ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Олеся Николаева. Тайник и ключики на шее: Книга воспоминаний.

М.: Рутения, 2022

Еще не приступив к чтению, почему-то уже знаешь, какой будет эта книга, уже испытываешь доверие к ее автору (sic! — ​именно автору, никаких феминитивов!). Лучше всего определить эти ожидания апофатически, а именно — ​что не будет эта воспоминательная проза ни назидательной, ни претенциозной, ни мелочно-мстительной, ни в то же время мазохистски-саморазоблачительной или благостно-всепрощающей. Потому что знаешь стихи Олеси Николаевой и не допускаешь мысли, что в стихах она одна, а в мемуарной прозе другая.

Впрочем, воспоминания потому и пишутся, что в них можно позволить себе то, что не особенно уместно в лирическом сборнике. Например, рассказать анекдот из литературной жизни, не удержаться и припомнить кому-нибудь что-нибудь нелестное, спустя годы и десятилетия пожаловаться на чей-то эгоизм, посмеяться над чьей-то глупостью. Все это в книге есть, однако определяющей роли все-таки не играет; главное здесь — ​благодарность за роскошь человеческого общения, за драгоценные встречи, на которые столь щедра была жизнь.

Касаясь жанрово-родовых определений, говоря о прозе поэта, следует понимать, что речь идет не столько о золотых родинках Евтерпы, украшающих плоть книги, сколько о самом составе этой плоти — ​легкой и в то же время (пардон за тавтологию) плотной. Занятия стихосложением учат экономно расходовать словесную материю, отсюда — ​лаконизм и выразительность слога. Эта проза не только инкрустирована стихами (и своими и чужими), но время от времени сама превращается в стихи (пример — ​печальные страницы о золотоволосой красавице Люсе Кирсановой, последней жене последнего футуриста; вполне себе стихотворение в прозе). При этом значительная часть книги написана языком, близким к разговорным жанрам — ​анекдоту, байке, дорожному рассказу.

«В нашем мире сильно похолодало» — ​вот еще один пример вполне поэтического высказывания, просящегося в стихотворную строку. К слову, данная констатация, зафиксированная в начале книги, является если не лейтмотивом, то одной из тех мыслей, которые должны сопровождать читателя из главы в главу. Похолодание, то есть снижение температуры, отличавшей межличностную коммуникацию в минувшем веке, — ​факт едва ли спорный. Об этом невольно думаешь, читая о сплошном пиршестве общения, которое сопровождало жизнь советского литератора. «Сейчас позвать к себе знакомых писателей на чтение нового рассказа или нового цикла стихов превратилось в дело практически неприличное, в mauvais ton: как можно так грузить хороших людей!» — ​отмечает профессор Литинститута Николаева. Не то чтобы автор забывает, что в те, уже легендарные, времена занятие литературным творчеством было профессией, а сейчас — ​по преимуществу хобби, на которое так трудно выкраивать лоскутки свободного времени, в основном уходящего на «нужды низкой жизни», но ведь что правда, то правда: открытость, готовность выслушать товарища по цеху и поделиться бесплатным мнением насчет его трудов — ​качества в нынешней литсреде реликтовые. И вот еще в чем прав мемуарист: нет в наше время больше литературного быта, пресуществляющегося в литературный факт. Или это только так кажется с близкого расстояния? Как бы то ни было, автор, поживший в обоих мирах — ​советском и постсоветском, — ​знает, о чем говорит.

«И делается все холоднее в мире, все холоднее… — ​развивает Олеся Николаева свою мысль. — ​И можно было бы совсем окоченеть, если бы из глубины души не вставали живые картины прошлого, уникальные, в каком-то смысле гениальные люди, с которыми меня связывала любовь…» Об этих-то людях и пишет она в своей книге. Андрей Битов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Евгений Евтушенко — ​о них написано честно, без фиговых листков, но всегда — ​с любовью и теплотой. Автор стремится уберечь от незаслуженного забвения имена, которые постепенно уходят в тень, — ​Сергея Есина, Евгения Винокурова, Геннадия Снегирева. Их окончательное исчезновение из коллективной памяти тоже добавило бы в мир холода.

Происходя из советского культурного нобилитета (отец — ​писатель; «небожители» — ​в шаговой доступности), с младых ногтей автор соприкасалась с литературным миром, и детские впечатления от встреч с живыми классиками переплетаются в книге со зрелыми оценками, исходящими от человека, не просто стоявшего рядом, но равного многим из них по таланту. То есть пишет Олеся Николаева о своем мире, о своих, и это лишь добавляет повествованию пристрастности, но пристрастность эта хорошего рода: нельзя давать в обиду тени тех, кого любишь.

В книге немало сказано о вещах труднообъяснимых и таинственных. Есть и свидетельства о настоящих чудесах — ​например, о произошедшем с Андреем Синявским после того, как его, умиравшего от рака, соборовал протоиерей Владимир Вигилянский; не встававший с постели автор «Прогулок с Пушкиным», которому, по словам врачей, оставались считанные часы, не только поднялся на ноги, но и самостоятельно спустился по лестнице пить чай, а опухоль в мозгу исчезла сама собой — ​на новых рентгеновских снимках ее уже не было. К разряду чудесного можно отнести и посмертные сновидческие визиты Синявского к Марии Розановой — ​как оказалось, гроб его подмыло грунтовыми водами, вот покойник и дал об этом знать с того света подруге (что обнаружилось при эксгумации, проведенной по настоянию железной вдовы).

Все это можно интерпретировать с каких угодно, в том числе сугубо материалистических, позиций, но для верующего человека мир полон чудес, а жить в таком мире, как известно, теплее. Что и говорить, между прозой христианина и прозой атеиста — ​дьявольская разница. Верующий писатель выглядит счастливее, он обладает целостным мировоззрением и онтологическим оптимизмом, совершенно иначе смотрит на человека и его место в мире. Что касается самой жизни, то там, где атеист, скорее всего, увидит косную и аморфную массу, замешанную на случайностях, христианину открывается нечто, позволяющее написать: «…есть у нас „золотые шнурки“, которыми зашнурована жизнь и без которых она развалилась бы как бесформенное вещество».

Александр Вергелис