ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Константин Комаров

Памяти Андрея Битова

Так сливеет, нарастая,

зов мышленья ртутно-трудный

в коммуналке на Восстанья,

в кухоньке на Краснопрудной.

В темя бьет зеркальным градом,

вышивает по раскрою

между юным Ленинградом

и бесслезною Москвою.

И пока поется хором

одномерная кантата,

автор щелкает затвором

мысленного аппарата,

вспышкой белою пронзая

выход к беглому порогу,

и перебегает заяц

снова Пушкину дорогу.

И судьбе бросая кости

в полувзгляде от провала,

тело текстовое ткется,

как шальное покрывало.

И восходит болью слитной

одиночество вне братства

между битвой и молитвой,

между логосом и астрой.

Разум нужен ведь как раз им,

чтобы состоялась сшибка

духа вечного каркаса

с буквы бренною обшивкой.

Дикий мед питает слово

да пустынная акрида.

И оно от мира злого

в скобки шепотом закрыто.

Дожди

День за днем стремится сверху

вниз раскосая вода,

угрожая в прах низвергнуть

каменные города.

А внутри дождинок быстрых —

свой рисунок нитяной.

Гром их выстроил, как выстрел,

и они стоят стеной.

И глаза не знают, сколько

спелой влаги в них втекло,

если в собственных осколках

отражается стекло.

Сердцу оптом этот опыт

надо будет разгрызать.

Бьется в землю серый топот.

Продолжается гроза.

* * *

Дойдя до крайнего кордона,

уже не чувствуешь в душе

былой тревоги из картона

и боли из папье-маше.

Лишь в небе, как в прозрачной банке,

чье дно устелено травой,

линяет анемичный ангел

и бьется в крышку головой.

И на позициях исходных

ты все еще уже не тот,

но ничего не происходит

и дальше не произойдет.

* * *

Длится в небе анимация,

хоровод луны и звезд,

мчит в ночи реанимация

к выпадающим из гнезд.

Знает, почему бордовому

сердцу нынче не спалось,

воздух, смертью проспиртованный,

просмертованный насквозь.

Это память с тщаньем мертвенным —

как в пустыне скарабей —

катит шаром медным, медленным

список скоростных скорбей.

Противопоставить нечего,

и всего за полчаса

птица тела человечьего

уплывает в небеса.

* * *

Пламени утробу,

медную трубу

я возьму на пробу,

сдвину на горбу.

Вижу в день весенний

сквозь заслонку слез

то ли лес осенний,

то ль базар берез.

Сколько ни ловили,

смысл — поверх голов —

между соловьиных

ускользает слов.

Встанешь на заре ты,

поднастроишь взгляд,

всюду назареты

разные стоят.

И рассвет зеленый,

словно какаду.

Ухожу за лоно,

там и пропаду.

На видок — ковидный

небольшой больной.

Никого не видно,

кто пошел за мной.

Но идут поспешно

серые снега,

и жилища женщин

рады нам всегда.

И в печи поленья

красный дьявол жрет.

Гибнут поколенья,

ну а жизнь живет.