Игорь  Булатовский

ТАРТАРАЁК,

Да, <…> нет!

Блок

 

Автор:

 

Ну конечно, вдохновенье.

Как же без него

будет «анье», будет «енье» —

наше ничего!

 

Все как было, все как было

при любом царе,

ничего не изменило

точку и тире.

 

Сколько строчек — столько точек,

всем один ответ;

отвечай урод-сыночек,

как по струнке, «нет».

 

Кордебалет:

 

Ну вот тебе на блюдце «нет»,

на, говори! А дальше?

Все кральше, кральше 

кордебалет.

 

Все тоньше писк из уголков

и аппетитней корки,

глазей из норки,

на па котов.

 

Погибнет рыбка средь пруда,

в траве найдется тельце…

Такое дельце…

Ла-ди-ду-да!

 

Все изъявительней задор,

творительнее скука,

одна наука:

вливайся в хор!

 

Летят объедки со стола,

отгрызки и обрубки,

хрипят голубки:

урла-урла!

Хор (не мы):

 

Как в канатах корабельных —

нить от воровства,

так в накатах колыбельных

прячутся слова.

 

Ничего не видно, даже

тьмы-тьмы-тьмы-тьмы-тьмы,

в теплой, топлой, полой саже

спрятаны не мы.

 

Немы были, немы сплыли,

если бы не ты,

были нети, стали были,

пряжа темноты.

 

Темной ниткою на палец

ты нас насучи

и ходить по кругу пялец

ты нас, нас учи.

 

Бабка-нянька, пряха праха,

не смыкай же глаз,

чтобы выросла рубаха

поскорей из нас.

 

Нянька:

 

Клок шерсти, клок,

ждет тебя челнок.

 

Ветер дрожит,

парус лежит.

 

Парус не поднять,

нечем привязать.

 

Без тебя никак,

полезай в просак.

 

Нитку твою

с красной двою.

 

Пальцы болят,

не пущу назад.

 

Локти болят,

позову солдат.

 

Плечи болят,

суну пятки в ад.

 

И тогда твою

песенку спою:

 

Клок персти,

              клок

Песенка:

 

Спроси-ка, спроси у сна

с лодочки половить,

только ты, чур, блесна,

а я буду нить!

 

Будешь медная ли, золотая,

или вовсе оловянная простая

ложка — воздуха зачерпнуть

и по самое дно нырнуть?

 

Рыбка-царь, да не царь — самозванец,

пропляши-ка, душенька, танец:

то ли птичка набьет зобок,

то ли рыбка набьет роток!

 

А смотри, а смотри, и полегче

птички клюнет кто из певчих,

а смотри, а смотри, и половче

рыбки клюнет кто из пловчих!

 

Хор:

Пустой оркестр

в пустом саду

пустяк оттрескал

в пустую дуду.

 

Ты на эстраде

пустой — пуста,

как бога ради,

как пусто-то-та.

 

Короче вдохи-

выдохи дней,

нет караоке

твоего грустней.

 

Песенка:

 

Сказано тебе: сегодня

спи, а завтра — помирай,

медленная небосводня

вертит свой тартарарай.

 

Чуть подветрен планетарий
где-то с нашей стороны,

сквознячки вечерних арий

и слышны, и не слышны.

 

Не ложись на край, не надо:

я сама тебе спою…

Медленная серенада

вертится в тартараю.

 

Серый глобус чуть надышан

где-то с нашей стороны,

ветер виден и не слышен,

мы слышны и не видны.

 

Все спою тебе, что знаю,

только не смотри туда,

где, наморщенная с краю,

медлит мертвая вода.

 

Кордебалет:

 

Отошел, и где он?

Куда отошел?

За каким таким делом,

каким шишом?

 

Никакого дела

нет у него.

Что за дело без тела,

без своего?

 

Рубаха на теле,

плоть на кости,

хоть крути канители,
хоть не крути.

 

«Рифа» проще нету,

и «бочка» — пустяк,

может песенку эту

любой дурак.

 

Иов:

 

Отошел, и где он?

И куда ему?

Тени, и те вон,
могут во тьму.

 

Некуда, негде,

не к чему льнуть

в этой одежде

покроя «забудь».

 

Но только прежде

возьми, обними

в любой одежде

покроя «сними».

 

Песенка:

 

Не так ли ты лице,

Кумир Сандаловый,

во млеющей руце

подносишь малое,

 

что скрынку с тертой краской,

какой — не угадать,

за хвойною замазкой

под ноготок не взять.

 

Доличные палаты,

твари, небеса,

пчелиные взятки

за Видение Лица.

 

О мед и розы! Ближе…

Воочию… Скажи:

возьми, возьми, возьми же

и в сердце —

 

Кордебалет (порча):

 

Положь-ка цветочки!

Мнешь лепесточки!

Посмотри на квиточки,

потом прикинь.

 

Любой лепесточек,

тут — ноготочек,
что-то вроде заточек:

под сердце двинь.

 

Не трожь-ка голубку!

Мнешь ее шубку!

Заплати за покупку

потом — вперед.

 

У каждой голубки

в глотке по трубке,

они цедят сквозь зубки

осиный мед.

 

Отвянь от рыбешек!

Что им до крошек?

Накормить этих крошек

не сможешь ты.

 

У каждой рыбешки —

мордочка кошки,

и вгрызаются бошки

в свои хвосты.

Песенка (хождение по мукам):

 

Никаких тебе ключей

(это вредная привычка),

но скрипичная отмычка

отмыкает сто дверей.

 

Сто дверей, как сто зверей,

каждая скрипит как знает,

та рычит, а эта лает

по дороге меж теней.

 

Меж теней, как меж огней,

каждая встает навстречу,

ну чего я им отвечу,

ну чего я им — Орфей?

 

Им — Орфей, тебе — морфей

(морфий, вроде, как-то рано),

в общем, глючное сопрано,

лемурийский соловей.

 

Приставы (арест):

 

Ну-ка, соловей-соловка,

ну-ка, славный птах,

тараканяя наклевка

ждет тебя в кустах.

 

Далеко ходить не будем,

только от и до,

там с тобой мы все обсудим

в стиле у-хон-до.

 

Соловейке — тараканы,

человейке — лесть,

есть у нас и меломаны,

и гурманы есть.

 

Что ты пропоешь всю ночку,

лучше бы не знать,

на печенку или почку

будет что менять.

 

Иов:

 

До конца его теснишь,

отступает он как мышь,

и не знает, в чести ли

его детки, или…

 

Кордебалет (суд):

 

Ах ты, дура, дура, дура,

дура лекс сэд лекс!

Дура, дура, процедура,

дуралексит рэкс!

Дура, дура, партитура,

не свернуть нам из C-dur’a!

Фьоритура! Фьоритура!

Вот и весь рефлекс!

 

Приставы и Песенка:

 

Когда за Бежиным лугом

Заговорит там-там.

 

— Сопрано эпохи,

дела твои плохи,

в переводе на «лохи» —

полк лохов.

 

— Короче эпоха

короткого вдоха…

Ну а если для чоха —

сто полков.

— Откроем картишки:

кафтан-то у Тришки

не длиннее манишки

тоже ведь.

 

— Так в этом вся фишка!

А ну, другой Тришка,

удивительный Тришка,

станет петь?

 

— Давно его «минусом»

торгуют на вынос там,

где там-та-там-та-там,

там-та-там-та-там!

 

— Там-там…

 

Песенка:

 

Со всеми бесами угоvльными,

Тупыми, острыми, продольными

(Какие бывают еще?) —

За это пятнышко горячее,

Невыводимое, незрячее

(Какие бывают еще?)...

 

Приставы (казнь):

 

Красная нитка,

thin red line,

пытка не пытка

в сердце тайн.

 

Нитка в убытке

быть должна,

главное в нитке

не длина.

 

Главное нитку

растянуть,

чикнуть навскидку

и не сморгнуть.

 

Нянька:

 

Нитку на нить

не наживить.

 

Для узелка

слишком тонка.

 

Новую спеть

мне не успеть.

 

Нитку твою

с красной не сдвою.

 

Красная была,

стала чуть бела.

 

Позову солдат,

пусть похоронят.

 

(Воры придут,

тебя украдут.

 

Черту продадут,

будешь черту шут.)

 

Хор (солдаты):

 

В пустом саду, увечные,

под листвой,

походные, беспечные,

держим строй.

 

В пустом саду, печальные,

под дождем,

встречальные, прощальные,

мы идем.

 

В пустом саду, бесцельные,

средь огней,

пустые, канительные,

все ровней.

 

В пустом саду, забытые,

в темноте,

забритые, убитые,

те, те, те.

 

В пустом саду, бесцветные,

легкий взмах,

уносим, безответные,

прах, прах, прах.

 

Пифагор:

 

Солнце звенит сквозь какие-то ветки:

«Жрите мои золотые котлетки!»

Свистнул Меркурий: «Спускайтесь во двор,

я покрывало у мамки упер!»

Крутит Венера бедром хула-хуп:

«Не упускайте из виду мой пуп!»

Тянет свое караоке Земля:

«Соль-соль-ля-си-си-ля-ля!»

Марс и Юпитер гудят в унисон:

«Тон-полутон, сон-полусон…»

Дышат Сатурна дорийские мехи:

«У-фа-фа, уф-фа». А дальше — помехи…

 

Послесловие

<…> Во-вторых, ты рассказываешь некую историйку, почти уголовную, криминальную, словом, детективную, правда? И сюжет в ней наверняка имеет место быть, только поди сыщи этот сюжет… Это — издевательство. Оно не всем придется по нраву. Могу сказать, что и мне оно не по нраву. (Из письма читателя.)

 

<…> Вот сюжет моей поэмки. Пряха, нянька, повитуха, Парка-Мойра-шмойра сучит из шерсти-сажи, чего-то теплого и бесформенного темную нитку человеческой жизни. Об этом ее просят… ну, назовем их «не-мы», нерожденные, грубо говоря. При этом они хотят, чтобы их темная нить была сплетена, сдвоена с красной нитью песенки (души, сознания, совести, чего хочешь), которую поет прядущая бабка-нянька. «Как в канатах корабельных» — это в канатах английского флота, в которые впрядали красную бечевку, чтобы при краже каната всегда можно было найти вора (см. в конце «тебя украдут»). Бечевку вплетали так, что вытащить ее можно было лишь распустив весь канат. Отсюда — «красная нить». Ну ладно. Дальше нянька говорит, что вот, мол, челнок жизни подан, парус готов, да не на чем этот парус поднять, а ты-то и будешь той нитью-канатом, на котором его поднимут. Так что полезай в просак (устройство, где плели бечевки, веревки и канаты). Я тебя довью, доплету, пусть у меня хоть руки отсохнут. Дальше жизнь начинается и человек плывет по ней, сплетенный с песенкой (как хочешь, так и понимай). Обязанности няньки переходят к песенке, она теперь растит, кормит, наставляет, оберегает и направляет, потому что она все знает, причем знает главное, что все будет плохо, знает про смерть, потому что к ней близка, и т. д. Песенка в мире одинока, никто ее не слушает, человек, взрослея, разучивается петь под ее караоке. Но это в будущем, а пока что: спи (а завтра помирай). Дальше человек и песенка неизбежно друг от друга отдаляются (искушения, порча и т. д., см. изуродованные «цветочки», «голубки», «рыбки», как ласково называют детей). Мир (кстати, C-dur, до-мажор — символ сугубо материального и красный цвет у Скрябина) признает песенку сперва бесполезной, потом вредной и опасной, потому как по мукам она, видите ли, ходит и хочет внимание человека на эти муки обратить, сама, правда, понимая, что впустую (но именно в силу этого она и т. д.). Песенку арестовывают, судят и казнят. И все это в атмосфере канканного безобразия, словесно-телесных судорог и прочей мерзости, а главное — цинизма. Приходит нянька, хочет, но не может воскресить песенку, так что человек теперь черту шут до конца, до «отошел, и где он». Это из Иова. Иов тут возник оттого, что он в своих ламентациях задается, в частности, животрепещущим вопросом: что будет с его детьми после его смерти, в какие руки они попадут, будут ли в чести или нет, будут хороши или плохи. Это, в общем, центральный вопрос. Какие-то солдаты-калеки (другие песенки) забирают свою убиенную коллегу и уносят ее куда-то вдаль, как и полагается солдатам. Пифагор, как держатель патента на музыку сфер, поет очистительную песнь, обращенную к детям. «Соль-соль-ля-си-си-ля-ля» — это (увы, не в той тональности) «Ода к радости», в которой и растворяется песенка. Более или менее необходимый комментарий: Эпиграф из «Да, так диктует вдохновенье». «Погибнет рыбка средь пруда, / В траве найдется тельце <птички>» — это Случевский, «Мой сад оградой обнесен» (Песни из «Уголка»). Караоке (оно же «минус») в переводе с японского — пустой оркестр. «Риф» и «бочка» — гитарно-ударные термины. «Глючное сопрано» — Орфей у Глюка для женского голоса; кроме того, тут где-то доносится «Орфей в аду» Оффенбаха. «Тараканяя наклевка» — соловьев подлавливают на тараканов. «Дура лекс, сэд лекс» — любимое крылатое выражение главнокомандующего. «Thin red line» — в одном из первых сражений Крымской войны (по-моему, при Балаклаве), англичане, построенные в две шеренги, выдержали атаку русской кавалерии, после чего «тонкая красная линия» значит сам знаешь что. «Покрывало мамки» — покров Майи. Дорийские мехи Сатурна — по Пифагору, Сатурн звучит в дорийском ладу, торжественно и важно. (Из письма к читателю.)