ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

КОНСТАНТИН ШАКАРЯН

 

 

ТЫСЯЧЕЛЕТЬЕ НА ДВОРЕ

1

Не на улице время — всегда на дворе.

На дворе, возле самого дома.

Подступило — не сдвинешь — подобно горе,

Скороспелым пространством ведомо.

 

Что ему ­— перелезть через старый забор,

Воровато прокрасться к калитке

И обжить и обречь этот маленький двор

Ежедневной тревоге и пытке?

 

Ни забора давно, ни калитки — одно

Только время стоит, как стояло.

Разрослось, загустело, забило окно.

…И кричим мы в оглохшее это окно,

Что пространства и времени — мало.

 

 

 

2

Какая странная игра:

По узкой лестнице спуститься,

Куда-то выйти со двора,

Рассеяться, запропаститься,

 

А после — что ж — собраться вновь

В обличье прежнее у двери.

(Здесь рифму свежую готовь

Иль помолчи по крайней мере.)

 

Какая странная игра:

Существованье добровольное

Доверить спицам циферблата;

 

И ежедневно со двора

Сквозь времени ушко игольное

Вслепую проходить куда-то…

 

 

 

СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ НОЧЬЮ

Собака лает остервенело,

Луна мелькает меж облаков.

Такое дело — собачье дело,

Такая доля, удел таков.

 

Собака лает куда-то в зиму

И отбивает ритмичный пар.

Откуда в псине — спросите псину —

Проклятый этот собачий дар?

 

На что залает, сама не знает,

Курком на взводе — вот-вот рванет.

Хвостом виляет и снова лает —

Собачьей жизни круговорот.

 

Пролает горько — как бы ответит…

Собака лает — не носит ветер:

Стоячий воздух зимы колюч.

Луна круглится в разрезе туч.

 

Ты, за оконной сидящий рамой,

Покуда лает условный рекс, —

В тебе самом ли не тот же самый

Необъяснимый урчит рефлекс?

 

И сам не знаешь, когда нежданно,

На что-то в мире запав опять,

Начнешь… не лаять, но, как ни странно,

Слова ритмично перебирать.

 

И перьевого подобье скрипа,

И лай собаки, и волчий вой

Живут в единой системе ритма —

Одной повязаны бечевой!

 

Луна подаст вам благие знаки,

И значит, снова придет пора:

Под лай собаки стучи во мраке

Клавиатурой — взамен пера.

 

 

 

НА КЛАДБИЩЕ...

На кладбище жизнь закипела:

К цветку на могильной плите

Пчела заводная слетела,

Взялась упоенно за дело,

Что к месту всегда и везде.

 

Прошел паучок между делом

По камню — и юрок и скор.

А жизнь не кипела — светлела,

Как бабочка в платьице белом,

Что к нам подлетела в упор…

 

А жизнь с затаенным размахом

Вершилась в отпущенный срок.

И ладана мягкий дымок

Курился над радостным прахом.

Никто не поник, не заплакал,

И не был никто одинок.

 

 

 

* * *

Возвращенье к тому, что любил

В каждом запахе, звуке и слове, —

Прибавление жизненных сил,

Проживание сущего внове.

 

Проживай это время насквозь,

Наугад, напролом, наудачу.

Все, что было, навеки сошлось

С тем, что есть и случится в придачу.

 

«Я люблю тебя, жизнь, что само…» —

Что само по себе и неважно.

Для чего ж обращаться в письмо

Или песней струиться протяжно?

 

Эту книгу раскрой, и обдаст

Давним духом счастливого чтенья —

И судьбы перепаханный пласт

Вновь исполнен любви и значенья.

 

Время пашет неведомо где,

Все в ином преломляется свете…

«Я люблю тебя, жизнь, и наде…» —

И надеюсь на проблески эти.

 

 

 

* * *

«Дальнее детство, далекое детство…»

Стертых эпитетов горе-наследство.

Что там, за ними? Далекая близь,

Близкая даль — оглянись! отзовись!

 

Отзыва нет. Распрямляются плечи.

Дальнее детство пребудет далече —

Да не приблизим его ни на пядь!

Время, по счастью, не движется вспять.

 

Лишь обернись — отдалилось донельзя.

В годы недавние взглядом нацелься:

Было да сплыло… Но что-то щемит

От незапамятных детских обид.

 

Что-то забьется под памятью давней,

Близкое, что сохранили года в ней

Цельным и чистым, как горный родник:

Холод целительный в сердце проник.

 

Как на горе — на вершине истока —

Жизнь начиналась светло и жестоко.

Сколько воды с той горы утекло!
И от жестокости стало светло.

 

 

 

ХРАМ ЗВАРТНОЦ

Развалины старого храма,

Седьмой неуступчивый век,

Растущий из праха упрямо,

Как взгляд из-под сомкнутых век.

 

История крепко заснула

В объятьях природы живой,

Не слыша железного гула,

Летящего над головой.

 

Здесь воздух особого сорта,

Небес первозданная стать.

Отсюда до аэропорта

Крылом самолета подать.

 

Посадок и взлетов беспечность —

И кладбище в той стороне,

Где все приземлились навечно,

С историей став наравне.

 

Здесь, на перепутье давнишнем

Различных явлений и правд,

Ведомый сквозь время Всевышним

Покоится век-аргонавт.

 

Седьмого столетия плиты,

Останки старинных колонн
С делами текущими слиты,

Туристам сдаются в полон.

 

А к вечеру смотрит глубоко,

Готовя ему западню,

Истории мутное око

В глаза уходящему дню.