ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Алексей Машевский

 

 

* * *

И даже если невзначай

Влюбленность легкая коснется

Теперь, спокойно примечай,

Как учащенно сердце бьется,

 

Как, едучи домой в такси,

Ты улыбаешься невольно,

Как ждешь… Но хватит, не проси,

Уже и этого довольно!

 

Ласкает юный ветерок,

И сумрак расправляет плечи…

Душа, какой тебе-то прок

От этой мимолетной встречи?

 

Что это: старой раны зуд,

Предчувствие последней дремы? —

Неважно. Я не знаю, кто мы,

Куда нас грезы унесут…

 

 

 

* * *

Сентябрь. И опять холодает.

Но поздние розы как раз

Цвести собрались. Догоняет

Неосуществленное нас

 

Под занавес. Правда, теперь уж

Скорей в забытье, в полусне.

Ты сам в свои чувства не веришь,

Им не доверяешь вполне.

 

Но все же, вот видишь — и розы

Колышутся алой волной,

Не предвосхищая угрозы

Пришествия мглы ледяной,

 

Бутоны в росе раскрывая,

Доверившись солнцу вполне,

Как будто их примет вторая

Жизнь. Может, решиться и мне?

 

 

 

* * *

На позднюю любовь ни времени, ни силы

Не хватит мне. Прости! Уже не хватит, нет…

Ах, молодость моя, ты дальше, чем Курилы,

Ты призрачнее, чем прозрачный лунный свет!

 

Но в полузабытье глухом мне так приятно

Вдруг ощутить волну влюбленности твоей,

Когда всё впереди еще и необъятна

Жизнь. Летний ветерок, хмельной и нежный — вей!

 

И, знаешь что, — закат ведь тайно схож с рассветом:

Волнует душу нам и красками богат.

Хотя бы и во сне, еще на свете этом…

Хотя бы и во сне… Тебе я буду рад.

 

 

 

* * *

Не сейчас — это значит уже никогда,

Ибо с нами лишь это сейчас.

Жизнь… она, как колеблющаяся вода,

Но не там, на заливе, — а в нас.

 

Встречи миг заповедный не перенести,

И влюбленности не растянуть.

Мне тебя не дождаться, наверно. Прости!

Одинокий у каждого путь.

 

Может, так даже к лучшему: любишь сильней

То, что в руки тебе не далось.

Жизнь могла бы сложиться иначе. О ней

Потоскуем, прожив ее врозь.

 

Но тот привкус несбывшейся близости нас

Тайно сблизит в безликой дали,

Чтобы жгучее, горькое это сейчас

Навсегда мы в себе обрели.

 

 

 

* * *

И уже никому-никому-никому

Не разбить мое сердце. Увы!

В жгут один безнадежность и душу саму

Не сплести, в глубину синевы

 

Обожженных небес за собой не увлечь,

Упованье и страх не сопрячь…

Ты всему, что случится еще, не перечь

И набухшие слезы не прячь.

 

Этой жизни так мало, так сладостен вкус

Всех даров ее, поздних плодов.

Но уже не дает то ли опыта груз,

То ли у´мерших тяжесть годов

 

Так наивно довериться хрупким мечтам,

Что растают, как кубики льда

В горьком вермуте. Сердце — увы! — не отдам

Я уже никому, никогда.

 

 

 

* * *

Говорит, что скучно ему. А мне

Непонятно: скучать — это как?

Я жалею о каждом ушедшем дне,

Подающем мне тайный знак,

 

Что мы с ним не успели побыть, прожить

Все часы его в полноте.

А теперь? О следующем тужить,

Той же отданном суете?

 

Мне и этого хочется и того,

Дольним миром я ослеплен,

Как в романе (помнишь его?) Прево

Кавалер де Грие — Манон.

 

И со счастьем собственным не совпасть —

Лишь отслеживать его след…

Наглядеться бы, надышаться всласть

За недолгий остаток лет!

 

 

 

* * *

За лето так и не притронулся к заветным

Мелкам, и кисти взять и краски не посмел.

И шли за днями дни под нашим небом бледным,

Безликие, крошась, как белый школьный мел.

 

Душа уже дерзать боится, и пусто`ты

Оставив за собой, бредет себе… Куда?

Ведь больше узнавать не требуется, кто ты? —

Всего лишь тот, кого изгладят без следа.

 

Рисуем на песке и на песке же строим…

Зачем? Я так люблю искрящийся рассвет!

Но даже если мы однажды жизнь утроим,

Все будет не хватать слипающихся лет.

 

И потому, что всё останется лишь в этом

Мгновении, лишь в нем, я больше не хочу

На заданный тобой вопрос спешить с ответом

И мыслей размножать дурную саранчу.

 

 

 

* * *

На восемьдесят семь что` дарят человеку —

Бокал какой-нибудь? Вермеера альбом?

Зачем ему они? Досадную опеку

Нести над тем, что здесь оставить при любом

 

Раскладе предстоит? Ведь все уже понятно.

И мир вещей, что нас переживут, томит.

А соблазняют ум расплывчатые пятна

Прошедшего. Увы — у памяти лимит.

 

И то ли сны зовут остаться, то ли тени

Из сумрачных краев приходят невзначай…

Зачем ему развал той человечьей хрени,

Которой заняты мы с вами? — Не скучай!

 

Но, помнится, Алкей, которого пучина

Не поглотила лет, советовал зимой

Наполнить кубки нам. «Брунелло Монтальчино» —

Италии привет — подарок будет мой.

 

 

 

* * *

Почему слова то цепляются друг за друга,

То почти рассыпаются в какой-то бессвязной фразе,

То по строке распространяется звук упруго,

То налипает на местоименья, подобно грязи?

 

Мир наш какими-то сполохами мерцает:

Разуму ничего не понятно, потом все предельно ясно.

Жизнь то тебя принимает, то полностью отрицает,

Хотя, конечно, она все равно прекрасна.

 

«Бодрствуйте!» — говорил в Гефсимании Он, а они — проспали.

Господи, я прошу, помоги мне выйти из усыпленья:

Слышать листвы перешептыванья, дальние видеть дали,

Легкие строки соединять в золотые звенья!

 

 

 

* * *

Все думал: с кем бы я из той когорты славной

«Серебряной» певцов поговорить хотел?

Но неприветлив вид у Музы своенравной

И этой, и того… Открытость — не у дел.

 

Хотя с одним из них, ты знаешь, как ни странно,

Мне кажется, нашел бы круг горячих тем.

Вниманье лестно нам, участие желанно,

А ложный пиетет утрачен насовсем.

 

«Не музыка моя, а музычка», — сказал он.

Не оды — упаси Создатель — а стишки.

Отдавший дань бегам, балетам, кинозалам,

Всех человечих чувств вершки и корешки

 

Изведавший, в своих соблазнах предсказуем,

Но умудрен в любви и в простоте глубок…

А потому к нему так часто адресуем

Тот, кто хотел бы знать «забавный русский слог».

 

Счастливец, времена заставши роковые,

Сумел он и от них уйти, опередив

Расстрельные дела и бойни мировые.

Как Крысолов, тянул беспечный свой мотив

 

И заговаривал, пока возможно было,

Безлюбую тоску все охватившей тьмы.

И выжило его искусство, утолило

Тех жаждущих сердца, среди которых мы.

 

 

 

* * *

Жить с опухолью там, внутри, как будто тело

Захвачено чужим и больше не твое…

А это — чтоб душа свободно захотела

Отринуть наконец земное бытие.

 

Так бабочка, созрев, свой покидает кокон,

Крылатая, порхать беспечно день-деньской

Среди воздушных струй, меж солнечных волокон,

Не обременена ни страстью, ни тоской.

 

Сказать начистоту: что устает — устало,

Не только я, но мир, который был моим.

И гаснет небосвод, и пламенеет ало

Последняя заря, в которой мы сгорим.

 

Рожденные людьми, по воле Интернета

Тела свои забыть уже принуждены,

Летя, как мотылек в жерло огня и света,

Уйдем, перегорев, навек в чужие сны.