ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

АРТЕМИЙ ЛЕОНТЬЕВ

Блогер

Рассказ

В «пенсионерский поселок», расположенный неподалеку от финской границы в нескольких километрах от станции Гимольская, ходил пучеглазый пазик — выражением своих фар он напоминал усталого, добродушного и грязного пса, которому отдавили лапу. Маршрут пролегал через две близлежащие деревеньки; летом автобус проходил здесь раз в день, зимой — два раза, утром и вечером. Сами же поезда направления Петрозаводск—Костомукша с двухминутной стоянкой на станции «Гимольская» ходили ни много ни мало раз в трое суток, но, даже если кто-то добирался в эту карельскую глушь на собственном авто, все равно неизбежно приходилось двигаться по единственному маршруту, по «дороге жизни», как ее прозвали старожилы, а это значит, что все прибывшие неизбежно потом проходили по единственной тропинке, протоптанной от пятачка остановки к четырем потрепанным и выцветшим панелькам. Вот на эту самую тропинку и смотрела мать Дениса Печорина (его ник в «Instagram»^[1] и «TikTok» Disa_Pechorin2001, 18 млн подписчиков, 870 млн лайков), живущая на первом этаже одного из четырех домов.

Она смотрела в ту сторону почти без конца, вот уже пять лет, с перерывами лишь на быт. Все соседи давно уже привыкли видеть в окне первого этажа это бодрое и румяное лицо с пытливым и нежным взглядом, обращенным на всех, кто проходил мимо. От ее не по годам молодых и здоровых русых волос с редкой благородной сединой веяло домашним уютом. Обычно женщина заваривала крепкий чай, усаживалась напротив окна своей кухни и начинала смотреть, как в экран телевизора. Смотрела как прикованная — так внимательно и порабощенно, словно разгадывала ребус или читала страницы Святого Писания.

Своих машин здесь среди местных было раз-два и обчелся, поэтому любой приезжий сразу обращал на себя внимание. В каком-то смысле мать известного блогера выполняла в поселке функцию привратника или, если угодно, погранзаставы, авангардом которой являлся продуктовый магазинчик на остановочном пятачке. Трясущаяся от ветра остановка, скроенная из профлиста; эти листы оцинкованной стали (крашенные серебрянкой, быть может, еще при Горбачеве, а потому теперь так жестоко исхлестанные ветрами, дождями, испещренные дырами и изъеденные временем) напоминали своим общим видом нечто среднее между китовым скелетом и разоренной татаро-монголами деревней.

Рядом с этим пугалом остановки стоял маленький опрятный торговый павильончик, обитый пластиковыми панелями, который сильно выделялся на фоне этого застарелого проржавленного чудовища, похожего на давно затонувшую кабину какого-нибудь крейсера времен Первой мировой войны. Две этих постройки очень дополняли друг друга: покореженная и избитая остановка напоминала людям о тягостном российско-советском прошлом, а обитый благополучным, но дешевым пластиком магазинчик был устремлен в далекое и светлое капиталистическое будущее, с той лишь оговоркой, что внутри магазина сразу при входе имелась настоящая железная клетка — то есть стоило войти внутрь, как ты оказывался в клетке-предбаннике; в Средневековье за такими внушительными прутьями содержали беглых каторжан и арестантов, а с XVI по XVII век отправляли из Бахчисарая в Османскую империю рабов-славян — русских, поляков и украинцев, плененных во время почти трехвековых набегов со стороны Ногайской орды и Крымского ханства, всего около двух миллионов человек. Продавщица подходила к клетке, спрашивала, что именно принести, брала деньги и шла за товарами, а покупатель оставался ждать, сжимая пальцами толстые прутья своей врéменной неволи, не то чувствуя себя серийным убийцей, приговоренным к пожизненному заключению, не то поминая непростую, полную зловещего лиха историю своего народа и его подчас невольническую судьбу. Деньги продавщице приходилось просовывать в специально предназначенное для этого оконце — точно такие же используются в тюрьмах для того, чтобы ставить туда баланду, кружку и пайку хлеба, с той лишь разницей, что в современных тюрьмах стены были не зарешеченные, как здесь, а все-таки сплошные. Возможно, клетку поставили от алкашей из двух соседних деревенек, а может быть, всему виной местная медведица по прозвищу Вера Степановна, которая несколько раз пыталась войти в магазинчик, учуяв там запах съестного. В этом смысле никто никогда не сказал бы вам, даже сама продавщица Нюра — неизменная хозяйка этого киоска, от кого все-таки в действительности поставили клетку — от медведицы или от алкашей, поэтому данный вопрос всегда оставался дискуссионным.

Хмурые двухэтажные панельки поселка больше походили на брошенные в эпоху перестройки казармы, чем на жилые дома; данное впечатление отчасти было справедливым, потому что в советское время эти многоквартирные панельки построили для семей личного состава военного аэродрома, который сейчас уже давно зарос мхом, лопухами и крапивой. Военнослужащих давно сократили, аэродром расформировали, а самолеты, весь цветмет и горючесмазочное изобилие растащили по карманам — теперь военный городок заселяли одни пенсионеры, отсюда и название поселка: «пенсионерским» его прозвали сами местные, потому что все его население, кроме продавщицы Нюры, составляли старики, дети и внуки которых перебрались в города — в Петрозаводск, Петербург или хотя бы Сортавалу. Кто-то из молодых навещал своих предков чаще, кто-то реже, но многие не приезжали никогда, никогда, никогда. Вот и двадцатилетний инстаграм-блогер и тик-токер Disa_Pechorin2001, в среднем зарабатывающий в месяц около двух миллионов рублей, уже пять лет не проходил по этой тропинке; с тех пор как уехал отсюда под предлогом поступления в университет (поступить он в конечном счете, понятное дело, никуда не поступил), его нога больше не ступала по этой тропинке, на которую так внимательно все эти годы смотрела его мать, смотрела и пила свой горький, крепко заваренный чай. Даже местная медведица Вера Степановна наведывалась в поселок чаще блогера; летом она не представляла опасности, а вот весной, после спячки, пожилые хромающие жители «пенсионерского поселка» так бежали при виде Веры Степановны, шагающей бок о бок с кругляшами-детенышами, что только пятки сверкали, хрустели непривычные косточки да гулко падали тяжелые тросточки.

О том, что сын стал блогером, женщина узнала от него по телефону. Мать даже сама научилась скачивать приложения, нашла «Instagram», «TikTok», зарегистрировалась, чтобы подписаться на аккаунты своего позднего мальчика, которого родила в сорок пять. Непутевый муж бросил их почти сразу, так что женщина растила Disa_Pechorin2001 одна. Наверное, еще поэтому была так сильно привязана к нему — мальчик составлял центр ее мира, средоточие всей ее жизненной вселенной. Женщине ужасно не нравились все эти бесконечные кривлянья сына на камеру, вдвойне сильнее ее расстраивали новые татуировки и пирсинги, которые Disa_Pechorin2001 охотно демонстрировал на фото и видео; а уж когда он покрасил ногти в черный цвет, а волосы в зелено-розовый, это и вовсе стало ее личной трагедией. Мать долго выговаривала сыну по телефону, что он ее позорит, на что Disa_Pechorin2001 отвечал:

— OMG! Стопэ! Только не надо так токсить, прошу тебя! В вашем Мухосранске больше куриц, свиней и телефонных автоматов, чем Интернета, кроме тебя там о моих имбовых шмотках и топовом прикиде никто знать ничё не знает. Это моя жиза, мой хайп, чил и фан, и всё это касается только меня одного! Не наседай, плиз, пипяо!

Хотя мать тогда не поняла и половины из того, что он сказал, все равно в целом уловила суть ответа, поэтому сильно поругалась с сыном. Они не созванивались целый год, женщина до последнего надеялась, что Disa_Pechorin2001 позвонит сам, а еще лучше приедет, чтобы попросить прощения, но Disa_Pechorin2001 не приезжал и не звонил. В его следующий день рождения мать уже не смогла удержаться и сама набрала заветный номер. Звонок ей встал очень дорого, потому что сын в тот момент находился на Мальдивах. После этого разговора матери пришлось отделить от своей пятнадцатитысячной пенсии достаточно ощутимую сумму, чтобы погасить задолженность по тарифу и снова получить возможность пользоваться интернетом, который означал для женщины единственную возможность видеть сына и знать о том, что происходит в его жизни.

Позднее мать стала привыкать к новому внешнему виду Дисы, оправдывая его тем, что сейчас такая мода. Женщина следила за всеми его новыми публикациями, читала длинные посты-излияния, просматривала видео, на которых двадцатилетний, все никак не мужающий отпрыск, кривлялся, словно школьник, несколько раз подряд оставшийся на второй год. Мать смягчала свое отношение к сыну и его причудам тем, что он ее единственная отдушина — единственное, что до краев наливает жизнь смыслом. Наверное, поэтому со временем женщина даже стала лайкать посты своего мальчика, выражая тем самым определенное одобрение. Каждый раз, когда она делала это, ей на ум невольно приходила мысль, что она совершает нечто противоестественное, то есть прямо обратное тому, что следовало бы делать. По мнению женщины, отсутствие лайков и полный игнор всей этой свистопляски — единственное, что может спасти ее мальчика из цепких объятий виртуальной смерти, которая совершенно обезобразила в сыне первозданный лик. Мать смотрела на фотографии своего сына и не видела тех жадных, ищущих истины глаз, не видела в них той потребности любви, того невообразимого средоточия бьющей ключом жизни, жажды созидания и справедливости, какие были в нем изначально. Она попросту не узнавала собственного ребенка, того, в детстве которого плескалось столько добра, талантов, ума и своеобразия; она видела лишь какую-то ряженую куклу, использовавшую черты ее сына, словно карнавальную маску.

Женщина посмотрела на икону — конвейерную копию Рождества Христова из Праздничного чина работы Андрея Рублева; оригинал находился в Благовещенском соборе Кремля; мать видела его только раз в жизни, когда много лет назад ездила в столицу; тогда же купила копию, вернулась в родной дом и поставила на самом видном месте своей маленькой кухоньки, рядом с окном, у которого несла свое многолетнее дежурство неутолимого ожидания долгожданной встречи. Глядя на икону, мать Дисы перекрестилась, затем достала телефон, зашла в «Instagram» и написала под очередной публикацией сына длинный комментарий, в котором призывала мальчика заняться чем-нибудь серьезным, чтобы оставить после себя и своей прожитой жизни хоть что-то стоящее. Она писала долго и страстно, потом нажала «Опубликовать». Перечитывая свой текст, женщина видела все его патетическое несовершенство, какую-то крикливую слезливость и высокопарность, но вместе с тем понимала, что там, в глубине этих неловких и таких несовершенных строк, основой всего лежит глубоко искреннее, выстраданное чувство истины, данное ей не то предками, не то свыше.

Через час ее телефон завибрировал. Женщина увидела ответ сына к комментарию: «Как же меня затрахали все эти тролли! Горите в аду!»

Так мать оказалась в черном списке, потеряв возможность смотреть фотографии и видео своего мальчика. Встав с табуретки, набрала Дениса по телефону, но не смогла сказать и двух слов, парень сразу перебил и выплеснул ей на голову целый ушат помоев и упреков:

— Первобытная недоразвитая идиотка! Ты живешь в лесу! В каменном веке! Безмозглая душнила! Я не хочу с тобой разговаривать!

После чего бросил трубку. Оглушенная женщина надломленно стояла посередине кухни и чуть покачивалась — так шатается только что спиленное дерево, которое вот-вот повалится навзничь и теперь лишь пытается нащупать, в какую же все-таки сторону лучше всего рухнуть. Через минуту уронила телефон на пол, затем ноги подкосились, и она повалилась на табурет, просидев на нем некоторое время без движения. Руки висели плетьми. Она попыталась пошевелить пальцами, но ей казалось, что ее парализовало: все тело онемело, стало бесчувственным. Мать не знала, сколько просидела так, но потом все-таки напрягла мышцы ног и встала, наклонилась и подняла с пола мобильник, снова села и повалила голову на стену, рядом с которой стоял табурет.

Набрав сына еще раз, женщина поняла — ее номер тоже оказался в черном списке, как и аккаунт.

Через месяц ничего не изменилось. Не изменилось и через полгода. Мать все так же не могла посмотреть фотографии и видео своего сына, она натыкалась на глухую непроницаемую стену жестокой блокады. Как-то утром на восьмой месяц этой изоляции нашла в своей расческе значительно больше седых волос, чем обычно. Подошедши к зеркалу, увидела, что полностью седа. Аппетит совершенно пропал, ей не хотелось есть, она практически перестала себе готовить, ограничиваясь лишь редкими перекусами. На девятый месяц блокады снова расчесывала волосы и увидела, как от ее головы отваливаются целые клочья — они падали на пол тяжелыми клубнями, длинные и безжизненные, как солома; локоны опускались на пол, чуть покачиваясь и не спеша, точно сорвавшиеся с кроны дерева осенние листья.

Продавщица Нюра забеспокоилась первая. Как-то утром пришла на работу, открыла киоск, проверила клетку, кассу, склад и стала заваривать себе кофе, села за прилавок и машинально взяла телефон — когда выпадала свободная минутка, она привыкла листать новостную ленту в своих соцсетях. Вошла в «Instagram», где в числе прочего была подписана на Disa_Pechorin2001. Прочитав очередной постик, приправленный фотографией из красивой заграничной жизни, жадно отхлебнула от своей чашки, поморщилась от зависти, а потом поймала себя на мысли, что больше месяца не видела его мать, которая все это время не приходила к ней за продуктами. Нюре стало тревожно. Она поставила чашку кофе на прилавок и стала собираться. Закрыла киоск, повесив предварительно табличку «Отошла на 10 минут».

Подошла к дому, в которой жила мать блогера, вошла в ее подъезд, постучалась. Никто не ответил. Стала толкать и выкручивать круглую блестящую ручку, но дверь была закрыта, поэтому пришлось собирать соседей и идти к участковому. Когда дверь сломали и вошли внутрь, то по запаху тления сразу всё поняли. Женщину нашли бездыханной, она лежала в своей постели, худая, бледная и скукоженная, совершенно изможденная и окостеневшая. Ее отстраненное уставшее лицо пугало своей неживой белизной, в нем не было мира, как и в скрюченном, будто от долгих усилий, борьбы и изнеможения теле, — во всем ее облике читалась лишь горечь отвергнутого человека, который устал от своей безответной, вконец измучившей его любви.

Все расходы на похороны сын взял на себя. На удивление, после того как ему написали в «Instagram», он отреагировал моментально: разместил длинный щемящий пост, посвященный своей матери и случившемуся в жизни горю, затем поставил траурный статус со смайликом свечки. Приехал тоже достаточно быстро — на самолете прилетел в Петербург, пересел на «Ласточку», добрался до Петрозаводска, а уже оттуда вызвал такси.

Когда священник читал Псалтырь над покойной, Disa_Pechorin2001 выложил сторис, в котором снял себя на фоне гроба со своей матерью, священника и бледных лиц соседей, а после погребения выложил селфи рядом с могилой — снимок был сделан в тот самый момент, когда усопшую предавали земле, опуская гроб на длинных ремнях; на глазах блогера были слезы, хорошо заметные, выделенные фотошопом и подчеркнутые цветокоррекцией. Disa_Pechorin2001 написал: «Я безмерно любил ее, теперь ее больше нет со мной, я остался в этом жестоком мире совершенно один… Любите своих близких, здесь и сейчас будьте рядом с ними, заботьтесь о них, они самое важное, что у вас есть!»

Его пост буквально за несколько часов взорвали сотни тысяч лайков, под ним россыпью нагромоздилось почти полмиллиона комментариев, соболезнований и благодарностей подписчиков, которые признавались в том, что Диса вдохновил их на понимание истинных ценностей, но главное, самое главное, что осознал в тот день преображенный и просветленный своим горем Disa_Pechorin2001, — это то, что его количество подписчиков за одни только сутки увеличилось на полтора миллиона человек.

1. Деятельность организации запрещена на территории РФ.