ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Дмитрий Кантов

 

 

Читая Чехова

Отродясь я не писал стихов...

А. П. Чехов

 

Стихи!.. Лишь сегодня заметил (а странно —

И раньше заметить их было легко):

«Высокие узкие клочья тумана,

Густые и белые, как молоко,

 

В воде отражения звезд заслоняли,

Цеплялись за ивы, бродя над рекой...

И с каждой минутой свой облик меняли...»

Конечно же, Чехов — поэт, и какой!

 

«Похвально, — мне скажут, — вниманье к детали,

Но в целом рассказ — про любовную связь».

Нет, чудо! — как руки свои воздевали

Фигуры туманные, точно молясь.

 

А вот о любви (любопытное дело!)

Написано так, что досадно читать:

«Объятья», «восторги», «роскошное тело»...

Бальмóнту и Лóхвицкой Мирре под стать.

 

Бог с ней, с этой бурной любовною ночью!

Симпатии автора явно не там.

А здесь, где тумана вчерашнего клочья

Робеют с рассветом и жмутся к кустам.

 

 

 

* * *

Что помню? Залив Джарылгачский — вода

Была равномерно прогрета,

И, как на курорт, приплывали туда

Из моря медузы всё лето.

 

А в Красном, в Лиманском — да в каждом селе! —

Обилие было такое,

Что вишни сначала — ковром по земле,

Потом абрикосы — в два слоя.

 

И помню, как пахло тимьяном в те дни,

Как цвел на Успенье барвинок.

Кузнечиков помню — трещали они,

Как тысяча швейных машинок.

 

А небо ночное по нескольку звезд

Роняло в секунду, а кроме

Того, в нем не Ковш находился, а Воз,

Оглоблей торча в черноземе.

 

А та, что зовется Полярной, звезда

Не белой была — голубою...

Всем этим я не восхищался тогда,

Я занят был только собою.

 

Я так был несчастен и так одинок...

Но память на редкость богата.

И больше б, наверно, запомнить я мог,

Когда бы со мною была ты.

 

 

 

* * *

Темнело враз. И улицею черной —

Лишь редких фонарей блестела нить —

На почту шел я, в пункт переговорный,

Тебе, в родной наш город позвонить.

 

Я плохо номера запоминаю

И в тайный смысл не верю числовой,

Но грела сердце книжка записная,

А в ней — твоей рукою! — номер твой.

 

Центральная дорога, боковая,

Асфальтовая или торцевая —

Из них любая к набережной шла.

И зданье почты возникало вскоре,

Что, как маяк, светило прямо в море

Фасадом из витринного стекла.

 

И вспоминаю с нежностью теперь я

Те пять кабинок деревянных в ряд,

И в каждой за тугой стеклянной дверью —

Массивный телефонный аппарат.

 

А в трубке то трещало, то пищало,

Я слов не разбирал из-за помех.

Но всё тогда мне счастье обещало —

И голос твой ликующий, и смех.

 

А не было бы счастья, предположим,

Уже за то одно, скажу тебе,

Что ожиданьем наслаждаться можем,

Должны мы благодарны быть судьбе.

 

 

 

* * *

Исторический фон: тогда

Два соседа сшибались лбами.

Танки в Грозном! И — поезда

С оцинкованными гробами.

 

А в конторе, где я служил,

Не выплачивалась зарплата

Месяцами. Я, в тридцать, жил

С мамой, папой и взрослым братом.

 

Но, когда, мне шепча «родной,

Драгоценный мой, самый лучший»,

Приподнявшись, ты надо мной

Нависала веселой тучей,

 

И восторг твой блистал из глаз,

О земном забывал я аде.

И молился я всякий раз,

На тебя, как на образ, глядя.

 

 

 

* * *

Ну как же он может быть хорошим поэтом,
когда он плохой человек...

Б. Пастернак

 

Всё чаще я вижу с течением лет —

Прославлен он или не славен,

Хвастлив и завистлив бывает поэт,

И себялюбив, и тщеславен.

 

Естественно, это отнюдь не грехи,

А свойства натуры, похоже.

Они и у тех, кто не пишет стихи,

Частенько встречаются тоже.

 

Но я замечаю их лишь у коллег.

Себя всякий раз я при этом

«Будь он, — убеждаю, — плохой человек,

Хорошим бы не был поэтом».

 

 

 

* * *

Мы и плачем, и правды ищем,

Рады милость и мир творить,

А об алчущем духе нищем —

Можно даже не говорить.

 

Но откуда-то то и дело:

«Вдруг не будет, — всплывает страх, —

После горестного удела

Нам блаженства на небесах?»

 

Только мертвого тела вынос

Да могила. И зря поём

Хором: «Господи, помяни нас,

Как приидешь, в Царстве Твоем!»

 

Стоп, себе говорю, смотри: мы

Только бренное видим здесь,

А нетленное — всё незримо,

Как душа. А душа-то есть!

 

Ею, вечною, ценной самой,

Там — ушедшие навсегда

Дед и бабушка, папа с мамой.

Где? Узнаем, попав туда.

 

 

 

* * *

Хлынул дождь. Водяная стена.

И — зачем? чтоб пройти поскорее?

Лупит град по отливу окна,

Как зенитная батарея.

 

Я за городом с месяц уже

В частном доме живу в это лето.

Кабинет на втором этаже,

Стол двухтумбовый средь кабинета.

 

Сад соседский при молниях, как

Фотоснимок запретного рая.

«Прелесть, — верно писал Пастернак, —

И завидная, и неземная».

 

И фрегат и ковчег этот дом.

(Нет, не мой он, а дочки и зятя.)

Жить и нужно поэту в таком.

Хоть недолго бы, хоть на закате...

 

 

 

* * *

Что мне делать с сознаньем моим?..

Видя — свет не погашен в прихожей,

Вспоминаю одно я и то же —

Как на кухне мы с папой сидим.

Вечереет. Очками мерцая,

Папа «взрослый» ведет разговор:

«Тоже десять мне было. С тех пор, —

Говорит он, — и рос без отца я...» —

«Почему?» — «Было время тогда:

Темной ночью придут и разбудят,

Заберут неизвестно куда,

И отца больше нет и не будет...

А в прихожей, у двери входной

Свет горел и горел до рассвета...»

Грустный папа сидит предо мной,

И в руках у него сигарета...

Вроде с тем, что его уже нет,

Свыкся (словно забрали куда-то),

Но в прихожей не выключат свет —

И опять оно, чувство утраты.