ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Наталья Иванова. Чертополох и крапива. Литературная жизнь и ее последствия.

М.: Рутения, 2022

Книга Натальи Ивановой, на первый взгляд, весьма разнообразна сюжетно.

Первый раздел — широкая и пестрая картина литературной «довоенной» жизни. Быт толстых журналов, выразительные фигуры главных редакторов, судьбы литературных премий, писательская жизнь — эпизоды от горьких до анекдотических; увлекательные повествования о странствиях автора по белу свету: США, Европа, Китай, Индия. Конференции, лекции, визиты к друзьям и так далее.

Второй раздел — казалось бы, нечто иное: трезвый, иногда вплоть до суровости, но справедливый взгляд на драму русской литературы «унылых семидесятых» (которые оказываются удивительно плодотворными: Юрий Трифонов, Юрий Давыдов, Фазиль Искандер, Маканин...) и «великих девяностых». Говорящие заголовки: «Чертополох и другие растения. Победители и проигравшие эпохи застоя»; «Когда погребают эпоху. Проза 90-х и проза о 90-х».

И третий — высокие тени: Мандельштам и Пастернак (горькая загадка их отношений), Бродский, Искандер, Георгий Владимов, Виктор Некрасов.

На что сразу обращаешь внимание — чрезвычайно плотно детализированный контекст. Среди этого разнообразия есть работы собственно литературоведческие — их совсем мало, и они на периферии цельного массива текстов, объединенных общей внутренней установкой. Не уверен, что Наталья Иванова при всей ясности ее мышления и определенности решаемой в каждом отдельном случае задачи формулировала для себя эту установку.

В 1929 году в предисловии к книге своих учеников Шкловский писал:

«Авторы этой книги не предполагают вовсе, что так называемый литературный быт (термин Б. М. Эйхенбаума) является первопричиной литературной эволюции. Но они считают, что анализ литературного быта может дать нам материал для анализа изменений функций литературы в разное время».^[1]

А сами авторы декларировали:

«Несомненно, что в определенные периоды положение или (пользуясь термином Пушкина) состояние писателя оказывает активное воздействие на самый литературный ряд».^[2]

Рецензируемая книга являет нам выразительную картину именно литературного быта, прежде всего литературного — в широком смысле, формирующего судьбы писателей и определяющего их личное поведение. (Надеюсь, великие тени Шкловского и Эйхенбаума простят мне не совсем корректное употребление их любимого термина.) Наталья Иванова вместила в книгу, не такую уж толстую, внушительные пласты литературного быта, в которых будущий археолог будет, как скелеты динозавров или туши мамонтов, обнаруживать и распознавать наши сегодняшние судьбы.

Она умеет сопряжением говорящих деталей сгустить смысл локального сюжета. Такого, например, как судьба Георгия Владимова, который свой роман «Генерал и его армия» послал именно ей.

«В Москву его привезли уже хоронить — отпевали в старой переделкинской церкви и похоронили здесь же на кладбище. Дочь живет в Питере, редко бывает здесь, и за могилой никто не смотрит.

А его издателя Гольдмана взорвали в автомобиле „вольво“ — на Пятницкой улице».

К вопросу о литературном быте...

Удивительное дело: тексты, составляющие книгу, написаны в разное время, но, собранные теперь под одной обложкой и чутко выстроенные в сюжетное целое, они воспринимаются как взгляд сверху на обширное органичное пространство прошлого — сколь невозвратного, столь и властно требующего осмысления и объяснения.

Книгу открывает короткий пролог — «Письменный стол. Малая семейная сага». Это предельно овеществленный, сведенный к предмету-символу литературный быт. А финал этого текста задает тон всей книге, хотя мы не сразу это понимаем:

«А стол — стол сгорел вместе с литфондовской дачей и тысячами книг, целой библиотекой, собранной мной за девяностые и нулевые годы. Ушел дымом в небеса.

Так что на том свете меня ждет письменный стол для работы.

И целая библиотека в придачу».

А всей книге предпослан эпиграф — знаменитое ахматовское стихотворение «Когда погребают эпоху…». Целиком.

Воссоздание плотного литературного быта сопровождается спокойной, часто иронической интонацией. В этом быте и в самом деле трагическое естественно соседствует с анекдотическим.

Но книга в результате — печальная и горькая. Реквием по «довоенной жизни». Но не только. Это и честная попытка понять — как и на какой основе сотрудничали с той, прошлой, жизнью русские писатели, сформированные и литературным бытом ХХ века.

Яков Гордин

1. Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. (Книжная лавка А. Ф. Смирдина.) М., 1929. С. 7.

2. Там же. С. 10.