ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

АЛЕКСАНДР КУШНЕР

* * *

           Игорю Кузьмичеву

Наше присутствие здесь, пребывание,

Это, наверное, чье-то задание,

Распоряжение, чей-то приказ,

Было бы скучно кому-то без нас.

Все эти звезды, созвездья, галактики

Лучше в теории, хуже на практике,

Что ему Вега, Телец, Орион?

Мы бы соскучились так же, как он.

Нашей Землею он втайне любуется,

Крохотной, жалкой, как дальняя улица,

Кто в мироздании знает о ней?

Нету прекрасней ее и грустней.

Как бы она ни была незначительна,

Он ободрительно и убедительно,

Звездную кверху вздымая метель,

Скажет: «Зато у вас был Рафаэль».

* * *

Хорошо, что я не католик, не иудей,

Хорошо, что не лютеранин, не православный —

И поэтому с Богом без лишних могу затей

Говорить — и ничем не завешен Он, не заставлен.

Перейти к сути дела, спросить (упразднен барьер,

И не статуя Он, чтоб уйти от вопроса в нишу):

Есть какое-нибудь оправдание, например,

Мукам слепорожденных детей? — я его не вижу.

Без посредников, и славословия ни к чему,

Песнопения — мы же не в консерваторском зале,

Сердце к сердцу, и хочется верить, что ум к уму,

Радость к радости, именно так, и печаль к печали.

* * *

Бронтозавры, кому они были нужны,

Птеродактили и диплодоки?

Почему так громоздки они и страшны?

Тут нельзя не подумать о Боге.

И ребенку такой бы мультфильм надоел,

Растянувшийся на миллионы

Лет, — хвостов их змеиных, раздувшихся тел,

Перепончатых крыльев фасоны.

Кто по этому поводу что-нибудь мне

Скажет? Я зоологию в школе

Проходил, но оставил ее в стороне,

Как шалаш или дерево в поле.

И Ламарк промолчит, пожимая плечом,

И Кювье — и прошла на них мода.

Ах, и Бог здесь, скорее всего, ни при чем,

А во всем виновата Природа.

Так ли мы ей нужны? И терпенье ее

Скоро кончится. Чем диплодоки

Хуже Ирода? Ужасы, казни, вранье,

Но шиповник цветет у дороги.

И воистину после Освенцима жить

И стихи сочинять неприлично.

Но пишу — так шиповник цветет, может быть,

Безоглядно, бесстыдно, привычно.

* * *

Эдуарду Крейнину

Я помню, как в детстве при мне говорили,

Что детство превыше всех жизненных благ.

Какими же глупыми взрослые были:

Я знал и в три года, что это не так.

Что взрослый, себя представляя ребенком,

Игрушкам, цветочкам и елочке рад,

И сказкам с их Бабой-ягой или волком,

А детский на мир подозрителен взгляд.

Я знал о какой-то глубокой ошибке,

Я знал о возможности бед и обид,

Но взрослые ждут от ребенка улыбки —

И он ради них улыбнуться спешит.

* * *

Офелия, Антоний, Клеопатра,

Отелло и Ромео, и Джульетта

Не стали смерть откладывать на завтра,

И порицал ли их Шекспир за это?

Нет, он жалел их, он же не священник,

А драматург, актер — и в этом смысле

Он даже наш любимый современник,

В каком, напомни, веке родились мы?

Отзывчивый, внимательно-подробный,

Так зная жизнь и свет его, и тени,

Наверное, он верил в мир загробный,

Но обходился без него на сцене.

* * *

В притворном ужасе, в неискренней тоске

Летают ласточки — предмет я выбираю

Не всякий все-таки: висит на волоске

Жизнь — так мне кажется, когда смотрю на стаю.

Кричат и мечутся. На самом деле им

Метаться нравится, срываться в крик приятно.

Увы, ныряльщицы за смыслом дорогим,

Кто заставляет вас искать его так жадно?

Что, если крылья вам чудесные даны,

Чтобы увиденным вы поделились с нами?

Не день ли завтрашний, как люди видят сны,

Мелькая, видите за ближними холмами?

Тогда скажите нам… Но ласточки, кружась,

Кричат по-прежнему — вся взбалмошная стая,

Как в детстве — мальчики, на плечи взгромоздясь

Своих товарищей, их тут же забывая.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ К. ЧУКОВСКОГО

Он Блока вывозил из Петрограда

В Москву на выступленья. Там-то Блок

И выслушал, что слышать бы не надо,

И выходил навстречу старый Рок,

И Блок кивал в ответ на оскорбленья

И, что он мертв, покорно признавал,

И доблестью назвать его смиренье

Мог, если б это понял, дикий зал.

Но мне еще обидней, что вожатый

И устроитель этих вечеров

Записывал в дневник, как соглядатай,

Что Блок и впрямь уныл и нездоров,

Трудны ему московские ступеньки,

И, мрачный, получив свой гонорар,

Молчал он, пересчитывая деньги,

Как все мы их считаем. Вот кошмар!

* * *

Ох нет, не торопи июльских дней, куда

Спешить, они светлы, а дальше будет хуже.

Не стану говорить, как светится вода

В Неве, как блещет шпиль, как подсыхают лужи.

Как в уличном кафе за столиком сидеть

Под тентом голубым приятно с кружкой пива.

А за городом ель умеет порадеть

Нам, липа угодить и подольститься ива.

Для радости как раз и нужен тот талант,

Что смотрит сквозь тоску, глядит поверх печали,

И тут, конечно, Фет — наш главный консультант,

Хотя для многих он в забвенье и опале.