ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Александр Кушнер
* * *
И перед смертью жизнь не предадим.
Кому она не нравится, бог с ним,
А все-таки я рад, что жил на свете,
И счастлив, что любил и был любим,
И видел эти клены, ивы эти.
Пусть все это не пригодится мне
В загробной пустоте и тишине,
Я все равно за солнце благодарен,
За то, что говорил наедине
Со мной то Фет, то Пушкин, то Державин.
Всего не перечислишь, ни к чему!
Хоть вспомни корабельную корму,
И плеск волны, и блеск ее изгиба.
И зло? И зло, и тяготы, и тьму,
И все равно за Моцарта спасибо!
* * *
От старости я отойду на минуту,
На десять минут, на пятнадцать, на час
И вновь со своими стихами побуду,
Их автор, быть может, согреет и вас.
Ему для сюжета достаточно тучи,
Похожей на горный Кавказский хребет.
Он ценит случайность, он пишет на случай,
Увидеть умеет и то, чего нет.
Увидеть и стать почему-то счастливей
На десять минут, на пятнадцать, на час.
Он был на Кавказе — и вот среди шпилей
И зданий ему пригодился Кавказ.
Какие ущелья, какие соблазны,
Стремнины, вершины в дневной синеве,
Стихи уверяют, что горы прекрасны,
Но как хорошо, что их нет на Неве!
СТРОКА
«Редеет облаков летучая гряда» —
Вот лучшая строка из всех, какие знаю,
И про себя ее твержу я иногда,
Как будто принят в ту редеющую стаю.
Ни мудрости в ней нет, ни страсти никакой,
На вводное она похожа замечанье,
Но как любуюсь я волшебною строкой,
Перестановку слов люблю ее, звучанье.
О, как она светла, о, как она легка!
Так блещет бриллиант, так ценятся алмазы,
И кажется, что нет в Европе языка,
Где подлежащее в конце б стояло фразы.
* * *
Наши прогулки с тобой по Таврической,
Кирочной улице или Тверской
Приобрели этим летом тропический
Облик, характер, настрой и настой.
В этом году в Петербурге как в Африке.
Где мы, в Нигерии, в Конго, скажи?
Как обрести подходящие навыки,
Как сохранить идентичность души?
Не вызывают большого доверия
Эти мои рассужденья и слог.
Пишут ли в Конго стихи и в Нигерии?
Может быть, пишут. А я бы не мог.
* * *
Деревья лишены и зрения и слуха,
Но так листва шумит, что кажется, они
И понимают нас, и есть в них сила духа,
И любят разговор, не любят болтовни.
А мы язык дубов и лип назвали шумом,
Проходим мимо них, не зная языка,
Хотя как раз они и склонны к долгим думам,
А наша мысль в сравненье с думами легка.
И может быть, у них нам стоит поучиться,
Не в детстве речь они освоили — в веках.
Их молния слепит, а издали — зарница,
Им скучно говорить, как мы, о пустяках.
* * *
От смерти только смерти жду.
П. Вяземский
Я думал о друзьях, осталось их немного.
В конце концов одна всем суждена дорога,
И обсуждению она не подлежит.
Ни солнца, ни реки, ни Пушкина, ни Блока.
Зато и никаких печалей и обид.
Ты больше никогда ни сфинксов не увидишь,
Ни бронзовых коней, к Гостиному не выйдешь,
И в Эрмитаж, увы, к Рембрандту не зайдешь.
Двух-трех опередив друзей, придешь на финиш:
Бесчувствие и тьма, все остальное — ложь.
Мне восемьдесят семь. От смерти только смерти
Я жду, как нам поэт в стихах своих сказал.
Не верите ему? Бог с вами, и не верьте!
Но смерть для старика не смерть, а милосердье.
Зачем еще раз жить? От жизни он устал.
* * *
Итальянская ваза, ее купили
Мы лет двадцать назад, не хрусталь — стекло.
Небольшая, но яркая, приютили
На окне, есть какое-то в ней тепло,
Есть какая-то прихоть и утешенье.
В пятнах розовых, синих, лиловых вся,
И цветы не нужны: ублажает зренье
Многоцветная, в комнату блеск внося.
И какая б у нас ни была погода,
Как бы дождь ни хлестал, ни клубился снег,
Словно венецианское дарит что-то
От прогулочных благ и нездешних нег.
Знаешь, я недолюбливаю букеты
Лилий, роз, гиацинтов — их сладкий дух
Утомляет, а ваза не вянет эта,
Сколько лет, а узор ее не потух!
* * *
Моя душа в стихах останется
И никуда уже не денется:
Она служанка их, начальница,
И диктовальщица, и пленница.
«В заветной лире» — было сказано,
И дорожу я этой фразою.
Душа с любимым делом связана,
Как тополь с дачною террасою.
Как оценю свое усердие,
Какой в нем смысл, какие выводы?
Чем хорошо в стихах бессмертие?
Тем, что моей в нем нету выгоды.
