух или заморозков, а пропагандистские штампы — «гнет», «независимость», «братский народ», «цивилизация», «демократия», «санитарный кордон против большевизма» — бессмысленные звукосочетания. Необразованных людей трудно пленить абстракциями, это удел интеллигенции. Вот если бы кто-то пришел к ним не с лозунгами, а с хлебом…

«Они хорошо знали, когда созреет хлеб и его можно убирать, сколько бревен можно погрузить на панкореги (сани-волокуши. — А. М.), когда лучше всего ловится рыба, — но что такое революция, как власть от одного класса переходит к другому, они представляли смутно. Их мышление было конкретным, предметным, как у детей или первобытных людей. Чтобы осво­ить новое, они должны были сами испытать его, попробовать. Разобраться в запутанной обстановке того переломного времени, в перекрестных волнах быстро сменяющихся событий они были не в состоянии».

Зато они знали, как спасаться от этих событий — никому не верить и всегда держать дома ступу, чтобы приправлять обед толченой сосновой корой.

«В течение многих веков беломорские карелы жили как бы между двух огней: с одной стороны — гнет русского царизма, с другой — постоянная угроза нападения с запада. Выросшие среди девственной природы, на берегах бесчисленных озер и рек, не страшившиеся ни лютой стужи, ни тяжелого труда, миролюбивые земледельцы, корчевавшие в таежных дебрях свои поля, бесстрашные охотники, ходившие один на один на медведя, балагуры, всегда готовые пошутить и откликнуться на шутку, сказители и рунопевцы, мечтавшие в своих легендах и песнях о лучшей жизни, — они научились быть хитрыми, когда имели дело с царскими чиновниками, приходившими выколачивать из них подати, или с незваными гостями, пожаловавшими из-за границы. И как иначе этот маленький народ мог устоять перед теми, кто был сильнее и могущественнее? Так было и теперь».

Этот «вид снизу» раскрывает только будничную сторону истории, зато он убедительно показывает, как любой гарнизон, расположившийся в нищей деревне, неизбежно будет порождать вражду. Поскольку солдаты сами живут впроголодь, они неизбежно начнут отнимать продовольствие у крестьян, которые и без того живут под дамокловым мечом голодной смерти, начнут глушить рыбу, оставляя без оной местное население, станут реквизировать лошадей для военных нужд, а какой-то человек с ружьем, да и не один, захочет притиснуть местную девушку…

К тому же солдатам скоро надоедает деревенская нищета и скука, да еще и нависающая опасность, они начинают вспоминать, что они добровольцы, значит и уйти могут добровольно, а при попытке их остановить с оружием в руках готовы и сами взяться за оружие…

Это чистая власть земли, быта, настолько убедительная, что начинаешь сомневаться, существует ли еще и власть мечты, которая и привела в Карелию добровольческие отряды.

В романе так много событий и почти лишенных физического облика персонажей, что понемногу начинаешь путаться, кто из них Ховатта, а кто Теппана, кто Доариэ, а кто Иро, и кто за кого и почему в этом клубке: финны красные, пуникки, и финны белые, лахтари, англичане и немцы, русские белые и русские красные…

Вот эту путаницу и распутывает монография М. Витухновской-Кауппала и А. Осипова «В пучине гражданской войны: карелы в поисках стратегий выживания. 1917—1922» (М.—СПб., 2021).

Это настоящее историческое исследование: перечень источников на трех языках занимает двадцать страниц мелким шрифтом. Пересказать книгу невозможно, поскольку историческая наука и занимается главным образом уточнением подробностей: «Переход на микроуровень — это характерная черта современной историографии. Этот подход может, однако, рассматриваться не только в географическом ключе: он предполагает и обращение к персоналиям».

Да, в книге имеются и яркие биографические зарисовки — найдись у карел свой Шолохов или Артем Веселый, и мы имели бы еще один потрясающий эпос. В котором снова было бы невозможно разделение на правых и виноватых, на «трудящиеся массы» и «эксплуататоров», к борьбе между которыми и сводилась марксистская трактовка Гражданской войны.

«Уже совершенно ясно, что в ожесточенных битвах участвовали не две (красные и белые) и даже не три (те же и зелёные), а гораздо больше разнообразных сил, каждая из которых должна быть пристально изучена. <...>

Тенденция последних лет, которой придерживаются и авторы этих строк, — это погружение в историю национального движения на уровне отдельных волостей и деревень; введение в научный оборот, помимо общегубернских, материалов волостных и уездных исполкомов, военревкомов и парткомов, позволяющих понять, какие процессы шли в каждой деревне или волости».

И здесь наконец-то становится ясна привлекательность марксизма: его примитивное разделение бесконечно сложного организма на несуществующие «классы» — идеальное средство для расчеловечивания противника, которому приписываются исключительно корыстные мотивы, — крестьянское восстание против реквизиций и мобилизаций непременно превращается в кулацкое, романтическая мечта об освобождении «братского народа» непременно предстает буржуазной авантюрой. Марксизм мешает понимать мир, но помогает его переделывать, то есть разрушать.

Здесь самое время оговориться, что эпитет «романтический» в политике далеко не комплимент. Романтизм, ставящий на первое место красоту, а не пользу, в искусстве, в науке часто приносит выдающиеся плоды, и финский культурный романтизм во второй половине девятнадцатого века произвел на свет самое настоящее «финское чудо» в архитектуре, в живописи, в музыке и даже в экономике. И тем более в фольклористике. В какой степени эпос «Калевала» была открыт, а в какой воссоздан, можно обсуждать, но невозможно оспаривать, что именно Карелия подарила миру этот шедевр. Так что для поэтов и мечтателей было более чем естественно творить красивую грезу о бедном, но мужественном племени, сохранившем культурные истоки разделенных жестокой историей народов.

Для циников любые подобные фантазии смешны, но обвинить эти мечты в «буржуазности» способен только пошляк, для которого не существует бескорыстия: в этом отношении марксизм и есть концентрат буржуазности.

Культурные романтики умеют любить без обладания, но романтики политические стремятся к именно к обладанию даже и без любви, мало беспокоясь о том, чем обернутся их объятия для предмета их страсти. Если в притче о Соломоновом суде настоящая мать была готова отказаться от ребенка, чтобы сохранить ему жизнь, то политические романтики готовы разрубить его, чтобы овладеть хотя бы частью: высокая мечта важнее мещанской заботы о судьбах маленьких людишек.

Тем более о них не станут беспокоиться так называемые великие державы, поглощенные высокими геополитическими и еще более высокими идеологическими интересами всемирного масштаба!

В Финляндии только что закончилась Гражданская война победой белых, поддержанных Германией. Маннергейм не желал этой поддержки, опасаясь впасть в зависимость и разделить судьбу могущественного, но слабеющего союзника, и в какой-то степени это так и произошло: Англия, продолжающая вести войну с Германией, начала с недоверием относиться к вмешательству Финляндии в карельские дела. Британский полковник Мур «поставил перед финским командованием ряд вопросов: являются ли финские части официально признанными правительством Финляндии и подчиняются ли ему; уверено ли правительство Финляндии в том, что завоеванные в будущем территории перейдут под управление Верховного правительства Северной области».

Конечно, антибольшевизм, казалось бы, должен был превратить всех «белых» в союзников, однако российские белые стояли за единую и неделимую и были против всякого сепаратизма и ирредентизма…

В самой Финляндии тоже демократическим путем пришли к власти силы, настроенные на примирение. Маннергейм не сумел убедить финскую политическую элиту принять участие в походе на красный Петроград, а новый президент Финляндии Каарло Юхо Стольберг «провозгласил целью внешней политики мирное сожительство с другими странами и урегулирование отношений с ними путем соглашения».

Это отсрочило новую войну на двадцать лет.

Война — продолжение политики… Как все, что повторяется бездумно, это неверно: скорее, политика продолжение войны и подготовка к следующей. К сожалению, даже при самых благих намерениях, насколько таковые возможны в нашем грешном мире, границы на земле, а не на небесах могут изменяться только железом и кровью, — чтобы проигравшая сторона назавтра же начала вынашивать мечты о реванше. Разумеется, подобным мечтам предаются лишь пассионарные меньшинства. Но они-то и составляют главные движущие силы всех конфликтов.

И финским белым пассионариям противостояли в первую очередь российские красные пассионарии, не собирающиеся ничего уступать без боя и готовые вести войну бесконечно, ставя на карту и собственную жизнь, не говоря уже о чужой. И финские добровольцы невольно оказались «свое­образным катализатором» еще далеко не прекратившейся внутренней Гражданской войны в российской империи: «Зажиточные крестьяне и середняки руками финских добровольцев мстили свои односельчанам за конфискации имущества и взимание налогов».

Жажда мести, однако, неизбежно направляется на человека с ружьем, ведь без него все обиженные сидели бы тихо.

Кстати сказать, по многим свидетельствам, именно зажиточные крестьяне чаще были сторонниками присоединения к Финляндии, и не в силу несуществующей классовой солидарности, а просто потому, что они были лучше осведомлены и лучше понимали деловые перспективы такого присоединения — тем более, по контрасту с коммунистическим раем, который уже успели продемонстрировать большевики.

Жестокая политика красных, в которую их тоже загоняло безвыходное положение, в сочетании с агитацией финнов и карел-перебежчиков осенью 1921 года вызвали Карельское восстание, разумеется, снова поддержанное финскими национальными энтузиастами.

«Занимая в целом нейтральную позицию, правительство Финляндии не препятствовало организации на территории страны вооруженных отрядов для отправки их в Карелию», а на запрос в сейме социал-демократического депутата Таннера, известно ли правительству, что в Финляндии ведется запрещенная деятельность по оказанию помощи населению Восточной Карелии, премьер-министр Веннола ответил, что «восстание в Восточной Карелии вызвано внутренними причинами, и Финляндия не принимает в нем никакого участия. Веннола отрицал также переход границы какими-либо частями и сам факт их формирования на территории Финляндии».

Обычное дело.

И что в итоге?

«В карельской драме не было выигравших; на этом небольшом пространстве к концу войны оставалась выжженная земля — заросшие поля, разгромленные усадьбы, опустевшие хлева и голодающие люди. Десятки тысяч жителей края оставили родные места и вкусили на чужбине горький хлеб беженства».

Фанатиков, правда, выжженной землей не испугаешь — выжженная, да наша. По крайней мере, противники ею не воспользуются.

Но на этой выжженной земле национальную карельскую автономию под именем Карельской трудовой коммуны учредили все-таки финны, только не белые, а красные, бежавшие после поражения в Гражданской войне из Финляндии в Советскую Россию.

Но это совсем другая история, закончившаяся для их лидера Эдварда Гюллинга на полигоне «Коммунарка» в 1938 году.

Зато 8 июня 1970 года Советская набережная в Петрозаводске была переименована в набережную Гюллинга.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России