ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
СЕРГЕЙ ВОЛКОВ
* * *
Аленушка, запомни братца!
Давид Самойлов
Я приеду в Синявино с болью в груди,
проигравший свой век в домино.
Усади меня рядом с собой, усади
на крыльцо, в лопухи, на бревно.
Я, сестрица, покуда козленочком был,
из таких нахлебался копыт,
что тебя я одну на земле не забыл
и тобою одной не забыт.
Тополиной порою, как время придет,
помолчи же со мной, помолчи —
помоги мне расслышать семь сказочных нот,
за собою зовущих в ночи.
Отведи за овраг через призрачный мост
на некошеный луг за рекой
и студеных, дрожащих, мерцающих звезд
зачерпни мне своею рукой.
Пусть взовьется навстречу вожатый шмелей,
быстрокрылый царевич Гвидон,
и для той, кто румянее всех и белей,
терпкой ночи раскроет бутон,
и в четыре руки будут сыграны сны,
и с поклоном тебе поднесут
ворожейка-судьба и дубы-колдуны
отмогильного зелья сосуд,
и родится в крови молодая Луна,
и не станет земли под тобой,
и вершины покажутся дном, и со дна
дивный жемчуг всплывет голубой.
Мне осталось дойти-доползти до ворот,
тихий свет заприметить в окне,
а рассказывать сказки всю жизнь напролет
заповедано накрепко мне.
Я ни разу чужих не нарушил границ,
у меня небогатый улов:
лишь дыхание чистое белых страниц,
только черное золото слов.
Я оставлю их здесь — под бревном у крыльца,
во дворе, где растут лопухи, —
и, пока ты выходишь во двор с утреца,
на земле не погибнут стихи.
* * *
...Твое заветное число.
Арсений Тарковский
Вот книга, и журнал о моде,
И туалетная вода,
Дагерротипы на комоде,
И календарь — на нем среда.
Лежит в единственной шкатулке
Подарок маленький отца,
И снег в Никольском переулке
Летит, не ведая конца.
И нет в сугробах наносного,
И хлопья свежие чисты,
И звезды занимают снова
Свои высокие посты.
Они сошлись на праздник в доме,
Где скоро, голосу в ответ,
К тебе протянутся ладони,
И ты появишься на свет.
* * *
В красном парке, в желтеющем сквере,
Во дворе, где себя забывал
И ломился в открытые двери,
И тебя по ночам целовал,
Слишком мало любил, неумело,
И прощался, придясь ко двору,
Только все-таки ждал, и горело
Ожиданье мое на ветру,
Облетел, и похвастаться нечем,
Только горечь осеннего дня…
Не маши мне рукою при встрече —
Обернись, если помнишь меня!
* * *
Здесь, на излете декабря,
На том его витке,
Когда при свете фонаря
Веселье на катке,
Осталась мне от всех забот
Одна любовь, одна,
С которой сердце устает
И тают времена,
C которой шел я к декабрю
И шла беда сперва,
С которой вечно говорю,
И ветер рвет слова.
* * *
Здравствуй, поле вдоль пыльной дороги,
Что́ навеют твои колоски,
Кроме давней, далекой тревоги,
Кроме прежней щемящей тоски?
В синих далях посеяна смута,
Но лениво плывут облака,
И недобрые вести оттуда
В чистом поле гуляют пока.
Только почва, наверно, примята
Там, где брошен изрубленный щит,
Где цветут медуница и мята
И стрела под лопаткой торчит.
* * *
Было вместо пепельницы блюдце,
Но огонь рождался от огня,
И нигде так больше не смеются,
Как тогда на кухне у меня.
Может, и смеются, да не слышу,
И от дорогих моих гостей
Реже всё слетаются под крышу
Ласточки хороших новостей.
Что ж, пускай и крыша прохудится,
Обнажится чистый небосвод,
И в чернила память, точно птица,
Не перо, а крылья обмакнет.
* * *
Лежат на земле, точно кости,
Пристройка, чердак и крыльцо,
Из бревен повыбиты гвозди,
И снято с калитки кольцо.
Сложились в дорогу пожитки,
Шумят поезда поутру,
Лишь скрип незакрытой калитки
Остался стоять на ветру.
В траве черенок от лопаты,
Над ближним оврагом дымок,
И вздох за спиною: «Куда ты,
Куда ты уходишь, сынок?»
* * *
Ты подойди, присядь на край,
Найди в линованной тетрадке
Страницу ту, где шел трамвай
На Острова по Петроградке.
Как в изголовье тьма страшна!
Но ты ее прогонишь снова,
Ты — жизнь моя, ты — тишина…
И места нет, чтоб вставить слово.
Но только клены бьет озноб,
Но на счету твой каждый волос —
И ты меня окликнешь, чтоб
Из мрака вышел я на голос.
