ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Валерий Сосновский. Кинематограф: Книга стихов.

Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2022

Новая книга стихов екатеринбуржца Валерия Сосновсого с первых же строк читается как диалог с Иосифом Бродским. Диалог неровный — местами нервный, местами нежный, — такой, какой обычно бывает между людьми близкими. А Сосновскому Бродский, судя по всему, близок.

Обнаруживается эта близость и на формальном, и на смысловом уровне. Считывается она и в узнаваемых интонациях, и в определенных ритмических схемах, и в склонности к длиннотам. Тут и тема Рождества, и стихи об Америке, и посвящение Евгению Рейну, предпосланное ключевому стихотворению, давшему название всей книге. Тут и просто прямые отсылки к текстам знаменитого ленинградца:

Мой Алексей! Троянская война

Завершена уж три тысячелетья.

Обращено это к известному петербургскому стихотворцу, от которого автор этой рецензии четверть века назад услышал такое напутствие: «По капле выдавливайте из себя Бродского». Нет, Сосновский не то чтобы чего-то там не додавил — с его стороны это, по-видимому, вполне осознанный выбор собеседника — поэта, в лирике которого отчетливо звучит «глагол времен» и даже в самых интимных лирических стихотворениях присутствует неотменимый всемирно-исторический контекст.

Первое же стихотворение книги «Вдоль замерзшей реки» — не просто аллюзия на хрестоматийный текст Бродского «От окраины к центру», но явная полемика с его некогда молодым автором. Вектору движения лирического субъекта Бродского противопоставлено здесь диаметрально противоположное направление — куда-то на промышленную периферию — заданное уже с первой строки: «Отправляйся туда, где поселок с заводом». А лирической экзальтации и витальности прецедентного текста противополагается меланхолия немолодого человека, переполненного горечью разочарования.

Примечательно, что при всей трагичности мировосприятия Бродского его герой, бегущий «Малой Охтой сквозь тысячу арок», озирает пейзаж городской промышленный окраины с любовью и нежностью (чего стоит одна только «дорогая труба комбината»!). Стихотворение будущего нобелевского лауреата наполнено свежестью невского ветра, приправленного «каменноугольным дымом», печаль здесь светлая, грусть — пополам с восторгом. А в финале — преодоление (вернее, освоение) смерти, которая видится молодому стихотворцу как «огромная встреча» всех людей, чей истинный удел — «по земле проходить бестревожно».

У зрелого Сосновского — как бы горький ответ на этот посыл. И образ города-Левиафана в его стихотворении нарисован в исключительно мрачных тонах:

Там на взгляд Петербург, а на ощупь — Россия,

Что взметнула свои города и заводы

На дешевой крови полутемных народов,

Что стоит на костях своих пасынков сирых

И сжимает горстями кровавую лиру.

Казалось бы, лирические персонажи Сосновского и Бродского — если не близнецы-братья, то уж во всяком случае братья молочные, вскормленные одним и тем же горько-сладким млеком романтической отверженности. Герой Валерия Сосновского тоже пестует свое одиночество, свое изгнанничество («блаженство изгоев»), но в отличие от героя Бродского, декларирующего заведомую благодарность за все, что в его жизни случается («Пора давно за все благодарить»), лирическое alter ego екатеринбуржца обходится без подобных парадоксов:

Ничего я не должен тебе, будь ты мне хоть отечество дважды!

У зрелого Бродского — не меньше желчи, и все-таки, перечисляя в одном известном стихотворении свои многочисленные злоключения (и мимоходом констатируя: «Бросил страну, что меня вскормила»), он финализирует:

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Можно списать эту концовку на иронию, столь присущую Бродскому, но что-то подсказывает, что никакой иронии тут нет. В то же время нельзя сказать, что герой Сосновского не знает чувства благодарности — в некоторых стихах, помещенных в книге, она присутствует — например, благодарность за редкие минуты подлинного человеческого тепла. Возможно, коренная разница между двумя поэтами лишь в том, что один уехал, а другой нет. Останься Бродский в стране — неизвестно, что и как бы он писал, и писал ли бы вообще.

Как бы то ни было, оба стихотворца сходятся в интересе и особом отношении к Истории. Бродский выстраивает сложную имперскую мифологему, неотделимую от его собственной, личной мифологемы. Сосновский более прямолинеен, выражая свое отношение к историческому процессу как к дешевому и жестокому зрелищу — сравнимому с «идиотствами Шарло», как это называл, имея в виду синематограф, Владислав Ходасевич (с которым у Сосновского тоже немало общего). Кинематограф в контексте этой книги — метафора Истории — кровавого и бессмысленного шоу. Год издания книги в этом отношении символичен: именно в этот год значительная часть человечества, привыкшая к скучному комфорту зрительного зала, вдруг обнаружила себя по ту сторону экрана. Но герой книги Валерия Сосновского статистом в этом абсурдистском триллере быть не желает. Только поэзия, пожалуй, имеет для него смысл, потому что только в ней и живет хоть какое-то подобие вечно ускользающей человечности. История же к человеку равнодушна, она идет своим чередом, и в конце книги все настойчивее звучит мотив смены эпох. Пророчество ли это, констатация ли факта — не так уж важно:

Окончена эпоха,

Просрочен наш билет…

Александр Вергелис