ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Вячеслав Свешников

Компас

Рассказ

Владимир Калинкин, ученик 6-го класса, уединился во время перемены на крыльце деревенской школы. В руках у него компас, подаренный старшим братом. Хочется испытать подарок в действии. Надо определиться со сторонами света. Стрелка слегка крутанулась, поколебалась и ее дрожащий синий кончик показал на север. Отметка на шкале совпадала с направлением тропы от школы к небольшому селу с церковью на холме — там дом Вовки. Это понравилось. Там же, рядом со школой, длинные поленницы дров, дальше идут школьные огороды. На юге — поле, за ним деревня Яковлево. На востоке — школьный сад, там под высокой старой березой стоит велосипед Вовки. Чуть ниже и дальше берез, в небольшом овражке, протекает ручей. На западе — вся деревня Андреевское, где и расположена восьмилетняя школа. Все ясно. Компас работает! Из школы на север три километра — и Вовка дома. Из дома вместе с приятелями на юг — и в школе.

Вскоре на уроке географии Калинкин выяснил свои координаты на глобусе: шестьдесят градусов северной широты и сорок два градуса восточной долготы.

Дома, после уроков, Калинкин развернул карту мира.

Оказывается, он родился и живет в Северном полушарии Земли. Конечно, в Южном было бы теплее. Но в общем ничего, он согласен. Северное сияние у него почти над головой — в соседней области. Штормы северных морей, экспедиции по Северному Ледовитому океану и Земля Франца-Иосифа, до которой рукой подать на карте… Льдины, байдарки, белые медведи… А там и Северный полюс. К тому же после осени и зимы всегда приходят весна и лето — это окончательно устраивало его.

Короче, своим положением на карте мира он остался доволен.

Все-таки жить на севере — значит жить у себя дома. С матерью и отцом, братьями, друзьями-одноклассниками. Школа близко. А летом всегдашние походы в ближний лес за подберезовиками и черникой. Поля цветущего льна вокруг села и большое гороховое поле у речки… Березы, рябина и черемуха, кусты смородины в огороде. В общем, жить можно.

А что с координатой времени?

Понедельник. Сегодня на уроке географии тема «Климат». Учитель Иван Иванович (Ван Ваныч) просит всех записать в тетрадке: «Климат — многолетний режим погоды, характерный для данной местности в силу ее географического положения. Климат зависит от наклона солнечных лучей над поверхностью Земли…»

«Эх, — с горечью думал Вовка, поглядывая на нудный дождик за клас­сным окном, — давно не смазывал маслом цепь на велосипеде. Заржавеет». Его велосипед стоял и мокнул под березой на школьном дворе.

Влажность воздуха, дожди, ветер, прогноз погоды… Какая скука! То ли дело материки, океаны, страны, знаменитые города…

Ему нравились города: европейские и всего мира. Большие и маленькие. Он всегда любовался в учебнике истории рисунками средневековых городков с красивыми башенками домов и фонарями на кривых уютных улочках — словно из сказок Ганса Христиана Андерсена. В городах было многое такое, чего не было в его селе. Какая-то тайна. Очень хотелось когда-нибудь разгадать ее.

Между тем Ван Ваныч диктовал, и надо было записывать.

Климат, ветер, осадки… Калинкин стал размышлять о погоде. Занудная тема, конечно. И все же весенние ветры каждый год пробуждали мечту о каникулах. А порывистые завихрения и молнии с громом во время июльской грозы его всегда веселили. Но осенние дожди, длиннющая зима… бр-р-р! Неожиданно вспомнились первый ледок на луже в октябре и веселые снежинки — как легкий, колючий привет близящейся зимы. Метели в феврале и сугробы, которые навиваются из-за ветров выше изгороди, ему тоже нравились. И его, Вовки, собственная лыжня к лесу… Нет, без ветров и снега было бы совсем скучно. А весной проталины, нежданно широкий разлив скромной речки Молы, сосульки с крыш, возвращение живого солнышка и птиц — жить тогда становилось гораздо интереснее после нескончаемой зимы. Ладно — март, апрель и май годятся. А летом — полная свобода! Вот такой климат он понимает. Допустим, жить можно и зимой, и весной, и осенью, но летом веселее и лучше всего — подытожил он, слушая Ван Ваныча.

* * *

Среда. По расписанию первый урок — география.

— Кто сегодня расскажет нам о климате на острове Сахалин?

Добровольцев нет. Палец Ван Ваныча медленно и неумолимо ползет по списку фамилий в журнале.

— Василий Ерохин, пожалуйста, покажи-ка остров на карте и поделись знаниями о климате на нем.

Васька Ерохин (по прозвищу Еж) встает и направляется к доске трагическим шагом. Топчется у карты. Погружается в размышления. Краснеет. Ежик его волос становится все жестче. Пауза тянется. Воздух накаляется. Класс напряженно замирает.

Но тут раздается воинственный клич:

— Вспомнил!

Перехватив длинную деревянную указку, как древко боевого копья, Ерохин делает решительный шаг к карте и энергично вонзает копье в остров Мадагаскар. Ван Ваныч словно нехотя оборачивается к Ерохину, к карте и его указке, лихо обводящей Мадагаскар, снимает очки, запрокидывает голову и тихонько заливается смехом.

— Ой, шальной… Ой, дурной…

Конечно же, никто не обижается. Это были знакомые, можно сказать, родные слова. Матери дома частенько в сердцах так выговаривали многим из нас. Класс облегченно вздыхает. Больше спрашивать и вызывать сегодня к доске Ван Ваныч никого не будет.

И правда, после легкого, безобидного смеха он протирал очки, надевал их на кончик носа и, глядя куда-то поверх наших голов, начинал объяснять и повторять материал прошлого урока и рассказывать новый.

В такие минуты Ван Ваныч преображается. Волнуется. Лицо его краснеет. Его указка путешествует по физической карте мира, закрепленной на классной доске.

Не глядя на карту, он горячо говорит о климатических зонах России, Южной Америки, о городах, морях, пустынях… Словно само по себе острие указки плывет по географическим поясам Земли, по материкам и великим рекам. От истока Енисея вниз по течению — и благополучно впадает в Карское море. Очерчивает границы стран, контуры островов, повествует о равнинах, озерах, заливах и горных вершинах. Указка летит над Атлантикой, Тихим и Индийским океанами. Устремляется вдоль южноамериканских и австралийских берегов. Открывает нам Гренландию, Новую Зеландию и Соломоновы острова.

Рука Ван Ваныча с указкой откинута назад, за спину. И снова безошибочно конец деревянной указки движется по течению Нила, Ганга, Волги, Миссисипи… На карту мира во время рассказа Ван Ваныч не оглядывается. Он знает ее наизусть. Указка никогда не сбивается с курса, не путается, не останавливается в недоумении. Ее движения безупречно точны.

Это восхищает класс.

Ван Ваныч горячится, спешит сказать как можно больше. Его энергичный полет прервать невозможно. Звонок на перемену. Никто не двигается с места. Звонок с перемены на следующий урок. Он все говорит. Остановить его могла лишь жена, учительница русского языка в старших классах. Она решительно заходит в класс, берет его за рукав и властно тянет за собой в учительскую.

* * *

Калинкин любил уроки географии. Ему нравилось развешивать большое полотнище карты прямо на школьной доске. Карта — ветхая, с потрепанными углами, протертая на сгибах, но от этого еще более загадочная.

Теперь в его жизни к велосипеду, самому лучшему и верному другу, добавились новые любимые друзья — компас, глобус, географические карты, барометр.

Ван Ваныч был для Калинкина, как и для всего 6-го «Б» класса, первооткрывателем мира, всех земель и морей.

И вовсе не древние финикийцы первыми из мореплавателей обогнули Африку. Не Эратосфен в III—II веках до нашей эры и не Птолемей в I—II веках составили первые географические карты, а наш Ван Ваныч. Конечно, Пифагор в VI веке до нашей эры мог предположить, что Земля имеет форму шара, но только Ван Ваныч убедил нас в этом, когда впервые принес на урок глобус. И вместо Коперника закрутил эту Землю-глобус вокруг своей оси и пустил в полет вокруг Солнца.

Он же принес в класс компас. Определил стороны света. Север — юг. Запад — восток. Расчертил глобус на параллели и меридианы. Указал Гринвичский меридиан. Координаты материков, островов, горных вершин и столиц мира. Широта, долгота. Где я? Где мой дом? Школа? Моя страна?

«Карту Земли надо знать наизусть и любить со всеми обитателями на ней».

Он дал названия и направления ветров. Пассаты, муссоны, мистраль, сирокко. Ветры — это дыхание Земли. Без них мы задохнемся, умрем.

Воды больше, чем суши. И это справедливо. Вода — источник жизни, как и солнышко и воздух. Океанские и морские течения — без них невозможны были бы первые путешествия и величайшие открытия.

Это были первые координаты жизни.

Конечно, он стал нашим кругосветным гидом, первым мореплавателем. Ведь он знал все моря, реки, острова, горы, пустыни и тропические леса.

На кончике его длинной указки мы совершали первые дальние путешествия.

Вместе с Христофором Колумбом на большом парусном судне «Санта-Мария» мы открывали Багамские острова, Кубу, Гаити, Ямайку… Это был Новый Свет, это была Америка. Главное, чтобы были отчаянная, но надежная, как корабль, команда, крепкие паруса, знание океанских течений и направлений господствующих ветров.

На флагманском корабле «Сан-Габриель» в команде португальца Васко да Гамы мы нашли морской путь из Европы в Индию, в обход Африки. С капитаном Магелланом и его кораблем «Виктория» отплыли от берегов Испании на запад, пересекли Атлантику и вошли в узкий и опасный пролив между материком Южная Америка и островами Огненной Земли. Обогнув Америку с юга, вышли в загадочный океан, названный Тихим. После многодневных испытаний и блужданий прибились к Филиппинским островам. Магеллан погиб в стычке с аборигенами. Но «Виктория» продолжила бесстрашный путь и через много месяцев завершила первое кругосветное плавание, вернулась в испанский порт Сан-Лукар. Земля — и отныне это доказано — действительно оказалась круглой!

С английской экспедицией капитана Джеймса Кука на корабле «Индевор» переплыли Атлантический океан, обогнули Америку и вышли в Тихий океан. У острова Таити передышка, курс на юго-запад — и перед нами неизвестная земля, Новая Зеландия. Затем с капитаном Куком подошли к восточным берегам Австралии. Всё обозначили на карте. Обогнули новый материк с севера и зашли на остров Ява. Пересекли Индийский океан, обошли Африку и вернулись в Англию. Почти три года длилось кругосветное плавание!

С Ван Ванычем и его волшебной указкой это удалось сделать за несколько уроков. Но скрип корабельных мачт, плеск тяжелой океанской волны и знойный ветер с экватора еще долго чудились Калинкину.

* * *

Рядом со школьным огородом у Ван Ваныча была своя метеорологическая станция. Этот крохотный участок земли огорожен легким дощатым заборчиком, который тщательно красился каждое лето. И вообще содержался круглый год в идеальном порядке. Трава выкашивалась, снег разгребался. Здесь на высоком шесте легкомысленно крутился флюгер, мимоходом указывая направление и силу ветра. Дождемер нехотя накапливал выпавшие осадки. Барометр с термометром с присущей им честностью измеряли атмосферное давление и температуру. Все это мы узнавали во время экскурсий на священную землю Ван Ваныча.

Сердобольные родственники купили для Ван Ваныча и его жены маленькую квартиру в городе. С большими усилиями переманили жить в городских, цивилизованных условиях. Он попытался — переехал. Но не увидел там ни линии горизонта, ни восхода, ни заката солнца, ни царственно спокойных облаков, ни цветущей земли. Не узнал ветров над головой. Вместо этого серый избитый асфальт, куда ни взгляни — кирпичные и бетонные стены, толкотня. Через полгода Ван Ваныч сбежал из города обратно в свой деревенский домик. К своей метеостанции.

Во всех ближайших деревнях его знали и уважали. Он был доступен. На праздники его звали вместе с гармошкой. Он с удовольствием играл на ней после хорошего вина и закуски, а бабы и старушки распевали лихого содержания припевки.

Одевался всегда скромно, как все деревенские. Весной, летом занимался поленницей дров, копал огород, косил траву у дома. Неизменно ухаживал за своей крохотной метеостанцией за школой. Стоял в очереди за хлебом в сельском магазине. В общем, жил как все вокруг.

Но когда он тихий, в привычном потрепанном черном костюме, стеснительно покашливая, с указкой в руке медленно заходил в класс, мы дружно вскакивали из-за парт. Он смущенно отворачивался и махал рукой, чтобы садились. В ту минуту казалось, что к нам из неведомых стран по чьей-то могущественной воле вдруг послан капитан флотилии, прославленный в морских походах, закаленный жестокими океанскими штормами, обожженный солнцем тропических широт легендарный путешественник, первопроходец, знаменитый исследователь пустынь и знаток всех господствующих ветров земного шара.

* * *

Однажды Ван Ваныч возил с собой Калинкина на районную географическую олимпиаду. Конечно же, Калинкин засы`пался. Пожаловался учителю: трудный вопрос по климату достался. А с климатом он не совсем на дружеской ноге…

— А я только климат и люблю, — смущенно и тихо проговорил Ван Ваныч.

На обратной дороге из районного городка в автобусе они разговорились. Дошли даже до грамматики русского языка.

— Мне тоже не хотелось учить правила. Я просто переписал от руки «Анну Каренину», когда учился писать по-русски, — опять тихо, почти шепотом доверительно произнес Ван Ваныч.

Калинкин удивился и задумался. С ним так откровенно никто из учителей никогда не разговаривал.

Вскоре он взял в школьной библиотеке «Анну Каренину». Толстущая книга. Прочел. Больше всего понравилось про сенокос и про Левина. Тот занимался настоящим делом. Конечно, Калинкин мог бы дополнить Толстого и многое рассказать про овраг и ручей у деревни Рощенье, где они с братьями, отцом и матерью косили и сушили траву каждое лето. И про июльский вечер, когда стожок сена уже смётан, и про чай со смородиновыми листьями, и про веселое настроение после горячего дня. Но времени совсем нет, уроки еще не сделаны, и втулку заднего колеса у велосипеда надо успеть почистить.

* * *

Сегодня Калинкину приснились Циклон и Антициклон. Два огромных шара. Циклон — большущий клубок из снежинок, лунных бликов, мрачных длинных туч, грозных ветров, крутящихся по часовой стрелке. Антициклон — шар размером выше берез, сотканный из солнечных лучей, положительных зарядов, капель грозового дождя, из горячих ветров, крутящихся против часовой стрелки. Шары гонялись друг за другом по всем странам, континентам и островам на всех широтах земного глобуса. После их прилетов на города Северной Америки обрушивались ливни, на побережье бешено закручивался торнадо, а в Италии все замирало от жары и засухи, и люди купались в фонтанах на площадях городов. Пронеслись мимо Русской равнины, не коснувшись ее, и там атмосферное давление в норме, ветер восточный, до семи метров в секунду. Но в Москве вдруг грозы и ветры валили деревья, а в пустынях Саудовской Аравии взметались до неба песчаные вихри.

Циклон и Антициклон с легкостью оказывались вдруг над Уралом, Байкалом, Африкой, Австралией и Азорскими островами. Перелетали Тихий океан, на миг замирали над Тайванем и мчались к Полинезии, на ходу сражаясь и превращаясь друг в друга, терялись за горизонтом…

Калинкин проснулся.

— Ух ты! Вот бы мне… с такой скоростью!

Он еще не решил, кем бы хотел быть — Циклоном или Антициклоном. Но давняя страсть к путешествиям, зародившаяся на уроках географии, вновь разгоралась в его душе.

Проснувшись окончательно, он стал размышлять: «Ученые мучаются с прогнозом погоды. Никогда не могут угадать. Все просто. Как только успел я подумать о Канарских островах — а Циклон уже там. Чтобы знать, ко­гда Циклон с островов прилетит к нам в село или в Москву, надо знать его скорость и расстояние до нас. Расстояние нетрудно сосчитать. А скорость Циклона — это ведь скорость моей мысли. Стоит только узнать с какой скоростью я подумал о Циклоне, и задача решена. Эврика! — воскликнул Калинкин. — Надо измерить скорость мысли. Итак, скорость климатических изменений равняется скорости мысли. Вот тебе и точный прогноз погоды».

Но тут он вновь задумался: «Как измерить эту самую скорость мысли?» Ответ пока не находился, и Калинкин решил отложить задачу до летних каникул.

* * *

Пятница. Последний урок. До конца еще двадцать минут. Ван Ваныч рассказывает о климате Северной Европы.

Опять эти скучные графики осадков, температур, стрелки с направлениями ветров…

«Ну да, — соглашается мысленно Калинкин, — течение Гольфстрим достойно внимания. В виде исключения. Таяние ледников Гренландии понижает температуру Гольфстрима, и это очень влияет на климат в Европе». А к европейским городам Вовка был неравнодушен. И тут надо было что-то делать — с этими ледниками и Гольфстримом. Но этим он займется позже.

А пока дела поважнее: Африка, Индонезия, острова Полинезии, Тихий океан… Тут есть над чем поработать. И он продолжил обдумывание плана-маршрута своего первого серьезного путешествия.

Районным автобусом до областного центра. Поездом до Москвы и до Севастополя. Пересадка на военный корабль или на пассажирский лайнер. Черное море. Стамбул (исторический привет Царьграду-Константинополю). Пролив Босфор. Мраморное море. Пролив Дарданеллы (поклон древней Трое и ее раскопкам). Эгейское море. Остановка в Афинах (хорошо бы в честь знаменитых греков забраться на Акрополь, а также познакомиться поближе со статуями богов и богинь. Пройти мимо древних греков было как-то неловко, нужно оказать почести). Далее палуба торгового судна и простор Средиземного моря. Зайти в Тирренское море. Посетить Рим, Колизей, форум (торжественным шагом в честь древних римлян и их императоров). Снова волны Средиземного моря — Гибралтарский пролив. Поворот корабля на север, до Лиссабона, там нужно найти памятник Васко да Гаме или его надгробные плиты, снять шляпу в честь первооткрывателя нового пути в Индию. И далее уже его маршрутом вдоль западных берегов Африки к мысу Доброй Надежды. Обогнуть южную оконечность материка. (Эх, совсем рядом остров Мадагаскар, где влажные джунгли и лемуры, живущие на верхушках деревьев. Но не теперь…) В Мозамбике сесть на слона и, держась около тридцатого-сорокового меридиана, добраться до Голубого Нила в Судане (питаться придется финиками с пальм, от жары в пустыне Сахаре могут спасти запасы лимонада. Главное — держаться подальше от леопардов и мух цеце). Пересесть на рыбацкую лодку и по реке доплыть до Асуана (и Луксора). Здесь остановка. Привал. Затем оседлать верблюда, осмотреть древние пирамиды и гробницы фараонов (хорошо бы попутно поближе разглядеть страуса). Снова в лодку и по Нилу до Александрии (в этом городе Вовка считал своим долгом почтить память знаменитой древней библиотеки; ведь сам Эратосфен, вооруженный папирусными свитками, трудился здесь, вычисляя окружность Земли). А затем вновь устроиться на корабль. И опять линия горизонта Средиземного моря. Путь на Босфор и через Черное море — к Севастополю. А оттуда уже рукой подать до дома.

Оставались еще детали: изучить морское дело, чтобы устроиться помощником матроса на торговый или военный корабль. Выучить арабский язык, чтобы уверенней себя чувствовать на Востоке, и в частности в Египте. И заняться всерьез физической подготовкой. Само собой, нужны подробные карты и компас. «Компас уже есть», — с удовольствием отметил про себя Калинкин.

Кого взять с собой в команду? Все приятели заняты своими делами. Витька погрузился в историю Русско-японской войны 1904—1905 годов и зачитывается «Порт-Артуром». Степан вечно возится с математикой. Считает количество березовых и еловых поленьев, сожженных в школьных печах за всю осень и зиму. И в итоге — загубленных деревьев. Ничто иное ему не интересно.

Да, с компанией дела обстояли неважно. Придется осваивать Африку и пути к ней в одиночку. Это усложняло план. Но тут он вспомнил Робинзона Крузо и успокоился: приключения можно с успехом пережить, хотя и трудно, в самом начале. И все же хорошо бы иметь друга-бедуина, в Сахаре с ним было бы надежней…

* * *

«Часы идут, дни бегут, а годы летят».

Более полувека пролетело.

Городская квартира на двенадцатом этаже. Владимир Сергеевич Калинкин стоит в комнате у окна. Глядит на небо, облака, наблюдает движение редких капель дождя по стеклу. Слушает по радио сводку погоды.

«Завтра в городе преимущественно солнечная погода, без осадков. Плюс восемнадцать градусов днем, плюс десять градусов ночью. Атмосферное давление в норме. Ветер западный, до пяти метров в секунду. Сейчас плюс семнадцать градусов».

Вспомнился школьный учитель Иван Иванович. «Наверное, он любил нас, шалопаев, — наше детство и наше будущее, которого никогда не увидит. И мы, кажется, любили его, несмотря на внешнюю его сухость, сдержанность».

«…Преимущественно солнечная погода…»

Боже мой, да мы все на кончике солнечного луча, как сказал поэт. И глоток чистой воды и свежего воздуха. Этим и живы.

Облака плывут над планетой. Небывалые ветры обдувают материки, гонят океанские волны, они бьются в крутые, высокие берега мыса Рока…

Но все так же хороши морозы и снега России, ее прохладные сентябрьские дождики, ветры и облака, цветы и радуги после пылкой летней грозы. Вздрогнешь при виде первых легчайших снежинок над городом, над лесом и полем, над домом и своей головой в середине октября. В мае — новорожденный грозовой рокот небес. Первый слабый, такой неуверенный в себе желтый одуванчик на грядке в огороде — какой восторг от возвращения тепла и жизни!

Томные ароматы и многоцветье трав в сенокосном июле… А там, не успеешь оглянуться, уже опять тихонечко желтеют березы, тяжелеют созревшие бордовые кисти рябин, бледнеет и холодеет солнышко. Медленно кружится в полете кленовый лист, он переливается столькими оттенками желтого и вовсе не спешит упасть на землю — все же это его прощальный танец.

Так это и есть наш родной умеренно-континентальный климат. И как его не любить? Прав был Иван Иванович! Строгий критик, возможно, скажет: «Природу любим, к климату привыкаем, а с погодой миримся».

Прогноз погоды сегодня — на каждом телефоне почти всех жителей Земли по несколько раз в день. Кажется, за термометром следят все глаза живущих. Холод, зной, ливень, оползни, грозы, ураганные ветры… Кстати, по мнению исследователей, микенскую культуру погубила засуха…

Как ведут себя морские ледники в Арктике и Антарктике? Что происходит в стратосфере? Опять потепление? Куда мчится азиатский муссон? Океаны волнуются? Спутники и всемогущие компьютеры задыхаются, не успевая следить за молниеносными капризами атмосферных потоков.

А что творит сам человек? И как нам со всем этим быть?

Ах, если бы только сражения Циклона и Антициклона занимали людей на широтах земного глобуса…

* * *

Легкий ветерок колышет листья берез, солнце играет с их юной блестящей зеленью. Майский день в городском парке. Колыхание острых тонких листочков напомнило вдруг Калинкину о том, как когда-то очень давно трепетала магнитная стрелка компаса в его ладонях.

Дуновение весны, дрожание солнечных бликов и неожиданно вернувшееся волнение тех наивных зеленых мыслей — все это слилось в забытую детскую радость ничем не стесненной мечты.