ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Борис Рыжий. Исследования и материалы: коллективная монография / Под ред. Н. Л. Быстрова и Т. А. Арсеновой.

М.—​Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2022

Твердый переплет, 488 страниц, много иллюстраций, тираж 1000 экземпляров. Книга посвящена жизни и творчеству одного из ярчайших поэтов конца прошлого века. Те же редакторы-составители в том же издательстве выпустили в свет в 2015 году коллективную монографию «Борис Рыжий: поэтика и художественный мир». Такую последовательность и сфокусированность на объекте научного изучения нельзя не приветствовать.

Исследования представлены рядом статей.

Ирина Плеханова пишет о «жизненных и ментальных основаниях этики и эстетики» Рыжего, вынося в заголовок его слова «безобразное — ​это прекрасное» (далее у поэта: «что не в силах вместиться в душе») и усматривая их источник («как сказал тот, кто умер уже») — ​с легкой руки Юрия Казарина / Олега Дозморова — ​в первой из «Дуинских элегий» Рильке: «Ибо красота есть не что иное, / как начало ужасного, которое нам еще предстоит пережить, / и мы так восхищаемся ею потому, что она бесстрастно брезгует / нас уничтожить. Всякий ангел ужасен». Исследователь, правда, использует для сравнения пять русских стихотворных переложений этого места, а не оригинал, из коего совершенно ясно, что в сравниваемых текстах нет ничего общего. Куда продуктивнее, по-моему, в этой работе изучение мотива «влечения к смерти», всегда значимого для поэта-самоубийцы.

Никита Быстров также уделяет внимание этой версии, дополняя ее цитатой из письма Рильке («Прекрасное — ​это часть ужасного, которую мы можем вместить»), но подчеркивая, что «эту версию трудно принять без оговорок» (С. 109), поскольку «безобразное» и «ужасное» — ​совершенно разные категории. Надо сказать, что и «вместить (в сознание. — ​А. П.)» и «вместиться в душе» — ​вещи тоже весьма различные. И, пожалуй, беглые упоминания Анненского («А если грязь и низость только мука / По где-то там сияющей красе…») или Блока («Радость — ​Страданье одно!») куда здесь существенней, чем обстоятельный разговор о довольно плоском высказывании Канта (художник способен изобразить безобразное прекрасным), которого Рыжий вряд ли читал.

За неимением места о прочих работах совсем коротко. Две статьи Олега Зырянова посвящены отражению лермонтовского «Выхожу один я на дорогу…» и «отложенной смерти» в лирике Рыжего. Татьяна Арсенова пишет о его «стихотворениях-фотографиях», а в соавторстве с Алиной Темляковой на близкую тему — ​о «кинооптике» его элегических стихотворений. «Мотив духовной „инициации“» у Рыжего изучает Виталий Даренский, «концепт вечность» — ​Анна Семина, а «концепт красота» — ​Дарья Клубничкина. Наконец, Евгения Иванилова тщится найти нечто общее у нашего екатеринбуржца и Д. А. Пригова. Оказывается, даже их можно впрячь в одну метафизичесую телегу!

Как и всегда в текстах, касающихся Бориса Рыжего, в Материалах (особенно в нескольких интервью поэта) и в комментариях к ним (с обильными цитатами из «воспоминаний современников» — ​нелепое, кстати сказать, словосочетание: чьи еще могут быть воспоминания — ​предков, потомков?) много трогательной хлестаковщины (спасибо составителям: это ранее неведомые мне жемчужины!).

И готовилась якобы книга переводов его стихов в Англии в 2000-м («…книга выйдет в сентябре <…>, и я поеду на ее презентацию» (С. 328; То же: С. 334; выше вместо «в „Знамени“» ошибочно напечатано «в „Звезде“» — ​как правило, бывает наоборот, но это, вероятно, опечатка в источнике). И в Голландии-де он «обнаружил целую кучу своих публикаций. В лучшем журнале Голландии (слабо`, что ли, подходящее название было придумать? — ​А. П.) мои стихи переводят и печатают постоянно» (С. 329). Еще о переводах: «Три университета бились над словом „телага“. Место это или одежда? В итоге они послали факсом запрос в журнал „Знамя“. Получили ответ и только тогда продолжили работу над переводом» (Там же). Припоминаете? «…Тридцать пять тысяч одних курьеров!» А сколь молниеносно была опубликована первая «знаменская» подборка «From Sverdlovsk with love» (апрель 1999)! Вот что об этом вспоминает О. Дозморов: «Потом он как-то решился, и Маргарита Михайловна (мать поэта! — ​А. П.) понесла подборку на почту, сам он слишком нервничал. <…> Через неделю примерно приходит почтальон с толстой сумкой на ремне, прямо как у Михалкова, и приносит телеграмму из „Знамени“: „Борис Борисович, Ваши стихи идут в ближайшем номере“. Это был, если не ошибаюсь, ноябрь 1998-го» (С. 392—393).

Через неделю! В ноябре! Ближайший номер — ​апрельский!

«Не верю!» — ​восклицает во мне дремавший до того Станиславский, знающий все ухватки «толстых» литературных журналов, да и некоторые обстоятельства данной истории. Хочется в той же стилистике (но вот не знаю кому — ​автору мемуара, покойному сочинителю байки?) ответить: «Фильтруйте базар, пацаны! Канули времена товарища Житкова. Да и ленинградского почтальона-толстосума не родитель Степы-милиционера (и много чего другого) нарисовал, а Самуил Яковлевич Маршак! Ох, уж мне эти поэты!»

А. П.